Выход придумала умная Златка. Она предложила оценить весь комплекс поместья вместе с содержимым подвалов, разделить все это на доли, а потом эти доли распределить между участниками сообразно служебному положению, стажу и вкладу в общее дело. И каждый год выплачивать с прибыли эти, как их…

— Дивиденды, — подсказал Бобров. — А вообще идея прекрасная. Назовем это закрытым акционерным обществом. Завтра же дам задание Андрею и нашему контрольному счетчику.

— Никитоса не забудь, — посоветовала Златка.

— Все, что есть у Никитоса, записано у Дригисы, — усмехнулся Бобров. — Так что, ежели что — не отвертится.

Корабли из Африки пришли в конце августа. Вован вышел из своего сумеречного состояния и начал бегать и орать. Трюмы разгрузились и загрузились в рекордно короткое время. Дело в том, что за неделю до этого из вод явился Юрка и принес хоть одну радостную весть — кто-то сильно пожелавший остаться неизвестным приобрел у него «трех граций», все-таки слегка пострадавших от времени и при извлечении, за семьдесят пять миллионов долларей. Таким образом, ни Бобров, ни Смелков конечную сумму не угадали. Но Юрка не очень расстроился, а Бобров тем более.

Но не это послужило толчком к активизации Вована. Дело в том, что, порадовав публику, и особенно трех прототипов и традиционно напившись в зюзю, Юрка на следующий день вознамерился померить портал. На ногах он держался не очень твердо, тем более, что в завтрак похмелился киликом «старого херсонесского» Андреевой выделки, и поэтому Бобров для подстраховки взял с собой Апи, которая была сущим Ихтиандром. Хотя, если бы Боброву пришла такая блажь в голову, она запросто могла стать и Ариэлем.

Водица хмель с Юрки немного стряхнула, а когда Бобров с Апи промерили портал, его уже можно было поить заново, потому что он стал трезв как стеклышко. Еще бы, три с половиной на один и сорок восемь отрезвят кого угодно. По дороге от пристани домой Юрка был молчалив, а Апи наоборот непрерывно приставала то к одному, то к другому с одним и тем же вопросом:

— Ну и чо?

В конце концов, Бобров отправил ее к Златке, которая еще была не в курсе Юркиной самодеятельности. Златка, получив последние данные и сравнив их с предыдущими, не стала подобно Смелкову заливать горе продукцией Андреевых подвалов. Она развила бурную деятельность, поставив на уши всех причастных. Именно благодаря ей Вован получил живительный пендель и засуетился как наскипидаренный. А Юрка, получив такой же, мелко засеменил в сторону портала, часто с испугом оглядываясь. Ему поручено было в месячный срок создать запас для Никитосовских лавок на несколько лет, а также настоятельно рекомендовалось раздобыть черенки сахарного тростника для культивирования последнего силами негров в центральной Африке. А Боброву, чтобы зря не губил себя пьянством, было указано на необходимость проектирования и изготовления валков с ручным приводом для отделения сока.

И только благодаря Златке Бобров вспомнил про пропавшего где-то в Афинах Агафона. Заодно вспомнив, что по Вованову поручению один из его капитанов заходил недавно в Пирей, но самого Агафона, который отбыл в Сиракузы, на месте не застал, а оставшийся за него помощник наговорил такого, что капитан ничего не понял и счел возможным просто передать Боброву то, что запомнил из слов этого помощника. А так как капитан всяко не был диктофоном и автоответчиком, то и передал он, по всей видимости, не все. Так что Бобров тоже ничего не понял. Надо было плыть самому.

Уже в последний момент при отдаче швартовов Бобров крикнул Вовану:

— Саныч! Мне бы вАфины сгонять!

Вован не стал надрываться. Он через рупор обложил Боброва матом. Все, в том числе и Бобров с интересом выслушали сложную конструкцию. А когда между бортом и пирсом легла метровой ширины полоса воды, уже без всякого рупора, свесившись через релинги, сказал:

— Бери любой. Тебе никто не откажет.

Бобров выбрал, по его мнению, самый быстрый и на всякий случай поинтересовался у шкипера:

— Как идем? Вдоль берега, или напрямик?

Шкипер даже обиделся.

— Тебе же в Афины надо. Значит, идем на Босфор.

За Геллеспонтом опять на курсе оказались македонские триеры.

— Не боись, — произнес шкипер, ворочая румпель. — Ежели что, за нас отомстят.

— Вот уж успокоил, — сказал Бобров и действительно успокоился.

— Откуда идете?! — крикнули с головной триеры.

— Из Херсонеса! — ответствовал шкипер.

— А куда?

— В Пирей!

С триеры махнули рукой, и она проследовала своим курсом, не обращая больше внимания на мелкого купца.

— Сюда бы мою баркентину, — кровожадно подумал Бобров.

Пирей встретил их таким вавилонским столпотворением судов и людей, что отвыкший в последнее время от многолюдства Бобров, даже растерялся. Хорошо, что шкипер, чувствуя себя здесь как рыба в воде, послужил компетентным проводником, правда, на предложение «веди, Сусанин» не отреагировал как должно.

Забегаловку Агафона обнаружили довольно быстро. Путеводной звездой послужила вознесенная повыше кричащая реклама в виде большой стилизованной буквы «альфа». Агафон, ничтоже сумняшеся, назвал предприятие своим именем (Бобров не возражал — главное, чтобы деньги капали). Снаружи забегаловка (а как еще назвать это заведение, если в него непрерывно кто-то забегал) почти ничем не отличалась от обычных греческих едален. Зато внутри… Агафон скрупулезно следовал полученным от Боброва инструкциям и небольшой зал, разделенный на зоны несколькими несерьезными колоннами, выглядел вполне в духе Европы двадцатого века (ну, если бы не посетители). Но главное было не это. Главное было в подаваемой еде.

Бобров посредством Агафона смело отмел все древнегреческие традиции, всякие там каши из ячменя и полбы, смоквы, оливки и мелкую рыбу, сделав основой пресную лепешку. Между двумя такими лепешками вкладывалась незнакомая грекам котлета, изготовленная из «чистой» говядины, баранины, вепрятины, оленины, а также птицы и рыбы. Все зависело от фантазии Агафона и его подручных, а также от наличия на данный момент соответствующего продукта. Но неизбалованный клиент видел только дорогой хлеб и совершенно невероятный по меркам древнего мира продукт. Причем, если к Агафону забредал какой-нибудь матрос или гребец с триеры, а они были людьми относительно богатыми и получали не меньше чем какой-нибудь архонт и уж всяко больше чем гоплиты. Так вот, матрос или гребец в порту было явление рядовое, так им кроме обычных лепешек с котлетой могли предложить нарезанный соломкой и обжаренный в оливковом масле картофель с красным соусом под интригующим названием «кетчуп» (все это с разросшегося огорода дяди Васи). Но самым таинственным ингредиентом в составе так называемого комплексного меню (отдельный зубодробительный термин, по уверению Агафона, пришедший с востока) был напиток под названием «содовая».

Едальня была полна и гудела. Местные портовые «докеры», солдаты и матросы с толпящихся в порту кораблей и даже рабы, пребывающие на «заработках». За длинным прилавком, освещаемые снизу по пояс огнем печей метались повара, похожие на представителей царства Аида. Бобров посмотрел на этот вертеп, покачал головой и спросил у стоящего за прилавком приличного с виду молодого грека:

— Агафон здесь?

Парень мотнул головой куда-то внутрь помещения. Бобров всмотрелся и увидел в полумраке неприметную дверь. Обернувшись к шкиперу, чтобы сказать, что в его услугах пока не нуждается, Бобров заметил, как разгораются его глаза при взгляде на предлагаемые блюда. Тогда Бобров выудил из поясного кошеля тетрадрахму с афинской совой и вручил шкиперу со словами:

— Только не злоупотребляй.

И, минуя проход сбоку от прилавка, увидел, как шкипер ставит на деревянный поднос сразу две плоские керамические тарелки с Агафоновыми яствами и два же высоких, суженных кверху наподобие амфор, стакана. Бобров усмехнулся и прошел через кухню к двери.

Агафон за прошедшее время, казалось, еще больше растолстел, стал каким-то лоснящимся и жутко респектабельным. Он сидел за большим столом под горящими на стене двумя светильниками и что-то вдумчиво записывал в прошнурованной пачке листов папируса. Не поднимая головы, Агафон поинтересовался: