— Шеф, ты один?
Бобров обратил на него непонимающий взгляд.
— А то ты сам не видишь.
— Ну, тогда слушай.
В конце Юркиного сбивчивого монолога с многократным повторением, бешеной жестикуляцией и беганием по таблинуму с задеванием мебели обалдевший Бобров, который где-то очень в глубине сознания был к этому готов, все-таки для начала решил усомниться.
— Да ладно, — сказал он, изображая одновременно беспечность и недоверие. — Как это ты понял? Мерил что ли? И с чем сравнивал?
Юрка загорячился, доказывая, что он самый частый проходимец (Бобров только улыбнулся, но промолчал) запросто может засечь изменение размеров визуально. Порой совершенно бессознательно.
— То есть, объективного контроля нет? — резюмировал Бобров с некоторым облегчением.
— Нет, — признался Юрка, но напористости не утратил. — Так пойдем, померим.
— Спокойно, — сказал Бобров. — Не гони волну. Ты знаешь, я знаю, и хватит пока. Представляешь, что начнется, если нас увидят с рулеткой? А народ у нас понятливый. Так что о последствиях я даже предположить не могу. Так вот, вечерком, когда на пристани никого не будет, поставим оцепление вдали от кромки обрыва, возьмем фонарь, я прихвачу на верфи рулетку и мы с тобой прикинем размеры. А через недельку повторим. Идет?
— Хорошо, — нехотя согласился Юрка. — Но я бы, на твоем месте, уже начал думать.
Думать пришлось. Как же тут не думать. Даже, если Юрка неправ. Все равно ведь рано или поздно или это, или что-то похожее должно было случиться. Хотя бы, исходя из принципа «ничто не вечно под луной». А тут ведь почти восемь лет стабильности. Все настолько привыкли, что любое изменение статуса кое для кого будет катастрофой.
— Господи! — встряхнулся Бобров. — О чем это я. Еще ведь ничего не известно.
Тем не менее, до вечера он дотерпел с трудом, постоянно отгоняя от себя самые мрачные мысли. Юрка притащился вовремя. Глаза у него были красные, а при дыхании вокруг распространялся густой аромат вина. Бобров укоризненно покачал головой, но Юрка только рукой махнул. В качестве оцепления Бобров использовал троих самых старых солдат, которым оставалось несколько месяцев до отставки и они уже прикидывали, как будут жить на покое с хорошим питанием и пенсией, а поэтому Бобров не сомневался, что они выполнят приказ, нисколько не думая о его целесообразности.
— Никого не подпускать, — сказал он им. — Даже Евстафия.
— А женщин? — спросил один. — Например, Злату или Апи.
Остальные заулыбались.
— Женщин тем более, — категорично заявил Бобров.
Они со Смелковым направились к башне над пристанью.
— Что это у тебя? — спросил Юрка, обратив внимание на две заостренные палки в руках Боброва.
— Маркеры, — ответил Бобров. — Воткнем с той стороны по краям, и ты будешь визуально отслеживать изменения без всяких замеров.
— А чего с той стороны? — не понял Юрка.
— Да потому что наши на ту сторону почти не ходят, а с той стороны практически ты один. Так что никто и не заметит и, соответственно, вопросов не задаст.
Вдвоем они прошли через портал и высунулись подышать.
— Запоминай, где конец прикладываешь, — сказал Бобров. — Отметить все равно нечем.
— В общем, так, — сказал он после замеров. — Три пятьдесят шесть на полтора. Вернемся — запишу. Маркеры я поставил. Так что, посматривай. Ну а пока не вижу причин для паники. Но ты, на всякий случай, никому не говори.
— Могила, — заверил его Смелков.
Несмотря на демонстрацию несерьезного отношения к Юркиным якобы фантазиям на самом деле Бобров воспринял все очень серьезно. Он и раньше мимолетно задумывался как над собственной перспективой, так и над перспективами людей с собой связанных. Особенно самых близких: жен и друзей. Юрке он сказал, что следующие замеры они проведут через неделю и Юрка, якобы успокоенный, забрал у Нины наработанные бриллианты, взял подмышку Меланью и убыл. Рыбой, маслом и вином давно занимались другие. Тем более, что объемы возросли как минимум в два раза и Юрка один все равно бы не справился.
А Бобров, оставшись, думая, что никто не замечает, каждый вечер, уже в сумерках, переходил через портал и внимательно разглядывал свои маркеры, каждый раз облегченно вздыхая. К следующему Юркиному приходу он совсем успокоился и контрольный замер провел как действие безусловно нужное, но ничего народному хозяйству не приносящее. А Юрка выглядел даже несколько разочарованным. Тем не менее, Бобров завел секретный блокнот, куда стал записывать необходимые мероприятия и лиц, на которых имел определенные виды. А еще он заключил с Юркой тайный союз, поставив его целью не просто накопление денег на счетах, а вложение их в прибыльные проекты.
Тут как раз из отпуска явился Вован. вернулся он угрюмым и раздраженным. На вопрос: «Что случилось?» пробурчал что-то невнятное. Прибывшая с ним Млеча, оказавшаяся более разговорчивой, пояснила, что Вовану не понравилось практически все и особенно невозможность выйти в море, хотя Юрка и предлагал воспользоваться островной яхтой. Как назло, корабли в Африку ушли неделю назад, а Бобровский гигант находился в самой начальной стадии строительства, а материал обшивки вообще был загружен в сушилку. Тогда Бобров, коварно воспользовавшись стремлением Вована, предложил ему отвезти на остров «трех граций». Вован с радостью ухватился за его предложение. Юрку тоже не пришлось долго уговаривать. Он даже Меланью с собой взял.
Скульптуру подготовили к закладке, замотав во все, что можно. Девчонки провожали ее грустные, хотя Бобров и пообещал сделать качественную копию. Вован в нетерпении бегал по пирсу, пока на судно грузили снабжение и попутный товар. И уже поутру ушел с моментально разглаженной сияющей физиономией.
Боброва несколько дней дела отвлекали от его маркеров, и как только Вован вышел из бухты, он полез смотреть, не дожидаясь вечера. И, или ему показалось, или действительно Юрка оказался прав, но правый маркер, похоже, сдвинулся на пару миллиметров относительно воображаемой линии. Боброва как обухом по макушке ударило. Надо было, конечно, произвести замеры, чтобы сравнить с записями, потому что расстояние между маркерами в силу их пусть и небольшого, но отстояния от зеркала портала, зависело от угла зрения и не могло быть полностью объективным. Но единственный, кто был в курсе, ушел вместе с Вованом и будет назад недели через три.
Бобров задумался. Потом, придя к однозначному мнению, пошел в свои комнаты. На женской половине, включающей в себя будуар, кабинет, детскую и гардеробную царила непривычная тишина. Бобров спервоначалу так и подумал, что там никого нет. И оказался неправ. Не было только детей, отправившихся с нянькой на огород дяди Васи. У них была познавательная экскурсия со снятием проб. Взрослый же контингент был слишком занят и посему шума не производил. Златка и Дригиса лежали на животах поперек кровати и вдумчиво рассматривали последний номер «Космополитена», иногда поднимая глаза на дефилирующую перед ними Апи. На спинке стула лежал ворох платьев.
Бобров понял, что контингент готовится к смене гардероба. Момент он счел неудачным и уже совсем собрался тихо отвалить, но тут его заметила Апи.
— Чего ты хотел, Бобров? — спросила, поворачиваясь, Златка.
Златка была самой старшей, рассудительной и авторитетной. Бобров посмотрел на ее серьезное лицо, подумал, что девчонки только внешне взбалмошные и решительно шагнул в комнату.
Реакция на Бобровское сообщение была потрясающей. Живее всех отреагировала непосредственная Апи. Она замерла на несколько секунд, осмысливая услышанное и вдруг бросилась к Боброву, повисла на нем и бурно разрыдалась. Дригиса вела себя прямо противоположным образом. Наверно потому, что ей некому было бросаться на шею. Дригиса села на кровати, как-то вся сжалась и даже глаза закрыла. Да так и замерла. Порадовала Боброва Златка. Она слезла на пол, прошлась взад-вперед, сжимая и разжимая кулачки и вдруг разразилась длиннющим, не менее чем семиэтажным построением на великом и могучем (греческий ей показался недостаточно выразительным). Бобров, который никогда такого не слышал, тем более в исполнении любимой жены, даже забыл для чего он здесь. А Златка, энергично выразив свое отношение к создавшемуся положению, подошла к Боброву с прижавшейся к нему ревущей Апи и обняла обоих жестом не просящей защиты, а предлагающей ее.
