Шарлотта скептически прищурилась.

– Тогда почему же он меня ни разу не поцеловал?

Амелия недоверчиво ахнула.

– До сих пор только в щеку? Это такой же поцелуй, как этот котенок – грозный лев. Послушай, а может быть, мы чего-то не заметили? Не исключено, что у него какая-то травма, или заболевание, мешающее ему выполнять супружеский долг?

– Амелия! – воскликнула шокированная Шарлотта.

– Я только рассматриваю возможные варианты.

– Слышу.

– Но ведь это бы многое объяснило, разве не так? Я, пожалуй, поговорю с садовником в Бекфорд-Холле, чтобы он приготовил для Диринга какое-нибудь целительное средство, если он не может…

– Амелия! – закричала Шарлотта. Котенок отреагировал на громкий звук, вонзив коготки ей в ногу. Хорошо, что они оказались все же недостаточно длинными, чтобы добраться сквозь множество юбок до ее тела.

– Ты не должна во мне сомневаться, – заявила Амелия, встала и приготовилась уходить.

– Быть может, он и правда не заметит, – тихо пробормотала Шарлотта, прижимая котенка к груди. – Ведь мы встречаемся только за столом. Все остальное время он проводит, закрывшись в своем кабинете.

– Закрывает дверь? Найди ключ и открой ее. – Амелия направилась к двери, но на пороге задержалась. – И еще кое-что…

– Что? – Шарлотта осторожно отцепила острые коготки от своего платья и поспешила за подругой.

– Ты должна любить этого котенка так же сильно, как я люблю тебя. – Амелия улыбнулась и вышла в вестибюль.

– В этом ты можешь не сомневаться. – Шарлотта засмеялась и поцеловала котенка в нос. – Я уже его обожаю.

– Факсман!

– Да, милорд.

Гибкий и крепкий секретарь немедленно вскочил, и Джереми Локхарт, виконт Диринг, мысленно похвалил внимательность слуги.

Факсман служил ему уже пять лет. Он был весьма приятным человеком, знавшим, когда стоит говорить и когда лучше промолчать. Он обладал острым умом и никогда не жаловался, если напряженное расписание хозяина вынуждало его оставаться на ногах далеко за полночь. Виконт полностью доверял ему и поручал ему все финансовые операции, сложные фискальные контракты, инвестиционные маневры и прочие дела, связанные с движением крупных денежных сумм.

Все, кроме одной.

Диринг покосился на угол стола, где рядом с серебряным канцелярским ножом стояла черная кожаная коробочка. Именно она служила постоянным напоминанием об одном незаконченном деле. Некоторые тайны надежнее всего спрятаны у всех на виду. Вздохнув, виконт снова обратился к секретарю.

– Ты составил документы для покупки ценных бумаг Гаррисона?

– Только что, милорд. – Факсман мотнул головой в сторону своего стола, на котором лежал лист бумаги. – Мы продолжим вчерашнее обсуждение слияния Тесенджера и Оливера? Или вы предпочтете рассмотреть предложение Бенсона?

Послышались тихие звуки фортепиано, и Диринг взглянул на часы, висевшие над камином. Оказалось, что он проработал на час дольше, чем рассчитывал, и время ленча уже прошло. В любом случае, Факсман заслужил право на еду и отдых. Иначе секретарь совсем измучится. А преданных людей следует беречь.

– Неважно. Посмотри на часы. Ты можешь идти. Спасибо. – Диринг ждал, что секретарь сразу возьмет свои вещи и уйдет, как делал это каждый день, но молодой человек остался на месте.

– Это Моцарт?

– Гайдн. Соната номер пятьдесят девять, ми-бемоль мажор. – Диринг побарабанил пальцами по столу. Он не мог дождаться, когда Факсман уйдет. Это музыкальное произведение было его самым любимым, и он хотел насладиться им молча.

– Мастерство леди Диринг привлекает внимание. Мой отец очень любил фортепиано и часто повторял, что в музыке человек выражает то, что не может передать словами. Простите, если я позволяю себе лишнее, но, слушая игру леди Диринг, я всегда с любовью вспоминаю отца.

Диринг несколько секунд молчал.

– Все в порядке, Факсман. Я же сказал, ты можешь идти. – Проницательность секретаря иногда выводила его из себя.

– Я вернусь завтра в половине девятого, милорд. – Факсман взял сумку и пальто, висевшее на крючке у двери. – Хорошего вам дня, милорд.

Диринг проводил секретаря взглядом, прислушиваясь к музыке, доносившейся из музыкального салона. Интересно, как она отреагирует, если он войдет в салон и станет ее слушателем? Знает ли она, как глубоко его восхищает ее удивительное мастерство?

Вздохнув, он в очередной раз отметил, что супруга остается для него тайной. Прошло уже десять месяцев, и все это время они потеряли. Они почти не разговаривали – разве что обменивались ничего не значащими любезностями за столом. Диринг понимал: он сам виноват в том, что их отношения зашли в тупик и становились все более напряженными с каждым днем. А ведь он так хотел преодолеть разделявшую их пропасть!

Он встал, всеми силами стараясь отгородиться от нежного зова ее музыки. Каждая нота, каждый аккорд манили, притягивали его. Споткнувшись о край стола, он ухватился рукой за его угол и коснулся кожаной коробочки. Он накрыл ее ладонью и зажмурился, стараясь не думать о том, что находится внутри.

Насколько проще было бы, собери он все свои эмоции, помести в некую шкатулку, закрой и потеряй ключи. Он воспылал обожанием к Шарлотте с того самого момента, когда впервые ее увидел. Однако виконт сомневался, что обладает качествами, способными привлечь внимание прекрасной талантливой девушки. Он всегда был очень тихим, сдержанным человеком, и, хотя был уверен в своих способностях к управлению финансами, из-за отсутствия опыта в сердечных делах ему слишком часто приходилось сожалеть об утраченных возможностях. Поэтому он тщательно просчитал все риски, оценил вероятность успеха и выбрал альтернативный путь, чтобы получить желаемое. И все же, несмотря на то, что он совершил самую оригинальную и изобретательную сделку в своей жизни, в результате которой получил идеальную жену, брак не принес ему удовлетворения.

Мелодичные звуки, казалось, проникали в мысли Диринга, одновременно успокаивая и возбуждая. Ему вдруг показалось, что они являются средством общения между ним и супругой на ином, новом уровне, на котором не было нерешительности, слабости, тайн. Музыка в точности соответствовала его чувствам, даже отражала их.

Но тут темп изменился, и виконт зашагал к двери. Музыка подгоняла его вперед. Он подошел к музыкальному салону и остановился. Фортепиано стояло у большого сводчатого окна, выходящего в сад за домом. Шарлотта сидела спиной к двери и даже не подозревала, какое удовольствие он получал благодаря такой сомнительной расстановке мебели. Ее пальчики ласкали клавиши. Она не знала, сколько ночей он провел без сна, представляя, как эти пальчики ласкают его кожу.

Шарлотта заиграла громче, и виконт подался вперед. Сердце забилось чаще. Она была великолепна, целиком отдавшись музыке, – спина прямая, лицо сосредоточенное, щеки горят, брови сошлись на переносице… Впрочем, в основном он видел ее спину и лишь мельком – в профиль.

Свеча, стоявшая на крышке фортепиано, отбрасывала золотистые блики на ее шелковистые каштановые волосы, аккуратно заплетенные в косу и уложенные короной. Стала бы она возражать, если бы он вытащил все шпильки, распустил косы и погрузил ладони в мягкую копну? А что, если бы он подошел и приник поцелуем к ее изящной шейке?

Заключительный аккорд – и музыка стихла. Диринг отпрянул от двери и медленно пошел по вестибюлю к лестнице на второй этаж. Вопросы… одни только вопросы. А что, если бы он вошел в комнату, когда она играла? Что, если бы он осмелился, наконец, показать, как глубоко любит свою жену? Чувство вины не покидало его. Оно же вселяло неуверенность. Ответ был совершенно очевиден. Если Шарлотта узнает, что он сделал, чтобы получить ее руку в браке, она исполнится презрением и разорвет с ним все связи навсегда.

Шарлотта встретила мать радостными объятиями. Этот дом, расположенный в шести милях от дома Диринга, вполне мог находиться на другой стороне земного шара. Здесь все было иначе. Ее родители любили друг друга и никогда не стеснялись проявлять ласку и нежность на людях. Своих четырех дочерей они растили в любви. Шарлотта с раннего детства привыкла считать, что настоящие отношения между мужчиной и женщиной – это нечто большее, чем жизнь под одной крышей. Не удивительно, что для нее сдержанность Диринга стала большим разочарованием. По ее мнению, их отношения никак нельзя было назвать естественными. Решительно отбросив эту мысль, она нежно улыбнулась матери, наслаждаясь умиротворением в ее объятиях.