Вспомнила, как в одиннадцать лет в лоне моем стали впервые распускаться бутоны, а вместе с ними пришли первые кровотечения, и началось чудотворное цветение женственности. Взросление пьянило мою юную душу. Хотелось внушать восторг, хотелось жить в полную силу: мчаться верхом, плавать в море, играть в теннис, танцевать. С неистовым самозабвением я бросилась в объятия жизни.

Вспомнила, как отправилась в Англию в колледж и каким пиром для ума стало для меня обучение. Вспомнила, как повстречала своего мужа и вернулась в Индию, как вышла замуж и родила дочь Радхику.

Вскоре я отринула роль домохозяйки – это было неизбежно. Я с головой погрузилась в общественную деятельность, а еще играла в бридж и покер при высочайших ставках, я срослась с самым сердцем интеллектуальной и светской жизни Бомбея. Затем вторая беременность. Приступ эклампсии на седьмом месяце – жестокие судороги и полная слепота.

Я вспомнила опустошающую пытку тьмой и грозовые вспышки цвета: небесная лазурь, цвет птицы нилкантхи [5], цвет голубого пламени. Мозг обессилел от судорог тела, сердце незримого ребенка перестало биться, лоно погрузилось в свинцовую смертную тишь. Сквозь туман возвращалось зрение: серые точки сливались воедино, образуя формы.

Мой ум приостановился, слова иссякли, и я снова взглянула на прекрасного незнакомца. Но очень скоро во мне пробудилась мучительная память о смерти любимого отца, и я вновь залилась слезами, объятая нестерпимой болью.

Словам не было конца. Я рассказывала о многочисленных ранах, которые нанесла мне жизнь, о борьбе за выживание, о созревающей во мне жестокости, о медленном зачерствении, об агрессии и честолюбии. Какая-то внутренняя тяга – жажда успеха. Потом еще одна беременность, рождение дочурки – очень красивое личико, но тело калеки. Пучина боли и новая смерть ребенка. Восемь лет бесплодия: бесплодный ум, бесплодное сердце, бесплодное лоно, а потом смерть.

Рядом с ним пробудилось и вдруг обрело форму мое прошлое, сокрытое во тьме и надолго канувшее в забвение. Он был зеркалом. Полное отсутствие личности, отсутствие оценщика, склонного взвешивать и искажать. Я пыталась сохранить в тайне что-то из своего прошлого, но он не дал мне сделать это. Наряду с безличностью в этом поле сострадания была какая-то безмерная сила. Он сказал: «Я способен видеть, если вы этого хотите». Итак, я выговорила те слова, которые терзали меня год за годом. Говорить их было нестерпимо больно, но он слушал так, как слушают ветра, как слушают бескрайние воды.

Я пробыла с Кришнаджи[6] два часа. Когда я покидала комнату, тело мое было измотано, но вместе с тем через меня прошел целительный поток. Я соприкоснулась с новым способом наблюдать, с новым способом слушать – слушать, не реагируя, что становится возможным благодаря отстраненности и глубине. Когда я говорила с ним, было ясно, что он осознает не только то, что сказано – слова, жесты, настроения, – но и все то, что происходит вокруг: пение птицы в ветвях дерева за окном, падение цветка, сорвавшегося со стебля, стоящего в вазе. В какой-то момент он произнес, прервав мои стенания: «Вы заметили, как упал этот цветок?» Мой ум замер, потрясенный.

Я ходила послушать Кришнамурти в течение нескольких дней; ходила на его беседы, обдумывала сказанное и обсуждала с друзьями. Вечером 30 января, когда мы все собрались вокруг него в доме у Ратанси Морарджи, кто-то позвонил Ачьюту по телефону. Когда он вернулся, его лицо было бледным, как пепел.

– Гандиджи убит… – сказал он.

На миг время остановилось. Кришнаджи застыл в неподвижности. Казалось, он отчетливо осознает каждого из нас и наши реакции. В наших головах синхронно возникла одна мысль: был ли убийца индуистом или мусульманином? Рао, брат Ачьюта, спросил: «Известно ли что-то об убийце?»

Ачьют ответил, что он не знает. Нам всем было очевидно, каких последствий нужно ожидать, если убийца окажется мусульманином. Мы молча встали и один за другим покинули комнату.

Город облетела весть, что Ганди убит брахманом из Пуны. В Пуне начались массовые беспорядки, направленные против брахманов. Мы слышали, как с облегчением шептались между собой мусульмане. Джавахарлал Неру выступил с обращением к нации, и его слова были преисполнены боли. Вся страна замерла в оцепенении. Случилось немыслимое, и в первые мгновения растерянные мужчины и женщины пытались бороться с отчаянием.

1 февраля люди пришли послушать Кришнажди. Все собравшиеся были какими-то необычно притихшими. Ему задали трудный вопрос:

– Каковы истинные причины безвременной гибели Махатмы Ганди?

Кришнаджи ответил:

– Хотел бы я знать, как вы отреагировали на эту новость. Каков был ваш отклик? Восприняли ли вы это событие как личную потерю либо же увидели в нем указание на некие всемирные тенденции? Мировые события – это не разрозненные случайности, они взаимосвязаны. Истинная причина безвременной гибели Гандиджи кроется в вас. Истинная причина – вы. Разделяясь на общины, вы потакаете духу разделения – через собственность, через касты, через идеологии, религии, секты, следование различным лидерам. Когда вы называете себя индуистами, мусульманами, парсами или бог знает кем еще, это неизбежно ведет к возникновению конфликтов в мире.

В течение многих дней после того мы говорили о насилии – о его корнях и о том, как с ним покончить. По мнению Кришнаджи, идеал ненасилия – иллюзия. В реальности у нас есть факт присутствия насилия, повышение уровня сознания, понимающего природу насилия, и прекращение насилия в момент «сейчас» – в настоящем моменте существования, где только и возможно действие.

В последующих беседах он говорил о повседневных проблемах, с которыми сталкивается человечество: страхе, гневе, зависти, неистовой тяге к обладанию. Беседуя о взаимоотношениях как о зеркале самопостижения, он обращался к примеру союза между мужем и женой – самых интимных отношений, но в то же время нередко самых бесчувственных и лицемерных. Во время таких бесед мужья смотрели на своих жен со смущением и растерянностью. А некоторые последователи традиционного индуизма просто покидали зал: им было непонятно, почему в религиозной беседе мы обращаемся к вопросу о взаимоотношениях между мужем и женой. Кришнаджи отказывался отходить от «того, что есть» – от фактически существующего; отказывался обсуждать такие абстракции, как Бог или вечность, сосредоточивая внимание на том, что наш ум является неистовым вихрем страсти, ненависти и зависти. Именно в этот период некоторые из его слушателей стали предполагать, что он не верит в Бога.

В середине февраля я снова пришла на встречу с ним. Кришнамурти спросил, заметила ли я какие-то изменения в своем мыслительном процессе. Я ответила, что во мне не роится столько мыслей, как прежде. Мой ум перестал быть таким неугомонным.

– Если вы экспериментировали с самопознанием, то должны были заметить, что ваш мыслительный процесс замедлился, ваш ум прекратил неустанные блуждания, – произнес он и погрузился в молчание. Я терпеливо ждала, что он скажет дальше. – Попытайтесь прорабатывать каждую мысль до ее полного завершения, доводите ее до самого конца. Вы обнаружите, что это очень сложно, ибо, как только одна мысль является на свет, за ней немедленно торопится другая. Ум отказывается завершать мысль. Он сбегает, перескакивая от мысли к мысли.

Так и есть. Когда я пыталась следовать за своей мыслью, то неизменно убеждалась, что она проворно старается убежать от наблюдателя. Тогда я спросила, каким образом человек может завершить мысль, и Кришнаджи ответил:

– Мысль может прийти к завершению лишь тогда, когда мыслитель поймет себя, когда он увидит, что мыслитель и мысль не есть два отличных друг от друга процесса. Мыслитель и есть мысль, но он отделяет себя от мысли, чтобы защитить себя, чтобы продлить свое существование. Поэтому мыслитель постоянно вырабатывает мысль, которая непрестанно преобразуется и меняется.