Оставшись одна, она несколько минут смотрела в окно, пока не отъехала Кристинина машина. Потом, встряхнувшись, подошла к шкафу, вытащила дела и медицинские карты своих подопечных:
– Ну, детки, давайте знакомиться, нам вместе долго жить.
Листая электронные страницы, она наблюдала, как перед её глазами пролетали короткие, но трагичные жизни, и сердце сжималось от боли. Как врач, она понимала, что можно им сострадать, но никогда не показывать жалость, потому что она может морально сломить ребёнка. Он сам должен осознать, что если перестанет бороться, то недуг его победит. Оторвал её от чтения стук в дверь:
– Нина Павловна, к вам можно?
– Да-да, войдите.
Невысокая кареглазая девушка подошла к столу и с любопытством посмотрела на Нину. Заметив на столе непрочитанные дела, она погрустнела и отвела от них глаза:
– Если вы сейчас не заняты, можно провести обход, реальное общение расскажет о них лучше, чем эти записи. Дети уже позавтракали, а через час у них начнутся процедуры и мероприятия по распорядку.
– Хорошо. Есть ли проблемные больные, кого нужно посмотреть в первую очередь?
Девушка задумалась, потом, заглянув в записную книжку, заговорила. Чёткими, профессионально выверенными определениями она вкратце обрисовала подопечных. Чем больше она поясняла, тем больше Нине нравилась эта русая девчонка со вздёрнутым носиком. Определившись с приоритетами, она надела халат и шапочку, повесила на шею стетоскоп и вслед за Катей поднялась на второй этаж. Только там она поняла, что Кристина подразумевала под понятием – страшно тут. От тишины, царящей в отделении, по спине пробежали мурашки. За двадцать лет практики среди детей она впервые не слышала гомона, смеха, бегающих из палаты в палату проказников. Заметившая состояние Нины, Катя вздохнула:
– Я тоже первое время привыкнуть не могла, неправильно это как-то, когда дети не шумят.
– Да, Катенька, это неправильно, и мы к этому привыкать не будем. Давай начнём с подопечных Иннокентия Семёновича.
Обход подходил к завершению, и настроение Нины подымалось. Общее состояние пациентов было удовлетворительным. Все дети были ухоженными, палаты прибранными и проветренными. У девочек с травмами спины стояли последние модели реанимационных коек с массажем, климат-контролем и голосовым управлением наклона ложа и вызова персонала. Оставалось посетить самых маленьких и заняться общей рутиной, доставшейся ей вместе с должностью. У маленьких она застала абсолютную идиллию. Мальчик с забинтованными руками сидел на кровати, а рядом с ним девочка, прикрывшись пледом, кормила его с ложечки. Отвлекшись на шум открывающейся двери, она пронесла ложку мимо открытого рта мальчика, ткнув её куда-то ему в подбородок и измазав творогом. На его возмущения лишь тряхнула гривой огненно-рыжих волос и, отставив тарелку, повернулась к вошедшим:
– Здравствуйте. А это вы новый доктор, который нам сопли лечить будет?
Катя укоризненно покачала головой:
– Машенька, ну кто тебе такое сказал?
– Баба Вера. Она сказала, что это наш любимый недуг, а Вера Павловна искоренит это наказание господнее.
Нина, улыбнувшись, подошла к детям:
– И сопли, и всё остальное вылечим. А теперь давайте познакомимся по-настоящему, а не через бабу Веру. Меня зовут Нина Павловна, я детский доктор. А вас?
– Меня Маша Калинина, а это – Данька.
Мальчик недовольно засопел:
– Не Данька, а Даниил Романович Крутов.
– Ой-ой-ой, какие мы. На Романовича ты ещё веса не набрал, и, показав ему язык, повернулась к Нине.
Та с улыбкой поправила выбившийся из под шапочки локон. Вдруг девочка застыла, и два её изумрудных глаза округлились в удивлении:
– Нина Павловна, а на вас в детстве солнышко тоже плюнуло?
Сообразив, о чём она спрашивает, женщина рассмеялась и, сняв головной убор, тряхнула огненным водопадом:
– Да оно за мной всё детство гонялось.
Дружный смех взорвал тишину приюта, и Нина ещё раз для себя решила выкорчевать безнадёгу с корнем из детского учреждения. Даниил старался прикрыться забинтованными руками от Маши, которая пыталась наградить его щелбаном:
– Это кто говорил, что все рыжие злые? Даня говорил. Значит, и Нина Павловна злая? Отвечай.
– Да отстань ты от меня!
Очередная попытка Маши увенчалась успехом, и она удовлетворённо хмыкнула:
– Это тебе за рыжую.
Мальчик сердито запыхтел:
– А ты, а ты… Нина Павловна, а она у меня из творога изюм ворует!
От возмущения Маша прямо покраснела:
– Ах так?! Вот теперь, когда захочешь пописать, меня не упрашивай тебе помочь. Мы тебе подгузник оденем, туда и пруди.
Девочка откинула плед и перебралась на край кровати. От увиденного у Нины перехватило дыхание. Чуть ниже колен у Маши не было ног. Штанины спортивных брюк были завязаны узлом и тащились вслед за передвигающейся на руках девочкой. Катя, заметив изменившееся лицо женщины, тихо тронула её за руку:
– Нина Павловна, вы просто не успели почитать их дела, а я, глупая, не сообразила вас уведомить.
– Да, да, Катенька, я обязательно почитаю. Прямо приду и сразу прочту.
Совладав с собой, она напустила на себя сердитость:
– Так, дети, перестаём баловаться, доедаем завтрак и готовимся к процедурам. Пойдёмте, Катерина, я отпущу вам препараты.
Только оставшись одна в кабинете, она дала волю своим эмоциям, уткнувшись в ладони и беззвучно зарыдала. Говорят, женские слёзы приносят облегчение. Наверное, это так. Но Нине они добавили абсолютную уверенность, что она приложит все силы, чтобы сделать этих крох счастливыми. Пододвинув к себе электронные дела, она активировала доступ и открыла первую страницу. Перед глазами пронеслись две трагедии её маленьких подопечных. Даниил – сын дипломата в небольшой африканской стране, по причине развода и отказа от него матери проживающий вместе с отцом. Маша – дочь работницы обслуживающего персонала этого посольства. Террористический акт против сотрудников посольства, гибель их родителей, и извлечённые из руин здания искалеченные детские тела. Срочный борт МЧС, улетевший с ними в Москву. Целый год операций и лечения трёхлетних детей в центре медицины катастроф. Полтора года реабилитации в различных институтах и наконец их прибытие в приют. Врачи делали всё возможное, но сохранить конечности детям не получилось. Нина внимательно прочитала заключение травматологов и полностью согласилась с выводами коллег. Отдельной записью стояло заключение психиатра Валдайского нервно психологического диспансера Иннокентия Семёновича Куцер:
«…у детей наблюдается посттравматический синдром, связанный из-за травм ограничениями действия. Гибкость детской психики объединила свои недостатки с достоинствами оппонента в единый организм, объединённый в общую нервную систему и синхронизированную как единое целое на уровне ментального взаимодействия.»
Дальше шли наблюдения и выводы специалиста, а так же общие характеристики. В конце уже позже был дописан постскриптум:
« Не рекомендуется (это слово зачёркнуто), запрещается разлучать мальчика и девочку, запрещается препятствовать их контактам, мотивируя половыми или другими признаками, ограничение в общение приведёт к необратимым последствиям психического отклонения их сознания. Запрещается проводить исследования, способные затронуть их психику, до достижения ими пубертального периода».
Нина отключила документ и минут пять смотрела в одну точку. Мысли в голове пролетали роем, но ни одна не становилась ключом к выходу из этой ситуации. Наконец, встряхнувшись, она решила посоветоваться с Виктором, а вдвоём-то они что-нибудь точно придумают. Он у неё такой умница. Дождавшись звонка от Кристины, она вышла к стоянке. Уже на полпути к дому пришёл звонок от мужа,, который, узнав, что она скоро будет, заверил, что к её приезду будет готов ужин. Добравшись до дому, она рассеяно слушала восторженные отзывы Виктора о новом месте работы, думая о своём. И когда он обиженно отвернулся, подошла и обняла его за плечи:
