Чаще всего должниками оказывались небедные люди, предприниматели, которым для выплаты кредита и штрафов требовалось лишь уступить свой бизнес по цене гораздо ниже рыночной. Или сменить жилье или личный автотранспорт на менее престижные. Часть выплачиваемых ими денег (по правде говоря, не такая уж и большая) оседала в карманах Инги в виде регулярных бонусов и премий «по итогам».
В начале осени у нее случился роман с Захаром, за время которого Инга съехала от родителей, по знакомству незадорого сняв «двушку» в соседнем доме. Бойфренд до самого их разрыва охотно пользовался благами ее отдельной жилплощади, но ни переехать к Инге, ни позвать ее к себе так и не собрался. Все завершилось той зимней фотосессией в «Копах», от которой Инга не могла отойти несколько недель. Оставшись без приятеля, она вдруг поняла, что жить одной ей нравится больше, чем с родителями, даже если для этого приходилось ежемесячно отдавать приличную часть своей зарплаты. Инга забегала к родителям «на огонек» пару раз в неделю, и всем этого хватало. Следующей осенью, в октябре, она снова влюбилась, но на этот раз не звала молодого человека переехать к ней. И снова роман оказался скоротечным, ближе к декабрю угаснув то ли от нехватки времени, то ли от недостатка тепла.
С Худым Павлом Инга подружилась. Они больше не выпивали вместе, соблюдая дистанцию между наставником и ученицей, кем, собственно, они друг другу и приходились, но в их рабочих отношениях появились доверительные нотки. Инга могла рассказать Худому, что у нее возникло недопонимание с подругой или парнем, и выслушать от него неглупый совет. Саша, на редкость молчаливый коллега Худого, в таких случаях даже не хмыкал. Казалось, что его нет в салоне машины, мчащейся на очередную «выездную сессию товарищеского суда». А еще Инга чувствовала, что Худой, по мере своих возможностей, оберегает ее от конфликтов и стресса, и была благодарна этому плотному скуластому сорокатрехлетнему (узнала его возраст у менеджера по персоналу) любителю альтернативы вроде «Nine Inch Nails» или «Rollins Band».
Как назло, именно в это позднее утро Инге не удалось избежать столь редкой для нее стрессовой ситуации на работе. И дело было даже не в том, что очередное «зерно» сопротивлялось перемалывающим ее жерновам агентства. Скорее наоборот.
Артем Сергеевич Зарайский проживал в Пушкине в прячущемся за деревьями двухэтажном таунхаусе и был врачом. Но врачом амбициозным, потому что несколько лет назад открыл в районе новостроек на юге города частный медицинский центр. Все виды анализов и исследований, консультации специалистов, «домашний доктор». Часть средств на свое дело заработал в девяностые, подпольно латая подстреленных «братков», часть – взял в банке. Всё как у всех. Дела у центра пошли хорошо. Денег у жильцов новостроек было предостаточно, потому что они много работали, а вот здоровья им не хватало, примерно по той же причине, плюс экология. Так что доходы Зарайского росли.
– Тут, главное, не быть лудоманом и не проигрывать все фрики букам, – добавил Худой к своему рассказу по дороге в Пушкин.
По его словам получалось, что Зарайский всегда любил спорт, но возможности заниматься им самому у него не было. Какие-то последствия родовой травмы, проблемы с позвоночником.
– Разве только играть в шашки-шахматы, – цинично заметил Худой.
В салоне «мерседеса» гремели старички «Faith No More», и сидящая сзади Инга вдруг подумала, что Павел похож на их песни. Такой же нервный, угловатый и кажущийся настоящим произведением искусства.
Заниматься спортом Зарайский не мог, зато мог смотреть, как это делают другие. Он был активным участником фанатских движений «Зенита» и СКА, а зимы прожигал в спортбарах за просмотром трансляций английской Премьер-лиги и итальянской «Серии А». С этих трансляций и началось «нисхождение» Нехворайкина, как его назвал Худой. В какой-то момент бывший врач принялся делать ставки. Сначала просто для интереса. Играл, как и большинство, с переменным успехом, чуть больше проигрывая. Первые по-настоящему крупные проигрыши случились с ним в 2010 году на мундиале в сгорающей от СПИДа Южной Африке. Неожиданные поражения сборных Сербии, Франции и Испании, на победу которых он ставил по-крупному, вытянули из его карманов все свободные деньги. Наверное, во всем был виноват крой нового мяча «джабулани», делавший его полет абсолютно непредсказуемым. В надежде отыграться Зарайский задержал зарплату работникам клиники, сделал серьезную ставку уже наверняка, но обидный проигрыш итальянцев словакам со счетом 3: 2 разбил все его надежды. Чтобы отдать долг по зарплате, Зарайскому пришлось обращаться в банки, потому что особых сбережений он не сделал, вкладывая все свободные средства в медицинский центр. В одном из банков у него до сих пор оставался непогашенный кредит, взятый на закупку оборудования еще при открытии, второй и третий отказали, кредитный отдел четвертого тянул с решением… Зарайский взял деньги в фирме Козакова, выплатил зарплату сотрудникам и стал гасить кредит. Делать это оказалось непросто, учитывая беспорядочную игру эскулапа на тотализаторе и новую, более современную клинику-конкурента, открывшуюся неподалеку и переманившую к себе часть его клиентов и персонала. У Зарайского пошли просрочки платежей. Потом платежи и вовсе прекратились, что вылилось в сегодняшний визит коллекторов из агентства.
Внешность Зарайского выдавала в нем бодрого шестидесятилетнего интеллигента. Седые волосы, резкие, но благородные клинтиствудовские морщины. Обращаясь к ним на «вы», он смело пустил визитеров на кухню – около тридцати квадратных метров, обставленных итальянской мебелью, немецкой встроенной техникой и шведскими дизайнерскими штучками вроде миниатюрных деревянных подставок под крышки кастрюль. Предложил сесть. Нахмуренно стоя в прямоугольнике пасмурного света, изливающегося из больших скандинавских окон в пол, слушал Ингу. Извинившись, перебил ее:
– Перейдите сразу к сумме, пожалуйста.
Услышав, изменился цветом лица и на несколько секунд прикрыл глаза. Инге показалось, что ему сейчас станет плохо, но Зарайский открыл глаза, посмотрел на девушку и кивнул, невесело усмехнувшись.
– Я сам говорил на днях с Аба Арнольдовичем, он эти же цифры называл. А сейчас все равно слышу как в первый раз.
Он помолчал. За это время Инга успела периферийным зрением заметить на столе крошки и нож с испачканным маслом лезвием, горшки с засохшими цветами на полу у окна и грязную посуду, устроившую лежбище в раковине. Как-то не вяжется это с прочей обстановкой на кухне, подумала девушка.
– Я так понимаю, ваш визит – больше формальность, – Зарайский поочередно оглядел всех троих гостей. – Мы же с Аба Арнольдовичем все обсудили, провели, так сказать, реструктуризацию долга, – он опять коротко, не разжимая губ, усмехнулся. – Я закрыл клинику, распродал оборудование. Завтра как раз должны приехать люди, привезти на подпись договор, а то мне теперь отсюда и не выбраться. На автобусе разве…
– Нам сказали, что мы должны забрать… – начал Худой.
– Да-да, – поспешно закивал Зарайский, – прошу за мной. Всё в гараже.
Сам он, чуть прихрамывая на правую ногу, но держа спину по-военному прямо, пошел впереди, показывая им дорогу. Ингу, двинувшуюся было за ним следом, Худой попридержал рукой и шепнул:
– Я первый пойду.
Инга поняла, что он, несмотря на прием и обстановку, не расслабляется, опасаясь подвоха. Но в по-медицински чистом гараже на две машины они увидели только черный гоночный мотоцикл с задранным брызговиком и красный кабриолет BMW с заляпанными грязью боками. Откидной верх кабриолета был опущен.
– Милая штучка, – погладил капот автомобиля Худой. – Тут с одних дисков можно долг выплатить… Наверняка теперь проходит по статье «не по карману», да?
– Вы правы, – кивнул Зарайский. – Но его все равно у меня бы не было. Покупал машину для жены, она забрала ее, когда мы развелись, – еще одна грустная улыбка. – А потом я попросил ее вернуть кабриолет в обмен на мой «инфинити». Вчера она пригнала его. Так что забирайте…