— Рон, — хриплым, совсем не юным, а наоборот, взрослым голосом проговорила Гермиона и твердо посмотрела на друга, — отсутствие беременности еще не доказательство того, что я не была в прошлом.
— Ну, а где же другие доказательства? Может, слетаем в Египет и увидим тебя на каком-нибудь иероглифе, или же, может великие историки запечатлели тебя и Снейпа в летописях, а?
Ей воздух казался горьким.
— Откуда, по-твоему, я знаю столько о Египте, сколько не знала до, так называемой «комы»? А, Рон? Ах, да, — воскликнула она, и её голос снова стал садиться, — я же всезнайка, я знаю все и вся! Или, ты намекнешь на глубокое детство, что я прочитала, как ты говоришь, от жадности, и добродушно забыла, а сейчас резко все вспомнилось, да?
— Это такое себе доказательство, — Рон подошел к окну и запустил пятерню в рыжие кудри.
Она вскочила с кушетки и схватила волшебную палочку.
— А Патронус? Что ты скажешь, о магии? Как она могла измениться, а? Мой патронус не выдра!
На эмоциях она вспомнила самые счастливые моменты: день свадьбы, поцелуи Северуса, как он подарил ей малыша Гарри и как прижимал к себе в постели, — и из ее палочки вырвался голубой тигр. Гарри изменился в лице и поглубже вдохнул, когда она от упадка сил вернулась на скрипучую кушетку.
— Гермиона, — уже проговорил он грустно, — нас предупредили, что и такое бывает. Патронус — положительная эмоция, а твое сознание воспринимает ложные воспоминания за правду. Это закономерно. Ведь, если тебе померещилась влюбленность в профессора Снейпа, то и патронус твой тоже видоизменился. Это эмоции в голове и сердце.
— Но это правда, — захныкала она, моргая воспаленными и покрасневшими глазами.
— Ты многое не знаешь о профессоре Снейпе. Его патронус всю жизнь был ланью. Ланью, как у моей мамы, понимаешь?
Гермиона поверила его словам только на следующий день, когда Гарри принес ей капсулу с воспоминанием. Из глаз скатились две хрустальные слезинки. Её кожа была бледнее обычного, тело всё время находилось в больнице, Гермионе припомнился и тот момент, когда она потеряла сознание и слышала их голоса, но вместо того, чтобы вернуться к ним, она предпочла Северуса. Похоже, это все-таки плод её воображения, верно?
Мистер Хайд подозревал шизофрению. Суть расстройства заключается в том, что человек не ощущает реальности происходящих событий. Все то, что он придумывает в своем воображении, и все то, что происходит в реальности, смешивается в сознании больного. При этом часто шизофреники вообще отказываются воспринимать реальность в какой-либо степени — они живут в своем собственном придуманном мире. Все, что пробивается к ним из реальности, представляется смешением звуков, картинок, образов и мыслей.
Гермиона всхлипнула, но тотчас спокойно улыбнулась. Ради чего она желала вернуться? Даже если она больна и доктор Хайд прав, разве реальность принесла ей счастье? Она обняла себя руками и бесцельно уставилась на белоснежную, стерильно чистую тумбочку, на которой стояли три флакончика разных зелий.
Кто-то сжал её плечо и всучил пергамент с пером.
— Пиши в министерство… Я что-нибудь придумаю, — Гарри подмигнул, а Рон, развалившийся в кресле, осуждающе фыркнул.
Но спустя неделю министерство не ответило. Ничего не изменилось: Гермиону все так же держали в палате, Гарри безутешно разводил руками, а Рон настаивал на лечении.
А она все отказывалась. Частым гостем у нее стала и Минерва, чьи сострадание и теплая забота поддерживали в Гермионе улыбку, как дрова — костер. Та просто её любила. Работа не позволяла родителям часто ее навещать, но и они старались подарить ей всю любовь и веру в минуты коротких визитов. Мама утешала. Папа просто обнимал. Их нежность вызывали в ней тень радости. Но все менялось после того, как Гермиона со смиренным видом провожала гостей. К горлу подступал ком. Она давилась слезами, стараясь не издавать и звука. Ей не доставало его.
Его взгляда, его голоса, той доброй и нежной улыбки, которая вовсе не вязалась с образом строгого холодного профессора. Она тихо взвыла, прикусив кулак. Врачи считали своим долгом каждый раз при виде её слез заставляли пить успокоительное зелье, а в таком состоянии Гермиона мало что понимала. Волны мыслей стихали, и она ничего не чувствовала. Не жила.
Дверь снова отворилась.
— Мисс Грейнджер, пожалуйста, не плачьте… — доктор Хайд снова принес флакончик.
Спустя еще неделю ей разрешили гулять с сопровождающими. Гарри и Рон чередовались. Прогуливаясь под шорох листвы, они рассказывали ей о новостях, о будущем, о том, как она скоро поправится. По началу слова угнетали и по ее щекам текли слезы. Успокоительное их останавливало, конечно, но ненадолго. Утром из отражения на нее смотрела девушка с опухшими, отекшими глазами.
Еще через неделю стало ясно: что даже если Северус и вернулся, то в прах, который рассеялся на месте Визжащей хижины, ведь его тело сгорело вместе с домом. Гермионе далось это понимание болезненнее, чем если бы её посадили на электрический стул. Да, плакать она перестала, но и говорить — тоже.
Вместо книг по египтологии и психических заболеваниях ей приносили Рида, Верна, Диккенса. Пожалуй, единственная книга, которая хоть как-то вывела ее из подавленности оказалась принесенная Роном “История Хогвартса”. Гермиона провела пальчиком по выпуклому школьному гербу и посмотрела пустыми глазами в окно.
Друзья переглянулись.
— Спокойной ночи.
— До завтра, Гермиона, — Рон неловко обнял ее за худощавые плечи и вышел следом за Гарри.
Она снова осталась одна. Маггловские часы не тикали (звуки порой нервировали больных), но Гермионе было известно, что каких-то двадцать минут и принесут очередную порцию горьких зелий. Пить их, бесспорно, по-мнению Гермионы, считалось глупой затеей. Больна она или нет, необходимости в них не было. Будь те таблетками, она бы спрятала их под язык и выплюнула в унитаз при первой же возможности. Но здесь были зелья. Поэтому она пила и кривилась от чувства, вяжущего язык.
Её взгляд блуждал по ухоженному саду, вдоль шаровидных клумб, кустов с фиалковыми соцветиями. Уже смеркалось, но никто и не думал зажигать фонари. Они загорались после прихода медсестры.
Гермионе хотелось перестать чувствовать.
Спрашивается, чего она ждала? О чем думала? Кому молилась?
Её сердце раздроблено. Пускай Анубис и не приложил к её боли никакого усилия. Всё сделала она сама и её хваленный мозг с ярким воображением.
Кто-то спугнул голубей, и они зашуршали крыльями, взмывая в небо. Она сглотнула комок в горле и сделала робкий, совсем не уверенный, слабый шажок к окну. Затем второй. Прислонившись ладонями к стеклу, Гермиона поняла, что она не в состоянии вымолвить ни слова, и в конце концов крупные слезы одна за другой покатились по ее щекам.
Она видела тигренка Гарри, который несся прямиком к ней. Его сияние заставило затаить дыхание. Очередной мираж? Черная фигура мелькнула под окном, обратилась в тень и сиганула в маленькую форточку, оставленную для проветривания перед сном.
Её затрясло. На щечках показалась тень румянца. Гермиона обернулась к нему, и он моментально заключил ее в кольцо своих рук, холодными губами коснулся ее, вдохнул родной нежный запах любимой женщины и счастливо зажмурился.
Гермиона уткнулась ему в шею и заплакала.
— Девочка моя, тише, тише, все хорошо, — ласково прошептал Северус и уставился холодным взглядом на дверь.
Комментарий к Возвращение
А вот и предпоследняя глава))) Спасибо, за ваши отклики и поддержку! Особая благодарность sandrina_13 , которая помогла исправить ошибки, сделать сюжет логичнее и довести текст до потрясающего состояния! Спасибо, дорогая! Такие беты и гаммы, как ты, на вес золота!!!
========== Эпилог ==========
Почему она одна? Даже тени присутствия кого-либо за дверью не было! Где же хваленный младшей Уизли, а нынче миссис Поттер, герой магического мира? Раз он такой уж хороший друг, то почему он ее бросил? А Рыжий? Это так шок на Джинни Поттер подействовал, что она тут же стала врать заявившемуся на порог дома мертвецу? Северусу хотелось если не заавадить, то пустить мелюзгу под круцио.
