Самая тяжелая вещь для человека — раскаяние, и сейчас Яхмес лишь подтверждала это. У нее кривились губы от презрения, и она хмыкала. Жаль, что в Древнем Египте еще не придумали огневиски, это сейчас, ох, как помогло бы.

— Думаю, всем нам известно, кем приходится Сенмут царице и царевне. Я полагаю, этого объяснять совсем не нужно. Неудивительно, что я боялась за тебя, девочка моя. Ведь Тутмос II тоже не был дураком. Он всё видел и всё прекрасно понимал. Убить тебя не составило бы ему особо труда. И я, конечно, догадывалась и об этом, и о том, что твоей матери грозила не самая простая смерть. Собственно, тогда мне стало ясно и то, что Египет падет также неминуемо, как и Хатшепсут. Это был лишь вопрос времени, и я постаралась его выиграть.

— Падение? — переспросила Гермиона, понимая, что если не спросит сейчас, старуху занесет и того и гляди, к этой теме они более не вернутся.

— Падение, — кивнула Яхмес и сжала пальцами уголек. — Падение, мисс Грейнджер, несложно предугадать. Вы же знаете, как его можно увидеть, верно? Солнце научило этому и вас, как меня научила этому мать. Иронично, правда?

Конечно, Гермиона не собиралась ни отвечать, ни спрашивать к чему уголек. Догадка прошлась по её телу холодком. Дело крылось в слове «предугадать». Предсказать один из вариантов развития событий. Рассчитать сотни и выбрать один правильный. Тратить часы за составлением многочисленных пропорций ради правды. Следить за скользящими линиями, то и дело меняющимися хаотично.

Именно в этом и заключалась суть арифмантики. Её любимой арифмантики.

Ну конечно! Яхмес ведьма!

По телу Гермионы снова прошлись мурашки. Она ошарашенно кивнула. В Древнем мире магия была не настолько продвинутой, и потому то маскирующие чары заложили ей уши.

— Я знала, что меня прозовут безумной, мисс Грейнджер, — тихим шепотом вырвали её из догадок.

— Потому что, — поняла Гермиона, меняясь в лице. — Они не видят.

— Не в бровь, а в глаз! — воскликнула Яхмес. — Больнее смерти. Как же вы правы!

Она покачала головой, выдерживая паузу.

— Думаете, меня это остановило? Нисколько! Мне было плевать… Я готова была пойти на всё, ради Хатшепсут. Она с детства была смышленой девочкой, которой мой муж жаждал подарить трон. Она была любимицей, и её твердый характер очень сильно нравился фараону. Даже то, что она женщина, не препятствовало этому. Тутмос I мог сделать её правительницей, и если бы не его внезапная кончина, я уверена, никакого Тутмоса II и в помине не было.

Гермиона заметила, как скривилось лицо старухи при упоминании бывшего фараона. Её темно-карие глаза наполнило презрение, почти граничившее с ненавистью.

— Не надо… — тихо прошептала больная Неферуре, сквозь скрежет уголька. Даже сейчас она смотрела на бабушку с жалостью и тревогой, будто всё еще верила в её безумие.

Но Яхмес махнула рукой и стала чертить пропорции.

Совсем скоро длинные запутанные уравнения растянулись по всему полу, от стены до стены. Рядом лежало несколько папирусов, также испещренных уравнениями. Их следовало бы поставить в угол, но Гермиона не решалась советовать.

Уголь легко стирался рукавом. И на глазах юных волшебниц то и дело мелькали новые уравнения и расчеты. Таблицы, схемы и пропорции рождали тончайшие линии магии. Будучи любимицей не только Минервы Макгонагалл, но и Септимы Вектор, Гермиона отметила про себя, что все элементарные законы нумерологии в точности соблюдены. Это было большим потрясением.

Шокированная Гермиона бросила взгляд на Неферуре, которая с широко распахнутыми глазами наблюдала за действиями бабушки и, кажется, вспоминала детство. Тем временем к скрежету мелка прибавилось и бормотание. Яхмес что-то поясняла самой себе и заменяла данные. И сразу же светящиеся линии, парившие в воздухе посреди комнаты, медленно таяли, чтобы появиться в другом месте, а некоторые изменяли направление, меняя переплетения. Взглянув спустя несколько минут на своё творение, Яхмес удовлетворенно вздохнула и встала:

— Видишь, — она указала на три слабые серые линии, — о них ничего не известно…

Приглядевшись, Гермиона увидела судьбы людей. Каждая означала личность, то и дело сходящуюся с другой или расходящуюся. Можно было многое предсказать: и смерть, и рождение, и болезни, где будет белая полоса жизни, а где — черная. И, похоже, на них надвигались тяжелые времена. Увидев, что все линии сталкиваются почти в одном месте в нескольких крупных точках, и не все расходятся, Гермиона побледнела. Слияние двух линий будет одно — Яхмес и Тутмос, должно быть. Некоторые прекратят своё существование. Умрут.

С испугом Гермиона серьезно спросила:

— Вы ввели всех знакомых? Слуг? Родственников?

— Да.

Вернувшись к уравнениям, Гермиона нахмурилась. Она и Северус сливались в одну красную — догадаться несложно, почему — а рядом с ними параллельно шли другие три неизвестные. Они сливались в последней точке расчета. И прерывались. Эта точка ознаменовала их смерть. Гибель всех четырех линий. Причем совсем скорую, ведь им отведено жить несколько тысячелетий, а не несколько месяцев.

— Вы пробовали менять местами данные? — сглотнула Гермиона, не отрывая шокированного взгляда от волшебных переплетений.

Обратившись к исписанному папирусу в руке, Яхмес дописала новые иероглифы. И снова светящиеся линии перестроились. Новый рисунок выглядел еще хуже. В нем умирала Неф и Сенмут, а её с Северусом линия после той самой точки превращалась в голубую и всё равно прерывалась. Иными словами, и здесь им грозила смерть.

Перепроверив строгие формулы, Гермиона пришла в ужас. Кому, как не ей известна точность арифмантики. Откинув волосы с лица, она стала лихорадочно стирать надписи и чертить свои, используя числа. Всё же получше иероглифов будет.

Свет в линиях усилился, и весь рисунок, как замудренная механическая система, перестроила расчет. Рисунок вышел четче. И, встав и не совсем твердой походкой подойдя к Гермионе, Неферуре с удивлением отметила, что кровь остановилась.

Отойдя на несколько шагов назад, Гермиона пристально вгляделась и гордо улыбнулась.

— Жертва будет только одна, — облегченно выдохнула Гермиона, — неизвестная серая линия. Вам нужно только стать жрицами. Неф, тебе лучше!

Яхмес кивнула, поглядывая на внучку с едва заметной радостью:

— С вашей магией ей стало лучше. На мою она совсем не реагировала, понимаете?

Понимала и прекрасно. Неферуре была не просто волшебницей, в её жилах текла наисильнейшая магия, что случалось один на миллион среди маглорожденных. Дар, перешедший от Яхмес, был не таким сильным, а Хатшепсут и вовсе была магглом, и это точно.

Гермиона ушла в себя, раздумывая над вариантами. Магия в Неферуре поджимала и сокращала их время. Впервые ей встречался настолько сильный потенциал. Словно волшебство бурлило в ней и рвалось наружу. И теперь она и Северус были в тупике. Конечно, ей не приходилось сомневаться ни на минуту, что эти три серые линии — маги, и что они непременно хоть как-то помогут им. Сомнения вызывал тот факт, что могла помочь не слабая и Древняя магия, а сильная и современная. Более совершенная. То есть, скорее всего их магия.

— Но такого почти не бывает… Организм жрицы должен реагировать на любое волшебство.

Немного помедлив, Гермиона вновь уставилась в линии и сказала:

— Нам стоит понять, кто эти незнакомцы. Их дороги подошли к Неф намного ближе, чем Тутмос, это странно, не кажется ли вам?

Внезапно чьи-то руки нежно обвились вокруг её талии. Его запах успокаивал.

— Северус, — нежно прошептала Гермиона, обращаясь взглядом к их красной линии, которая по расчетам даёт новую, тоненькую, но быстро растущую. Их ребенок будет сильным волшебником…

Северус прижал её спиной к себе и опалил горячим дыханием щеку. Похоже, он тоже понял расчеты, потому что его ладонь с нежностью погладила животик. Он прикоснулся губами к её виску, но медлил с поцелуем. Еще бы! Северус Снейп был против таких демонстраций навыков. Против знакомства Древности с цифрами. Наверно, если бы не вино и пиво с повышенными градусами, едва ли он был так неосторожен со свадьбой. Но вряд ли сейчас это могло как-то волновать Гермиону. Ещё минуту назад её и его ждала смерть, а теперь новая жизнь, которую Северус вложит в нее, если они помогут Неферуре.