– Она завела дегустатора? – спросил Ройс.

– Да.

– С чего вы решили, что этот беспомощный несостоявшийся убийца сдался и нанял профессионала?

– Преимущественно из-за слухов. Кроме того, уже давно ничего не происходило. Я плохо разбираюсь в подобном, но, полагаю, требуется время, чтобы найти подходящего человека, привезти его сюда и составить план. Вот почему я рад, что вы приехали. А как бы вы подошли к убийству графини Далгат?

Ройс покачал головой:

– Не знаю. Пока. Вы не ошиблись насчет тщательного планирования. Нельзя торопиться, если хочешь все сделать правильно.

– Когда вы узнаете?

– Мне нужно присмотреться к этому месту, изучить привычки леди Далгат, выявить ее слабости и уязвимые места. Хороший убийца – как хороший портной. Занимается подгонкой по фигуре.

– Значит, на это уйдет время. – В голосе Фокса прозвучало разочарование.

– Как вы и сказали, в противном случае она была бы уже мертва, так что я бы не жаловался. Время поджимает, и мне пора взяться за работу. – Ройс повернулся к Адриану: – Сможешь подыскать нам комнату в деревне, пока я осматриваюсь?

– Вы можете поселиться в замке, – предложил Фокс. – Здесь есть свободные комнаты, и я наверняка смогу убедить Уэллса, что вы нам нужны.

Ройс покачал головой:

– Я бы предпочел независимость и взгляд со стороны. Но это навело меня на мысль. Нам нужно алиби, чтобы оправдать наше пребывание тут.

Адриан огляделся:

– Как насчет торговцев лошадьми или объездчиков? Чего-нибудь такого?

Фокс покачал головой:

– Лошади – наша религия. Мирянину не обмануть истинно верующего.

– Кроме того, мы должны иметь возможность наблюдать и задавать вопросы, не привлекая внимания, – добавил Ройс.

– Может, Пейн скажет, что вы дьяконы церкви?

– Местные жители видели, как я махаю мечами, – возразил Адриан. – А кто не видел, уже слышал эту историю. Один парень решил, что мы сереты, потому что помогаем пастору Пейну. Вероятно, это сработает?

– Мечами? Помогаете Пейну? О чем вы говорите? – удивился Фокс.

– Когда мы приехали, горожане собирались облить его смолой и вывалять в перьях. Поскольку он наш клиент, я решил вмешаться, – объяснил Ройс.

Фокс кивнул:

– Местные жители не слишком любят церковь, хотя теперь ситуация изменится, ведь епископ Парнелл создает миссию. Я бы не советовал притворяться серетами. Военная ветвь церкви состоит из фанатиков, которым лучше не переходить дорогу. Однако это подсказало мне идею. Как насчет…

– Чего?

– Мы можем использовать это происшествие в своих целях. Вы увидели, что совершается преступление, и предотвратили его. Мы сделаем вас шерифами.

– Ч-что? – не поверил своим ушам Ройс.

– Да, так и поступим. Я поговорю с Ноксом.

– Я не стану на него работать, – заявил Ройс.

– В определенном смысле, вы уже на него работаете, – возразил Фокс. – Но, похоже, вы ему не понравились. Ничего страшного. Вот что я предлагаю. Я скажу, что вы двое – особые королевские констебли, присланные лично королем для расследования покушения на жизнь леди Далгат. В этом есть смысл. Винсент должен приехать сюда в ближайшие дни – осмотреть феод, принять клятву верности леди Далгат и продлить присягу. Разумеется, он бы отправил собственных людей, чтобы позаботиться о безопасности, хотя бы своей, если не ее. Да… – Фокс усмехнулся. – Два королевских констебля. У вас будет право ходить куда вздумается и допрашивать кого угодно.

– Как мы это докажем?

– Я поручусь за вас и поговорю с Уэллсом и Ноксом. Объясню, что это поможет защитить леди Далгат, и они должны поддержать меня, если кто-нибудь спросит. При необходимости я могу быть убедительным. Мы составим официальные на вид бумаги с подписью Винсента. Почти никто здесь не умеет читать, но если бумага будет выглядеть внушительно и если мы с Уэллсом и Ноксом подтвердим вашу историю, все поверят.

– Констебли? – пробормотал себе под нос Ройс.

Ему доводилось играть разные роли: лавочников, торговцев, солдат, сборщиков налогов. Однажды он даже изображал палача – эта роль ему особенно удалась. Но он и не предополагал, что когда-нибудь притворится королевским должностным лицом, следящим за соблюдением закона. Сама эта идея тревожила его, словно просьба отведать человечины.

– И это очень к месту, – заявил Фокс и раскинул руки, напоминая, где они находятся. Адриан и Ройс не поняли, и он объяснил: – Слово «констебль» появилось в имперские времена и обозначало офицера, отвечавшего за лошадей. Будто знак Новрона!

Ройс согласился с ним. Только он не был уверен в том, что именно предвещает этот знак.

Направляясь в одиночестве обратно в лощину Брекен, Адриан пришел к выводу: с деревней что-то не в порядке. Ощущение было призрачным и отстраненным, словно первое холодное дуновение, ничего конкретного, ничего, на что можно было бы указать пальцем, только общее ощущение неправильности. Увидев симпатичные ягоды у дороги, он вспомнил слова Ройса о том, что они ядовиты. Напал ли он на след – или просто ведет себя как Ройс? За последние два года Адриан неоднократно наблюдал Ройса, который вел себя как Ройс, и привык к его неповторимой смеси паранойи с цинизмом. Если кто-то предлагал помощь, это считалось оскорблением или уловкой. Если кто-то нуждался в помощи, это был обман или уловка. Почти все воспринималось как некая уловка, за исключением открытого использования, и Ройс почему-то называл его честностью.

Видеть в людях и в окружающем мире только худшее было ловушкой, в которую легко угодить. Адриан сражался вместе с солдатами, придерживавшимися схожей точки зрения. Эти люди считали зло и добродетель наивными, детскими понятиями. По их мнению, в убийстве не было ничего особенного; ты убивал, когда тебя принуждали к этому обстоятельства.

Ужасная жизнь. Что хорошего в мире, зачем жить, если щедрость и доброта – лишь мифы?

Подобно всем остальным, Ройс видел то, что хотел видеть. Адриан хотел видеть доброту и верил, что ему от этого только лучше.

Кто откажется от мира, в котором больше света?

Адриан ехал вдоль невысокой стены, которая скорее украшала, чем защищала один из многочисленных каменных фермерских домов. Фермеры всегда строили из того, что подворачивалось под руку, а у подножия старых гор поля, наверное, напоминали каменоломни. Будучи сыном кузнеца, Адриан никогда не надрывал спину на пашне в Хинтиндаре, но знал многих, кто этим занимался. Они приходили к его отцу с искореженными плугами, разбитыми мотыгами и встревоженными лицами. Камни были не меньшим проклятием фермеров, чем погода.

«Хорошо растут только сорняки да камни» – эту поговорку часто повторяли в его родной деревне, когда весна одаривала их очередным урожаем того и другого. И с каждым годом стены вокруг полей становились все выше и длиннее. Когда-то Адриан боялся, что они его не выпустят.

Обратив внимание на стену, вдоль которой он ехал, он удивился ее незначительной высоте. На него вновь обрушилось ощущение неправильности: все в деревне казалось странным, неуместным. Не просто неуместным – искаженным.

Приблизившись к двум дубам, отмечавшим южную границу деревни, Адриан отметил, что они напоминают пару колонн при входе. Но эти колонны были покрыты темной корой и скрывались под кронами, что отбрасывали густую, раскидистую тень. Низина – лощина, – в которой расположилось поселение, казалась скоплением листьев в начале ущелья, где единственная дорога из внешнего мира входила в долину Далгат.

Из внешнего мира. Он уже думал о «здесь» и «снаружи», словно находился в ином месте, вдали от всего, вдали от нормы. Второй раз оказавшись в лощине Брекен, Адриан решил, что плющ был не просто симпатичным украшением, а скрывавшим все под собой одеялом. Стук копыт Танцорки по камням эхом отдавался в низине.

Все возвращается эхом. Звуки отражались от стен ущелья. Даже звук не может выбраться.

Оказавшись возле шаткой лачуги пастора Пейна, Адриан увидел старика: тот отрывал расшатавшиеся доски и складывал их шаткой стопкой.