Вслед за толпой, уносящей императрицу, хромает Николай, поддерживаемый матерью. Перед самыми дверями она оборачивается и зовёт Келлера:

– Фёдор Артурович!..

Наш генерал успевает подхватить оступившегося императора и не дать упасть под непосильной ношей Марии Фёдоровне. Прекрасно понимая, что аудиенция откладывается, выходим из дворца, и я, наведясь на знакомый запах, оставляю Воронова «погулять при луне», а сам заворачиваю за угол и попадаю в небольшой закуток, образованный стенами и приткнувшимся рядом броневиком, рядом с которым стоит с папиросой в руке водитель и, скорее всего, командир машины в одном лице, молодой худой юноша в кожанке с погонами, на которых помимо одиноких прапорских звёзд красуются крылышки с колёсами. Трое казаков пытаются незаметно затоптать свои самокрутки, чтобы не огрести за курение в неположенном месте.

– Чем обязан, господин капитан? – По голосу слышно, что он, понимая, что против старшего по званию «не пляшет», всё же пытается соблюсти свой авторитет перед нижними чинами и не допустить разноса за курение.

– Да, собственно, ничем. Ищу укромное место, чтобы покурить. Ночка, знаете ли, выдалась трудная, – объясняю причину, доставая из кармана портсигар. – А вы, орлы, потом свои окурки подберите, чтобы следов не оставлять.

– Да не, вашскородь, у нас тута посудина имеется, – басит приказный, доставая из-под машины пустую консервную банку.

Первая же затяжка даёт понимание того, что операция закончена и можно малость расслабиться. Но успеваю выкурить папиросу только до половины, как появляется Воронов и знаком показывает, что надо идти…

На крыльце нас встречает Келлер и тихо, чтобы никто больше не слышал, сообщает новость, от которой мой расслабон моментально улетучивается:

– Господа, это – очень конфиденциально… Императрица Александра Фёдоровна скончалась. Доктор сказал – сердечный приступ… Павел Алексеевич, езжайте домой, отдохните. Вам, Денис Анатольевич, и вашим бойцам – тоже отдыхать, отсыпаться. Следующей ночью вы мне понадобитесь…

Генеральское распоряжение выполнить удалось в полной мере. Даже несмотря на то, что в десять утра материализовался вестовой и передал приказание немедленно прибыть. Так что быстро одеваюсь и бегу узнавать, что же такого экстренного случилось.

На входе в кабинет меня встречает всё тот же Прохор, не говоря ни слова открывающий дверь и сообщающий его высокопревосходительству, что «капитан Гуров прибыли-с». Настроение начинает портиться с первого же взгляда на Келлера. Никогда ещё не видел его в таком состоянии. Поэтому заготовленное язвительное замечание насчёт ловли блох и диареи мгновенно заменяется коротким вопросом: «Что случилось?»

– Из Москвы ночью радировали… – Прежде чем продолжить, Фёдор Артурович непроизвольно оглядывается по сторонам и почти шёпотом сообщает: – Вчера вечером было совершено покушение на Михаила…

Ё!.. Твою мать!.. Прошляпили!.. Твари, все кровью умоетесь!.. Келлер смотрит на меня, ожидая, когда я переберу в уме все выражения, используемые в подобных случаях, затем продолжает:

– Михаил жив. По счастливой случайности… Графиня Брасова устроила ему очередной скандал. Она общалась с кем-то там из воротил и обещала привезти регента для обоюдовыгодной беседы. Он вспылил и отказался. Приказал подать автомобиль и отправил её прочь. В качестве сопровождающего напросился великий князь Дмитрий Павлович. К несчастью, она взяла с собой сына… По дороге машину расстреляли кинжальным огнём из двух «льюисов». В живых никого не осталось. Конвой был сокращённого состава, всего шесть человек, но они грохнули одного и ранили при попытке уйти второго стрелка…

– Эсеры?.. Анархисты?.. Кто?..

– Ни за что не догадаешься… – Келлер горько кривится. – Один из офицеров штаба тридцать второй пехотной дивизии. Прибыл в Москву согласно распоряжению управления генерал-квартирмейстера Ставки. Второй, с его слов, – оттуда же.

– Вот так сразу взял и заговорил?

– У твоего Михалыча долго никто молчать не будет. А тут у него ещё двое раненых…

– Кто?!..

– Не знаю. В телеграмме фамилии не указаны… Короче говоря, вызвал их некий подполковник Барановский, ранее также служивший в штабе той дивизии.

– Что за крендель?

– О нём ещё в Москве предупреждал Воронцов. Его сестра – жена Керенского, а сам он у адвоката на коротком поводке. На вот, посмотри. – Фёдор Артурович протягивает мне фото. Неприметная такая сволочь с усиками и бородкой по последней моде. Аксельбант генштабиста, парочка орденов… Ага, а вот это – уже штрих! Георгиевское оружие! Непрост дядя, совсем непрост… И, самое главное, встречались мы с ним и очень-очень недавно!..

– Однако!.. Я его уже видел. Не далее как вчера в Царском Селе. На пару с Кирюхой. Но был он уже полковником.

– Что ж ты его?!.. Хотя – да. Откуда мог знать… Но теперь, если где увидишь, не проходи мимо, притащи его сюда. Слишком много вопросов к нему накопилось.

– Добро. Только где я его увидеть-то смогу?

– Там, куда ты пойдёшь ночью со своими головорезами. На связь вышел Потапов с интересной информацией. По его сведениям сегодня состоится встреча оставшихся на свободе военных руководителей переворота. То есть, как у нас говорили, – исполнителей высокого уровня. Возможно, будет кто-то даже от штаба округа и ГУГШ. Задача – тихо повязать всю эту компанию и доставить сам знаешь куда… Или ликвидировать при невозможности взять «в плен».

– Ясно. Где, как и когда?

– Скоро приедет Потапов, у него и спросишь. А пока что ознакомлю с обстановкой. Вчера ближе к вечеру всякие «мирные» демонстрации закончились. В основном из-за хлорацетона, твоих гранатомётчиков и броневиков. Простой люд сидит теперь дома, боясь высунуть нос на улицу, а вся эта «революционная» сволота очень быстро поняла, что любой баррикаде достаточно одного-двух выстрелов из горной трёхдюймовки, булыжники не летают так далеко, как химгранаты, а броневикам охотничьи ружья и браунинги абсолютно по хрену. И они решили поменять тактику. Или им дали такую команду. Мы вытеснили их в военный городок и на Выборгскую сторону. Полной изоляции не получается, сам понимаешь, рядом Невский, другие улицы, казармы вперемежку с особняками и борделями. Те, кто сопротивляется, блокированы, патронов у них нет, еды нет, воды – тоже. – Фёдор Артурович ловит мой удивлённый взгляд и поясняет: – Я приказал отключить там водопровод… Скоро начнут сдаваться. Авиаторы раскидали листовки, в них сказано, что солдаты, добровольно сдавшиеся до завтрашнего утра, после проверки будут оставлены на службе, продолжающие оказывать сопротивление будут уничтожены при штурме, или, если останутся в живых, подлежат преданию суду военного трибунала. Листовки, кстати, одновременно являются пропуском за кордон.

– Где-то я уже про такое слышал.

– Да, но в отличие от немцев в сорок первом, я сдержу своё слово… Бессонов со своими коллегами с ног валятся, спят час-полтора в сутки.

– Много желающих сдаться?

– Пока идут мелкими группами и поодиночке. У Отдельного корпуса и без этого работы по горло. Забастовщики, саботажники, посольства, легионеры… Да-да, не ослышались, господин капитан, между прочим и вашими стараниями в том числе. Студента с ковбойским винчестером помните? Приехал оказывать братскую помощь в деле победы революции. Причём за хорошее вознаграждение. В обмен на возможность депортации сдал всех, как стеклотару. И остальных боевиков, и хозяев. Американец он. От постоянной нищеты завербовался на «неплохую работёнку». Бизнес, ничего личного… Кстати, перед отправкой с ними беседовал некий господин в пенсне и с шикарной кучерявой шевелюрой. По описанию очень похож на Троцкого.

– Это всё хорошо, а где этот пиндос научился по-русски болтать?

– С семьёй наших эмигрантов там познакомился, к их дочке испытывал очень нежные чувства, вот и выучил. Он, кстати, не американец, а ирландец. Во всяком случае, считает себя таковым.