– …И касаться знака. А если б они могли отразиться от стены – представляешь такую картину? Нет, не совпадает. Знак Четырех Врат слишком высоко.

– Нет, совпадает. На столе раньше лежал хрустальный шар, и лучи преломлялись в нем.

– И шар замутился… Освобожденная Скверна. Да, странные опыты здесь производились…

Селия нагнулась, чтобы примерится взглядом к исходной точке нарисованной мысленно фигуры.

– Погоди-ка! Здесь рядом, справа, еще что-то нацарапано… нет, написано… черт, ничего не разобрать.

Оливеру пришлось выкресать огонь, чтобы прочесть буквы на стене. Вопреки ожиданиям, это оказались отнюдь не таинственные руны или иероглифы. Хотя особого смысла в надписи тоже не виделось.

Медленно, морщась от напряжения, он прочел написанные столбцом слова:

– А дальше?

– Дальше либо штукатурка осыпалась, либо ничего не было написано. Что это? Заклинание, связанное с пустотой, тленом, уничтожением?

– Похоже на названия гадальных карт. «Рухнувшая башня», «перевернутая чаша»… или на алхимические символы… «Белая женщина», «черное деяние»…

– Постой! – Он приподнял руку, точно пытаясь поймать ускользающую мысль. – Погоди-погоди-погоди. Что-то я слышал про Брошенную часовню… так, сказки, легенды всякие… когда в Тримейне жил. Это было место такое в Заклятых землях. Когда Заклятие было снято, часовня то ли под землю провалилась, то ли ее сжег небесный огонь – по разному рассказывали. И… название «Белая берлога» я тоже припоминаю.

– Может, все-таки «дорога»?

– Нет, именно «берлога». Упоминалось в хрониках, самых старых. Так раньше назывался какой-то горный перевал, а какой – никто теперь не помнит и не может установить, почему он так назывался. Из этого напрашивается вывод – другие слова в надписи суть не заклинание, а названия местностей.

– Сломанный мост… – глухо произнесла Селия.

Оливер тяжело – ноги затекли – поднялся. Как он мог забыть?

Она же ищет Сломанный мост. Вовремя бы сообразить, уверить ее, что это нечто вроде «рухнувшей башни»…

– Хьюг говорил тебе, что средоточия зла в Заклятых землях перемещались, – продолжала Селия. – И ты правильно заметил – в трех названиях из четырех обозначено нечто, связанное с опустошением, уничтожением… А может, и во всех четырех, если понимать «белый» не как цвет чистоты, а как отсутствие цвета… И они написаны рядом с этим… как ты назвал символ? Знак Освобожденной Скверны… Из того, что мы уже знаем, очевидно, что здесь названы места прорывов Темного Воинства.

– Да… причем, я думаю, в порядке их появления. Белая берлога упоминается в очень древних манускриптах, а Брошенная часовня – в преданиях прошлого века.

– Где же теперь являют себя злые силы? Здесь?

– Хьюг, если помнишь, утверждал, что у него в замке.

– Он себе льстил. Если там и побывали какие злые силы, то родом они отнюдь не из чужих миров.

Она тоже встала. Уже совсем стемнело.

– Ночевать придется здесь. Но не знаю, как ты, а я ни один из домов занимать не собираюсь.

Оливер втайне признал, что ночевка под открытым небом его тоже почему-то больше устраивает.

Костер они развели прямо посреди улицы, благо топлива кругом было предостаточно. Трухлявые обломки стен и дверей с шипением обугливались и становились прахом. Ветра не было, и пламя вздымалось высоко и яростно. Жутко, должно быть, это выглядело со стороны – черные, пустые, мертвые дома, озаренные костром на улице, молчаливый лес со всех сторон и абсолютная тьма над головой.

– О чем ты думаешь?

– Обо всем этом. – Селия обвела рукой дома. – О том, что мы видели в доме. Можно было бы поискать и другие свидетельства, но… достаточно. Теперь я не считаю, что здесь жили монахи или даже еретики… впрочем, еретики – возможно… особого рода. Тем, которым не нужны были дороги… или они умели управляться с дорогами по-своему.

– Открыватели?

– Ты помнишь, как сказал Вальтарий? «Они могли смотать дорогу, как клубок ниток, и точно так же размотать ее».

– Вальтарий – мошенник. Причем наихудшей разновидности – тот, который верит в собственное вранье.

– Да, но то же самое об Открывателях повторил Хьюг. А он в клады и сокровища не верил.

– Зло и свобода, говорил он. Что он имел в виду?

– Меня сейчас это не интересует, – сказала Селия. – Сейчас важно только одно – мы уже на землях, которые раньше называли Заклятыми.

– Но Заклятие снято! Можно идти свободно!

– Так, – отчужденно согласилась она. – Можно свободно идти куда угодно. И появилась надежда найти то, что я ищу. Я бы и без надежды искала, но вот… она появилась… – Она подбросила топлива в костер, который совсем в этом не нуждался, точно стремясь этим действием оттянуть следующие слова. – Оливер, я должна поговорить с тобой.

– А мы разве не говорим?

– Оставь пока шутки. Потом пошутишь, если захочешь. Я с самого начала не хотела, чтобы ты ехал со мной. Но ты сумел настоять на своем… черт, ты всегда это умеешь… и я согласилась. Но теперь, когда я знаю, что Сломанный мост существует, что он не просто мне примерещился и его не выдумал Найтли, я поняла, что дальше так продолжаться не может. Ты должен уйти.

– Нет, – очень тихо произнес он.

– Черт! – взорвалась она, приподнялась, сжав кулаки. – Ты думаешь, я ничего не вижу? Думаешь, я совсем бесчувственная? Но если я сейчас… позволю себе… – Она сглотнула. – От этого будет только хуже. Если я не выдержу – а я могу не выдержать – и откажусь от своей цели, я возненавижу тебя… и себя… и до конца жизни буду презирать себя за предательство. Но если не откажусь – тогда хуже придется тебе. Ведь я ничего не знаю об Алиене! Если мы будем вместе, а потом я изменюсь… превращусь в другую женщину, которая, возможно, и знать тебя не захочет, – каково тебе будет? Не думал? А я вот думала. Поэтому, пока еще есть возможность вернуться, пока ты еще не погиб со мной окончательно, я прошу тебя – а я никогда никого ни о чем не просила – уходи. Возвращайся в Эрденон, к себе на Юг, куда-нибудь. Оставь меня.

Он все так же тихо и ровно, без выражения, сказал:

– А я с самого начала говорил, что везде последую за тобой. И повторю: куда ты ни направишься, на небо или в ад, – я последую за тобой. Кем или чем ты ни станешь – я последую за тобой.

– Дурак! – тонко, как-то по-детски выкрикнула она и свесила голову.

Он не смотрел ей в лицо, дабы она не прочла в его глазах дикую, оскорбительную радость. Не важно, что она сказала, – он услышал то, что хотел услышать, и узнал то, что хотел узнать.

И надеялся.

Хотя всегда убеждал себя в обратном.

Когда-то он плакал от отчаяния, поняв, что его любовь не была такой уж чистой, как он предполагал. Теперь он понял, что она не была и такой бескорыстной. Но это его вовсе не огорчило.

Но, конечно, вырвавшееся у нее косвенное признание Оливеру даром не прошло. Селия просто источала злобу, огрызаясь на него при каждом случае и без оного. И ей удалось добиться того, что он снова начал чувствовать себя как провинившийся ребенок, зависимый от нее во всем. Хотя он прекрасно сознавал, что к этому нет никаких оснований. Но то сознание, а сердце упорно отказывалось с ним соглашаться. Он снова стал пытаться смягчить ее гнев, придумать рациональное объяснение своему присутствию здесь. Она не обращала внимания, смотрела по сторонам. Впрочем, у нее были извинения, пытался оправдать ее Оливер, она озабочена пропитанием для них обоих. Конечно, можно было обойтись кашей, сваренной из прихваченной в Кархиддине крупы, но… и тут же новый прилив стыда, которого в Кархиддине он не чувствовал, хотя именно там укрепилось ныне терзавшее его обстоятельство – охота стала обязанностью Селии, хотя это исключительно мужское занятие. Но в Кархиддине у него имелось извинение – ему связывал руки старик. Здесь же других обязанностей не было, и Селия вновь напоминала ему, умудрившись не произнести ни слова, насколько он бесполезен, никчемен и жалок. Если бы им хотя бы попалась какая-нибудь крупная дичина – Селия ведь еще в замке говорила о чем-то подобном, – он бы мог доказать, что на что-то годится. Но ни кабанов, ни медведей, которые могли обитать и, наверное, обитали в этом лесу, им не встретилось. Селия стреляла птицу, которой здесь было немало. А у него и стрелять было не из чего. Правда, воспоминание о замке потянуло за собой другое, которое, возможно, могло помочь.