Элис. Звук ее голоса для меня как скрежет гвоздя по железу. Как долго я тут сижу? Я вскакиваю со своего места, когда она входит. Элис смотрит на нас, потом задерживает взгляд на мне.
— Я сказала тебе ждать в своей комнате.
Она не ждет ответа и смотрит на Синклэра.
— Мистер Монтгомери, вам нельзя здесь находиться. Кто вас впустил?
Синклэр встает. Он возвышается над Элис. Уголки губ у меня подрагивают, но я сдерживаю улыбку. Так приятно наконец-то видеть кого-то, кто стоит лицом к лицу с этой женщиной и не боится ее сурового взгляда.
Он указывает на медсестру за стойкой, которая вот-вот готова удрать.
— Она.
— Ну, вам нельзя здесь находиться. Вам следует уйти.
Не сейчас. Нет, не сейчас. В первый раз за долгое время, я наконец-то ощутила, что кто-то на моей стороне. Я не готова отпускать это чувство.
Эвелин начинает плакать. Я пытаюсь подойти к Синклэру поближе, но Элис встает у меня на пути. Я спокойный, терпеливый человек, но прямо сейчас мне хочется отшвырнуть Элис в сторону. Мне хочется вселить в нее тот же страх, что и она вселяет в меня, своими убийственными взглядами каждый день.
Синклэр дотрагивается до меня. Он нежно кладет свою большую руку мне на плечо. Через секунду он ее убирает, и касается пальцами моей руки.
— Я скоро вернусь.
Прежде чем он отворачивается и уходит, мы встречаемся взглядами, и он очень тихо говорит:
— Ничего страшного, если ты никогда не вспомнишь нас; я буду помнить за нас обоих.
И затем он уходит.
Элис ведет меня к стойке. Она разговаривает с новой медсестрой, несомненно, делая ей выговор за то, что впустила Синклэра. Я, пользуясь моментом, заглядываю в тетрадь, где расписываются посетители. Его почерк неразборчив, но я отчетливо вижу С и М. Я смотрю на вчерашний день и день до него. Продолжаю, пока не просматриваю целый месяц. Его имя на каждой странице.
Синклэр Монтгомери не врал.
ГЛАВА 3
Сегодня никаких выходок от Ригэн. Или посетителей, ожидающих меня в комнате отдыха.
Весь день до последней минуты я надеялась, что что-нибудь случится. Но стоя у двери в кабинет доктора Кэллоуэй, понимаю, что не могу больше медлить ни секунды. На этом сеансе я должна с этим покончить.
Сделав глубокий вдох, я громко стучу в дверь ее кабинета.
— Входите, — откликается она.
Я толкаю дверь и вхожу в кабинет.
Я не испытываю ненависти к доктору Кэллоуэй. На самом деле она не так уж и плоха. На ее сеансах мы с ней не копались в моем туманном прошлом. И дело не в ней самой; просто я не доверяю ни одному здешнему доктору. Они давят на больное, ожидая, что пациент поделится правдой.
Сумасшедший ты или нет, такое нелегко дается любому человеку.
Не могу вспомнить, как долго я посещаю ее сеансы. Может быть несколько месяцев? За все это время доктор Кэллоуэй ни разу не пыталась выпытать у меня информацию насильно. В отличие от всех остальных докторов, которые задают одни и те же вопросы, пока не начинает тошнить. Ваш муж мертв. Расскажите, что вы помните.
Хотя у каждого врача свой особый подход. Некоторые врачи обладают удивительной способностью выводить меня из себя — они постоянно кивают головой, чтобы я ни говорила им, словно понимают меня. Понимают мои чувства. Как будто я им нравлюсь. Но в итоге они всегда… всегда оборачивают ситуацию в свою пользу.
Доктор Кэллоуэй не нежничает, как остальные доктора. Поначалу она задавала стандартные вопросы, но спустя некоторое время прекратила. Теперь во время наших сеансов она спрашивает как у меня дела. Интересуется, как поживает Эвелин. Хорошо ли я переношу лекарства? А когда мне уже нечего рассказать ей, она переключается на более легкие темы. Вообще-то мне нравятся наши с ней разговоры. Они нормальные.
Я знаю, что она была замужем. Развелась. Со своим первым мужем они разъехались. Три года она живет с мужчиной по имени Том. Но не собирается связывать себя отношениями. Детей нет. Пока она не выпьет утром чашечку кофе, она не чувствует себя «живой». Доктор Кэллоуэй ненавидит готовить и часто заказывает еду на дом.
Ей сорок один и она любит свою работу.
Такая откровенность — исключение в Фэйрфаксе. Порой во время сеанса повисает тишина, но ее нельзя назвать ни неловкой, ни уютной. Это просто тишина.
Сегодня утром я решила, что не случится ничего страшного, если я сообщу доктору Кэллоуэй, что хочу покинуть это место. Теперь я жутко нервничаю. Нервничаю слишком сильно, чтобы озвучить свои мысли. Нервничаю, что моя попытка не увенчается успехом.
— Доброе утро, Виктория.
Она слегка приподнимает голову, улыбается мне и возвращается к чтению записей, лежащих перед ней. Не глядя, она указывает мне на кресло, стоящее напротив ее стола.
— Пожалуйста, присаживайся.
Я сажусь и практически сразу же начинаю нервно постукивать ногой. Эвелин ерзает во сне, и я прекращаю постукивания. Напоминаю себе, что должна сделать. Должна с кем-то поговорить. Если не ради себя, то ради Эвелин.
Доктор Кэллоуэй откладывает ручку и, наконец-то, обращает на меня все свое внимание.
— Как ты поживаешь?
Я начинаю потеть. Не могу ответить ей как обычно: «Я в порядке». Это не сработает.
— Замечательно, замечательно, — медленно начинаю я, — Могу я кое о чем у вас спросить?
— Конечно.
— Как долго я здесь нахожусь?
Доктор склоняет голову на бок.
— Как долго?
Я обеспокоенно киваю. Нервы на пределе. Я сжимаю Эвелин чуть сильнее и сжимаю ее ладошку своей рукой.
— Ну, точно не знаю. Мне нужно проверить.
Она начинает листать мою чересчур толстую карточку, затем смотрит на меня, и переводит взгляд на компьютер.
— Быстрее проверить здесь.
Она что-то набирает на клавиатуре. На это у нее уходит всего несколько секунд, но мне кажется, будто прошла вечность. Наконец, она поворачивает ко мне монитор компьютера. Мой лист прибытия. Она указывает в самый низ экрана. Я вижу свою подпись рядом с датой: 19 мая 2015 года.
Синклэр прав. Шесть месяцев.
Я сажусь обратно в кресло и мысли начинают роиться у меня в голове. С чего я решила, что нахожусь тут уже три года? Я чувствую на себе взгляд доктора Кэллоуэй и смотрю на нее.
— Почему ты спросила? — осторожно спрашивает она.
— Мне казалось, что я тут уже три года, — честно отвечаю я.
— Три года? — доктор Кэллоуэй в изумлении поднимает брови. — Это так долго. Почему ты так думала?
Я пожимаю плечами и собираюсь сказать ей, что не знаю, но внезапно слышу голос Уэса. Поначалу он звучит очень слабо, но потом все громче и громче, так, словно он прижался губами к моему правому уху и шепчет:
Мы три года в браке…
Я встречаюсь с доктором Кэллоуэй взглядом.
— Понятия не имею, — отвечаю я. Прежде чем она успевает задать еще один вопрос, я меняю тему. — В последнее время я часто кое о чем думаю…
Скажи это, призывает меня разум. Просто произнеси вслух!
Доктор Кэллоуэй молчит, просто терпеливо ждет, когда я продолжу. Боже, хотелось бы мне такого же терпения, как и у нее. Нервничая, я облизываю губы:
— Я хочу уйти из Фэйрфакса.
Она не кажется удивленной, просто кивает в знак согласия. В ее глазах загорается интерес.
— Почему ты считаешь, что готова уйти отсюда?
Потому что у меня складывается ощущение, что жизнь проходит мимо. Мне нужно вернуть ее. Я хочу снова стать нормальной. Но я не могу произнести эти слова вслух.
— Потому что больше не хочу находиться здесь, — в итоге выдаю я.
Она ничего не говорит в ответ на мои слова. Просто скрещивает ладони и опирается подбородком на сплетенные пальцы.
— Почему нет? — в итоге все же задает она вопрос.
Не рассказывай ей о голосах, подсказывает разум. Только испортишь все.
Если я собираюсь рассказать ей правду, то должна сделать это разумно. Мне совершенно не нужно, чтобы она подумала, что я чокнутая.