— О ком вы говорите?

— Сила. Предательство. Злодеяние.

— Вы мне не скажете, да? — Кен подумывал отыскать лопату и раскопать холм, чтобы узнать ответы, но времени было мало. Он уже потерял два дня на болтовню этого старика. Тоджо-сама накажет его, если он еще задержится.

— Нет. Твоя сестра убедила меня, что это глупо, — Хераи-сан вернул тон грубого солдата, словно то, что было под могилой придало ему сил. — Но если ты отведешь меня сейчас к Тоджо-сама, выживет после встречи только один.

Кен сжал кулаки по бокам.

— Что мне делать? Рисковать собой из-за вас? Рисковать семьей? Вы — сказка, которой пугают детей перед сном. Я не боюсь старика, — он стал выше и шире, обострил лицо иллюзией.

Рот Хераи приоткрылся, он сморщил нос, скалясь.

— Я пробовал твои сны, мальчик. Ты будешь бегать в лесу вечно, пока плоть на костях не сгниет?

— Вы можете забрать мой сон. А я в ответ дам вам смерть.

— Ты — раб Совета. Все иллюзия, — Хераи склонился, и Кен уловил запах жженого риса и старых чайных листьев. — Я — вечный кошмар.

Кен с усилием взмахнул руками, закрывая луну, звезды, мерцающие фонари иллюзией. Во внезапной тьме он вытащил меч из ножен на спине. Он замешкался на миг, зная, что, если подберется близко к баку, тот коснется его и высосет душу. Кен широко взмахнул ногой. Но он не попал по старику, там был пустой воздух. Ладонь схватила его ведущую руку и дернула назад. Кен потерял равновесие.

— Нет, лорд Я все знаю! Хватит.

Кен отпустил иллюзию, повернулся голову и потрясением уставился на тощую девушку с короткими волосами, сжимающую его руку. Свет луны делал бледную кожу ее лица сияющей. Бен-чан была без скрывающего ее облика.

— Что ты делаешь?

— Спасаю тебя от тебя! Или хотя бы пытаюсь, — она посмотрела за Кена. — Вы ему еще не сказали?

Хераи-сан покачал головой.

— Как долго ты преследовала нас?

— Я решила…

— Нет, — Кен протянул руку. Он подумал о девочке со скумбрией и мальчике без зуба в улыбке. Все это была Бен-чан? — Я не хочу слышать твои наивные оправдания. Ты не сможешь меня убедить, сестра. Когда ты уже поймешь, что быть увиденной рядом с Вестником опасно?

Бен-чан уперла кулаки в бока, и Кен вспомнил, как стояла их мама, когда он приносил грязь в генкан их дома. Сколько месяцев он не думал о маме?

— Восьмерное зеркало опасно! Вернувшиеся ветераны видели войну своими глазами. Иные не станут слепо идти за Кавано и Тоджо теперь, когда император опозорен, — она кивнула на Хераи-сана. — Другие пойдут за сильным лидером.

Кен повернулся к добыче.

— Так это ваша вина? Моя сестра — ваш план?

Бен-чан с силой наступила на его ступню.

— Ай!

— Мой план, лорд Я все знаю. Хераи-сан пришел к отцу с его секретом — точнее, секретом Совета — и взамен Восьмерное зеркало согласилось помочь ему уйти.

Уйти? Если бы сбежать было так просто.

— Тоджо-сама этого не допустит, — сказал Кен.

— Нет, — тихо сказала Бен-чан. — Отец предупреждал, что ты не был готов, — она развела руками, указывая на Хераи-сана и крест, возвышающийся за ним, — ко всему этому, — она коснулась пальцами его груди и тихо прошептала только для него. — Я знаю, что братишка еще где-то там.

Кен вздохнул. Он так устал после того, как Хераи-сан съел его сон.

— И что ты предлагаешь?

— Твоя сестра прикроет меня, пока я буду уходить. Я отправлюсь в Америку, скроюсь там, и, когда Совет обнаружит, где я, будет слишком поздно.

— Они отправят меня за вами.

— Сиваш Тийе из Портлэнда и его Коболд согласились на сделку, — сказал Хераи-сан. Он указал на могилу. — Этот секрет будет моей подстраховкой. Совет не рискнет злить Сиваш Тийе или Шишин в Сан-Франциско, пока генерал МакАртур ведет оккупацию.

Кен ударил левой ладонью по воздуху.

— Что там на самом деле?

Уголки глаз его сестры смягчились. Дрожащая улыбка, смелость и боль, скрывающие горе, появилась на ее лице.

— Бремя, которое Восьмерное зеркало понесет еще немного.

Удушающая горечь сдавила его грудь. Бен-чан не должна была защищать его. Он выбрал этот путь как жертву, чтобы хафу, как его сестра и те, которые были против Совета, как его отец, были в безопасности. Но что дали эти годы? Он ничего не изменил. Только сделал Совет сильнее и настроил против себя половину Иных. Он стал тем, кем его и назвал Хераи-сан — бездумным рабом.

Горечь стала комом. Больше нет. Все было на вкус как желчь, соль и сожаления — но он не мог оставить желание вывести хафу из тени презрения Совета. Может, пора было послушать, чего хотело Восьмерное зеркало.

— Что мне сказать Тоджо-сама? Я не могу вернуться с пустыми руками.

Бен-чан прошла вперед, сияя. Она сжала его руки.

— Ты это сделаешь? Правда? — она пронзила Хераи-сана торжествующим взглядом. — Видите? Я же говорила, что нам не придется его вырубать.

Кен напрягся. Но глаза его сестры сияли, озаряя темное место, в котором он так долго томился. Что-то нежное, как перышко, щекотало его грудь. Он отодвинул Бен-чан.

— Тоджо-сама — чистокровный кицунэ. Моя иллюзия его не обманет.

Бен-чан кашлянула.

— Нам нужен кое-кто еще, — она указала на крест. — Можешь показаться.

Женщина в светло-персиковом кимоно, завязанном так, кто складки намекали на женственные изгибы и силу воина, вдруг появилась за крестом. Она обошла крест и поклонилась, глядя на Кена, чтобы он легко заметил блеск изумления, пляшущий там. Томоэ-сан. Она горела амбициями. Бен-чан зря доверилась ей.

— И ее иллюзия не обманет Тоджо-сама.

— Она обманула тебя, — сказала Бен-чан.

— Не в том дело! Хераи-сан, доверие Восьмерному зеркалу понятно, но Гозэн Томоэ — другое дело.

Томоэ-чан цокнула языком, губы дрогнули в попытке скрыть веселье.

— Не он втянул ее в это, — сказала Бен-чан.

Томоэ-чан медленно покачала головой.

— Не списывай так быстро со счетов свою сестру… или меня. Вы, мужчины, всегда видите себя мучениками, страдающими в одиночку, — она включила в это и Хераи-сана, смотрела на Кена и баку с надменностью ее благородного клана Минамото. — Давно стало ясно, что Восьмерное зеркало — единственное препятствие для власти Совета. Тоджо-сама не стал бы мешкать, чтобы сделать примером мятежного слугу, поклявшегося в верности Совету. Уже испачканного тенью смерти. Но он не будет рисковать делать мученицей Гозэн Томоэ ради Восьмерного зеркала. Положение Совета слишком неустойчивое, и война сделала смелыми Иных у Тихого океана.

Стыд обжигал шею Кена. Он решительно стиснул зубы.

Хераи-сан пересек короткое расстояние. Он поклонился Бен-чан, Томоэ-чан и Кену.

— Тогда все в ваших руках. Прошу, будьте равными этой ответственности.

Ком боли развязался, стал больше и гуще, заполнил пустоту в груди Кена. Было что-то в Хераи Акихито, загадочность или немного протекающей силы снов, и это пробило барьеры Вестника и звало Кена. Его пронзило чувство, схожее с жарким покалыванием крови в онемевшей конечности. Или жить так, или вечно быть под ногтем у Тоджо-сама. Он сделает это. Ради себя. Ради Хераи. Плевать на последствия.

Бен-чан поклонилась ниже.

— Мой отец, Мурасэ Аюму, и я, Фудживара Бен, клянемся хранить уговор с баку Хераи Акихито.

— Тогда идемте.

Бен-чан деловито кивнула.

— Братишка, будь осторожен. Когда все кончится, отец планирует встречу. Нужно многое обсудить. Ты придешь на гору Хида?

Его язык не слушался, распух во рту.

— Он придет, — Томоэ-чан презрительно рассмеялась. — Он попробовал этот мятеж и не удержится.

Кен медленно кивнул, его злили слова Томоэ-чан, но он хотел поддержать свет сестры.

— Хераи-сан. Ищите укрытие. Найдите спокойствие в Америке.

Но старик и его сестра уже поспешили по тропе, пропали в лесу так бодро, что Кен им позавидовал. Юная уверенность Бен-чан была тем, что он едва помнил.

— Не стой тут как отруганный мальчик, — фыркнула Томоэ. — Восьмерное зеркало сделало тебе подарок, дурак. Ты можешь стать игроком в игре Совета за власть.