После ужина Николай пошёл желать доброго сна детям.

– Ники. Меня беспокоит Маленький, – со страхом в глазах зашептала ему жена перед комнатой цесаревича. – Алексей сегодня разбаловался и упал, сильно ударившись о борт лодки левым бедром. Сейчас лежит в постели и стонет от боли. Я как чувствовала, что случится нечто страшное.

– Санни, успокойся. Ничего страшного пока не произошло. Всё будет хорошо, – тоже разволновался, но не подал виду, Николай.

– Зря мы так смеялись, – вытерла глаза платочком царица, и, старательно улыбаясь, следом за мужем прошла в комнату сына.

– Мне больно! – услышали они.

Рядом с цесаревичем находился доктор Боткин, проводивший осмотр больного. Лицо врача было напряжённо и хмуро.

– Доктор, ну что с Маленьким? – скрывая волнение и стараясь не выдать своё беспокойство, спросил Николай, когда врач вышел из комнаты в коридор.

– У мальчика от удара образовалась опухоль и гематома в паху. Положение более чем серьёзно. Я выписал порошки и микстуры. Будем надеяться на лучшее. А главное – покой.

Через несколько дней цесаревичу стало лучше.

– Аликс, а ты уже нафантазировала, бог знает чего, – облегчённо улыбаясь, погладил руку жены Николай.

Они сидели на той же деревянной скамье, где так весело и легкомысленно совсем недавно вели себя. Но теперь настроение было подавленным и осенняя красота природы не трогала душу, наполненную волнением за сына.

– Аликс, ну что ты плачешь? Всё позади, – нежно гладил её руку. – Давай переедем отсюда в Спалу. Отвлечёмся и развеемся. Алексей, слава Богу, выздоравливает.

– Прости меня, Ники. Это я виновата. Из-за меня страдает сын. По моей вине он мучается и терпит эти невероятные боли.

– Да что ты говоришь, милая?! В чём твоя вина?

– Ты же сам знаешь, что моя бабушка, английская королева Виктория, передала мне эту страшную болезнь – гемофилию. Сама я не чувствую, но кровь моя отравлена, – разрыдалась императрица. – И страдают от недуга только сыновья. Дочери у нас здоровы. От всякого, даже самого незначительного ушиба у Алексея может произойти внутреннее кровоизлияние… Я консультировалась у Боткина. Кровоизлияние часто сопровождается мучительным воспалительным процессом, который может привести даже к смерти. Представляешь, Ники… К смерти…

– Ну успокойся, Санни. Всё же обошлось. Мы, практически, ни в чём не ограничиваем ребёнка. Единственно, не разрешаем кататься на велосипеде. А в остальном он обычный живой и подвижный мальчишка, – нежно улыбнулся государь. – Катается на лодке, купается в реке и даже лазает по деревьям. Мы не станем, как испанские Бурбоны, тоже получившие от твоей английской бабушки «наследство», одевать Алексея, как они своих сыновей, в одежды, подбитые ватой. Бедным принцам почти не позволяют двигаться, и даже деревья в королевском парке, куда они выходят поиграть, обмотали ватой и высоко подрезали ветви, дабы не забирались на них.

– Внутренне ты всё-таки осуждаешь меня, – вытерла глаза царица. – Видимо, из-за этого и твоя мать ненавидит меня. Она знает, что мой дядя, принц Леопольд, страдал гемофилией и умер от незначительного ушиба головы в возрасте тридцати одного года… Я слышала твой разговор с министром иностранных дел Сазоновым о том, что Англия вечно вредит России.

– Так это мы о политике говорили, – поцеловал супругу в щёку Николай. – Решено! Едем в Спалу, – поднялся со скамьи и помог подняться жене.

В Спале родителям показалось, что сын поправился.

Николай приглашал на охоту представителей польской шляхты, а Александра Фёдоровна старалась как можно больше времени проводить с выздоравливающим сыном.

Они вместе отправлялись на прогулки: пешком, рядом с охотничьим домом, либо уезжали в экипаже по невероятно красивым нешироким лесным дорожкам.

В одну из поездок колесо наехало на камень или выступающий корень дерева и коляску сильно тряхнуло.

Вечером Алексей стонал от боли и ночь провёл без сна. На следующий день устраивался званый вечер, на который августейшей четой были приглашены сливки польского общества.

– Санни, не будем показывать гостям, что у нас горе, – сели в первом ряду зрителей, бурно аплодирующих великим княжнам Марии и Анастасии, играющих сцену из комедии Мольера «Мещанин во дворянстве».

Когда представление кончилось, Александра Фёдоровна, с трудом скрывая от гостей волнение и беспокойство, вышла из зала, чуть не сбив встречного лакея в ливрее, нёсшего на подносе прохладительные напитки.

Придерживая обеими руками длинное платье, бегом, словно простолюдинка, бросилась по коридору в комнату сына.

– Мама, мне больно… Помоги мне, мамочка, – шептал тот, стараясь сдерживать слёзы от невыносимой боли.

– Потерпи сынок, мама поможет тебе, – обнимала мальчика. – Где доктор? – выбежала из комнаты. – Я спрашиваю, где Боткин? – накинулась на склонившегося перед ней начальника охраны Спиридовича.

Остановившись перед дверью в зал, несколько раз глубоко вздохнула и, наклеив на лицо улыбку, вошла внутрь, стараясь не выказывать тоску и безысходность.

Лишь заметив беседующего с сановниками супруга, не удержавшись, всхлипнула, бросив на него полный отчаяния взгляд, но тут же взяла себя в руки.

На следующий день у цесаревича поднялась температура и по совету Боткина из Петербурга вызвали профессора Фёдорова, доктора Раухфуса и педиатра Острогорского.

– У мальчика огромная гематома в паху и кровь заполнила весь низ живота, – жалея родителей, поставил диагноз профессор.

Коллеги поддержали его заключение.

– Я выписал болеутоляющие и кровоостанавливающие средства.

Но ничего не помогало.

Алексей кричал от боли и метался в постели. Несколько дней мать не отходила от него, страдая вместе с сыном.

– Ваше величество, – не отважившись заговорить с императрицей, подошёл к Николаю барон Фредерикс. – Положение цесаревича очень серьёзно. Только сейчас беседовал с врачами. Температура под сорок и отрок мечется в бреду. Мужайтесь, Николай Александрович. Прошу вашего соизволения, не указывая самой болезни, начать публиковать бюллетени о состоянии здоровья наследника престола.

– Делайте, что хотите, Владимир Борисович, – махнул рукой государь и, не стыдясь старого царедворца, разрыдался, тут же прикрыв лицо платком и уйдя в свою комнату.

Болезнь быстро прогрессировала.

Александра Фёдоровна сидела у постели сына и изо всех сил сдерживала слёзы. Боли охватывали его спазмами и повторялись каждые четверть часа. Во время этих приступов она прикладывала к его лбу холодные компрессы и ласково шептала слова утешения.

В одну из минут между приступами, Алексей раскрыл глаза, улыбнулся матери, и нормальным, здоровым голосом произнёс:

– Мамочка, а когда я умру, мне больше не будет больно?

Силы оставили её.

Погладив сына по щеке и поцеловав в лоб, она вышла из комнаты.

– Медицина бессильна, – склонил перед ней голову профессор. – Надежды нет. Кровь из повреждённых сосудов поступила в нижнюю часть брюшины, и остановить внутреннее кровотечение невозможно.

Николай потерял надежду и по совету барона Фредерикса пригласил священника причастить Алексея.

Лишь одна мать не верила в скорую смерть сына.

– Он не умрёт. Я виновата… Но я не дам ему умереть, – словно в бреду шептала она, не зная, что делать. – Анна!– увидела Вырубову. – Срочно отправь телеграмму Распутину. Где он сейчас?

– Далеко. В своём сибирском селе.

– Отправь старцу телеграфное сообщение с просьбой помолиться о сыне. Я не дам ему умереть…

Через несколько часов Анна Вырубова передала императрице телеграмму из Сибири.

Выхватив её из рук фрейлины и подруги, Александра Фёдоровна прочла: «Бог воззрил на твои слёзы. Не печалься. Твой сын будет жить. Пусть доктора его не мучают».

Просияв лицом и совершенно не беря в голову, что могут подумать о ней врачи и придворные, влетела в комнату сына и прочла скорбящим и ожидающим его смерти царедворцам текст присланной телеграммы.