Не вышло.

– Козлов! – по-юнкерски рявкнул он.

За перегородкой послышалось почмокивание, кряхтенье, зевки, бормотанье: «Прости-осподи», шлепки босых ног и, наконец, произошло явление денщика народу.

– Микита… В строй захотел? – сидя на подоконнике поинтересовался Аким.

– Никак нет! Ваше высокоблагородие, – без раздумий ответил Козлов.

– Чая нет. Булок нет. Колбасы нет… Чего – никак нет? Про вино или пиво вообще речь не идёт… А ты целый день храпишь.

– Виноват, исправлюсь…

– За оставшиеся три года службы не успеешь, – горестно покачал головой Аким. – Пулей Графа запрягать, – велел ему, безысходно махнув рукой. – Да не Игнатьева, – заорал вслед и засмеялся: «Всё же удалось поднять настроение, – резюмировал он. – Даму у графа увёл… или меня увели», – задумчиво хлопнул дверью, выходя на крыльцо.

Проезжая мимо бараков Павловского военного училища, помахал рукой, подумав, что как-нибудь следует заглянуть к павлонам и узнать, чтут ли традиции по отношению к пажам, погладил по холке Графа.

«Кавалерию сразу видно, – слез с коня и прошёл в барак. – Дневального у «грибка» нет», – навис над азартно резавшимися в карты «корнетами».

– Смирно, – тихо отдал команду и отметил, что по выправке николаевцы не уступят павлонам.

Сзади гулко бухнула входная дверь.

«Дневальный тихонько выскользнул», – постарался скрыть смех.

– Пулей доставить сюда портупей-юнкера Рубанова, – распорядился Аким.

– Господин подпоручик, взводный командир Рубанов стоит на посту у выгребной ямы, – доложил один из картёжников.

– Это шутка? – нахмурился Аким.

– Никак нет. Наряд не в очередь…

Юнкера были серьёзны.

– Вчера дежурил у порохового погреба, позавчера у знамени, – добавил другой юнкер.

– Вольно, господа. Я его брат. Проводите кто-нибудь к секретному объекту, – хмыкнул Рубанов.

Стоявшего при шашке и винтовке брата увидел издалека.

– О чём мечтаешь, братец, – наплевав на Устав караульной службы, обнял Глеба.

– О монашестве! – коротко ответил тот. – Поставлен поручиком Абрамовым на особо ответственный объект, – щёлкнув каблуками, шутя отрапортовал Глеб.

– За что?

– За любовь!

– И у тебя любовь? – поразился старший брат. – И к кому, если не секрет?

– К горничной одного армейской кавалерии полковника… Сам понимаешь, я же не могу опуститься до горничной полковника пехоты, – поддел старшего.

«Повеселел немного», – с улыбкой отметил Аким:

– Почему же твоими нарядами руководит армеут? – удивился он.

– Наш эскадронный офицер, поручик Абрамов Иаков Иудович, его родственник… Шурин, кажется: «Не для тебя полковник горничную держит», – обличил меня. Вон он собственной персоной на своих двоих скачет… Сейчас и ты с соседнего края встанешь, – пришёл к выводу Глеб, с прищуром уставившись на подходящего поручика.

– Ещё два наряда не в очередь за допуск постороннего на пост, – брызгал слюной гладко прилизанный, длинноносый чернявый офицер. – Что вы тут? – вперился чёрными глазами в Акима.

– Какой умный, спокойный и тактичный офицер ваш начальник, – холодно оглядел с ног до головы поручика. – Потрудитесь с уважением разговаривать с гвардии подпоручиком, а то ведёте себя как хамло и быдло, – чуть склонив голову набок, с интересом стал наблюдать за ответной реакцией.

Но она оказалась не той, что ожидали братья.

Поручик пожевал чего-то ртом…

«Удила», – подумал младший. «Трынчик»,2 – усмехнулся старший.

Повернулся кругом, и без разговора ушёл.

– Ну и офицеры у вас? – изумился Рубанов-старший. – Кавалерия, кавалерия… Где дуэль с двух шагов из левольвертов? – хмыкнул, изуродовав слово.

– А вот кавалерию, братец, не тронь, – обиделся младший. – Не все у нас Иаковы Иудовичи, – выхватив шашку, погонял роящихся мух.

– Смотри, чтоб они чего с поста не стырили, – уходя, дал брату совет Аким. – Поручик придёт, всё взвесит…

– Отцу не говори, – закричал вдогонку младший.

– Да не-ет, только матери, – помахал рукой старший.

Коннице досталось на орехи не только от Акима Рубанова.

Великий князь Николай Николаевич, генерал-инспектор кавалерии, сам гусар и отъявленный кавалерист, лично провёл учебное занятие с николаевцами.

Несколько часов эскадроны глотали пыль военного поля, затем построились перед генерал-инспектором. Вспыльчивый великий князь провёл разбор учений.

Эскадрон старшего курса с прискорбием узнал, что состоит не из «корнетов», а из беременных курсисток Смольного института не совсем благородных девиц.

До сведения эскадрона младшего курса великий князь довёл, что гарцуют они на хромых мулах, и что это не кавалерийский строй, а ряды беременных торговок зеленью.

После полевого галопа с препятствиями, пыльные благородные корнеты пришли, вернее, прискакали к выводу, что беременные курсистки, по статусу, стоят на ступень выше беременных чухонских торговок зеленью.

А вот у пехотных гвардейцев жизнь в главном лагере протекала скучно.

Николай Николаевич радовал только российскую конницу.

До середины июля, согласно многолетней традиции, занимались строем и стрельбой.

– Даже выпить не за что, – грустно сидели в просторной зале офицерского собрания за огромным, накрытым белоснежной скатертью столом, молодые офицеры, и со скукой глядели в распахнутые настежь окна.

– Господа! – встрепенулся Рубанов. – В Питере сейчас вовсю отмечают столетие со дня рождения адмирала Нахимова… Помянем морского старичка, – поднял бокал с вином.

Народ радостно откликнулся.

– Рубанов, – воззвал Гороховодатсковский, – вы же газеты от безделья обожаете читать… Предложили бы какой-нибудь не тривиальный тост… За винтовку Мосина, револьвер Нагана, за шашку…

– За полковника Ряснянского в гренадёрке, – подсказал Зерендорф.

– Вот именно… Сколько же за всё это можно пить?

– Давайте жахнем за белого, как собранская скатерть, представителя дудергофской пожарной дружины, козла Шарика, – с ходу предложил Аким.

– Да ну вас, Рубанов. Господа, давайте, как всегда – за любовь.., – поднял бокал с вином Буданов.

– За чью? – решил конкретизировать Аким. – За Ольгу пить не хотелось.

– Ну, например, за любовь великого князя Павла Александровича и Ольги Валериановны Пистолькорс…

«Опять Ольга», – вздохнул Аким.

– За эту любовь пить не стану, – возмутился Зерендорф. – Мало того, что у дамы фамилия, мягко говоря, дурацкая…

– А мне нравится, – отхлебнул из бокала Буданов, – смешаны пистолет с корсетом…

– … так ещё, – не слушал его Зерендорф, – устроила скандал, тайно обвенчавшись с великим князем в Италии. Все офицеры его осуждают.

– Зато дамы очень поддерживают дочку камергера Карповича, – вставил веское своё слово Гороховодатсковский. – Девичья фамилия госпожи Пистолькорс.

– А чего её поддерживать? – стал спорить Аким. – К тому же и имя мне не нравится…

– Муж этой дамочки – гвардейский офицер и адъютант великого князя Владимира Александровича, а она его бросила, – не мог успокоиться Зерендорф. – Так что император справедливо лишил своего дядю всех должностей, а ведь он гвардейским корпусом командовал, чинов и званий…

– Ну да. В прошлом году высочайше пожаловали чин генерал-лейтенанта, а теперь лишили чина, звания генерал-адьютанта и запретили въезд в Россию, – согласился с товарищем Рубанов.

– Не бросай гвардейских офицеров даже из-за великих князей, – задумчиво произнёс Зерендорф.

– Так за что пить станем? Давайте за гауптвахту, приют раздумий тяжких, – опорожнил бокал Гороховодатсковский.

– Господа! Прочёл в газете, что на московском скаковом ипподроме была разыграна барьерная офицерская скачка на две версты. В этой скачке на «Артемиде» князя Вадбольского ездоком был поручик Сумского полка. Пройдя около четверти версты «Артемида» упала, придавив седока. Поручик скончался… Выпьем за погибшего поручика, господа.