Наконец, безумно фрустрировало Алекса то, что Бейли запер ракшаса в своей башне из слоновой кости и перекрыл к нему всякий доступ для сторонних лиц. Алекс Браун очень много ходил по рабовладельческим вечеринкам и мероприятиям, почти преследуя Бейли, в надежде, что он явит миру, наконец, вышколенного сексуального раба иного биологического вида. Но тот не являл. Диво случилось на последнем мероприятии. Был пущен официальный слух, что ракшаса покажут. Алекс в лепешку разбился сам, а также морально изнасиловал всех своих личных помощников, чтобы раздобыть приглашение. С того злополучного мероприятия началась фантасмагория, тянувшаяся до сего момента. Весь вечер Алекс Браун наблюдал за существом, не ведая, куда спрятать стояк. Бейли знал, как одеть раба, чтобы выявить весь его потенциал эротичности, подчеркнуть все предрасположенные к фетишизации элементы фигуры, позволив при этом выглядеть, почти как свободный человек. Вкусы Джорджа в этом вопросе, определенно, совпадали со вкусами Алекса: тот тоже не любил вычур, излишнего обнажения и положительно относился к коже. Однако внешние украшения были лишь завершающей отделкой. Заводила в ракшасе стать, спокойные и плавные, как у тигра, движения, пронзительный, отстраненный, но активно изучающий взгляд арктических глаз. Алекс понял, что по-прежнему тяжело болен, и страданию его конца не предвидится, потому что раб был в жизни именно такой, каким он его себе измышлял… А поздно вечером случилось нападение на заместителя начальника службы по контролю за содержанием рабов, и Алекс, хорошо знавший правила, решил, что это его выстраданный, слезами и другими гуморами омытый уникальный шанс. Мелькнула даже мыслишка оставить ракшаса себе и сберечь от гнева Управления и Джорджа Бейли. Но Алекс убоялся. Такое шило в мешке невозможно утаить, даже если мешок латексный. Да и в доме у него практически не было охраны, не говоря уже о Системе контроля поведения.
И вот час икс. Моби Дик запутался в сетях. Экзальтация. Экстаз. Апокалипсис. Чарта-биа-де-шаста. Распятый зверь. Полутьма. Запах кожи. Скрип кожи. Холодок кожи. Литое, пластичное, предположительно, нетронутое тело. Нижняя половина маски, покрывающей голову, откреплена. Отбеленный оскал ровных зубов, искусанный узкий ремень, натянутый вместо трензеля. Нервное дыхание. Судорожное сглатывание. Зверь ослеплен, он в оболочке кожаного костюма для безопасной перевозки. Он мертво молчит. Он готовится. Он надолго запомнит эти три дня, потому что Алекс запланировал сошествие в Ад и экскурсию по его кругам. Химера вызывает прилив ненависти, но это пьянящая злость, потому что она более не бесплодна. Мерзость. Желание влить в существо побольше помоев неодолимо. Особенно в этот рот, который даже с ремнем, натирающим и растягивающим углы, не кажется столь уж гротескно искаженным…Красивая тварь. Алексу ненавистны его губы. Если бы не вечное отражение собранности и глубоко вникающей в суть вещей серьезности, был бы такой же блядский любострастный ротик, как у любого люксового раба. Для люксового раба один из важнейших экстерьерных критериев – чувственность его губ, их неосознанное эротическое выражение. Глаза не важны, они меняются со временем, а вот ротик сразу выдает первоклассную шлюху, даже если перед господином только что отнятый у родителей ягненок или перепуганный, до безумия раскаивающийся в содеянном экзальтированный юнец, которому вменяют участие в анархическом движении... Анархисты в Европе регулярно поставляют очень дорогих рабов: за приверженность дают пожизненное, а осужденные все, как на подбор, молодые, активные ребята. Многие увлекаются нелегальным спортом вроде каратэ, запрещенного плебеям бокса. Паркурщики и скейтеры тоже весьма неплохо смотрятся. Анархистов хватают на демонстрациях. Очень прибыльный бизнес, особенно у англикосов и лягушатников… Этого тоже взяли на демонстрации…
Рот химеры лишает Алекса спокойствия. По всем приметам природная сущность этих мягко очерченных скульптурных контуров в том, чтобы преобразоваться в эластичное кольцо ровно того диаметра, что охваченный ими член. Но Алекс Браун никак не может их представить иначе, нежели в этом сдержанном, хладнокровном выражении. Химера не позволяет. Останавливает. И не оставляет в покое воспоминание о ледяных, но чистых, как у полярного волка, глазах первобытных и беспорочных, бесстрашных – глазах, которым не нужен другой, чтобы всматриваться в него, как в зеркало, и искать себя. Homo Rapax – уникальный, несоциальный гоминид, он закрыт для всепроникающей плесневой грибницы межличностных связей. Алекса давит гнев, потому что в темной глубине души голос интуиции шепчет, что у него не получится. Он может утопить чудовище в нечистотах, но даже наглотавшись спермы и дерьма, химера будет все так же проницательно и понимающе смотреть на него. Нечистоты как были, так и останутся принадлежностью человека. Но Алекс должен попробовать. Он включает веселую музыку почти столетней давности, чтобы стряхнуть ощущение растерянности и подавленности, внезапно на него навалившееся.
…You’re so fine
And you’re mine
I’ll be yours
‘Til the end of time
‘Cause you made me feel
Like a virgin, hey
Touched for the very first time…
Инструменты. Из хирургической стали. Из силикона. Из пластика. Алексу жаль, что нельзя показать их химере перед использованием. Тогда чудовище увидит и четверых концессионеров, придется убить как свидетеля, а Алекс совершенно не планировал подобного исхода. Он не убийца. Он только хочет восстановить справедливость. Более того, он все больше укрепляется в желании возвратить Джорджеву игрушку обратно поломанной. Потом он будет с удовольствием собирать шепоты и сплетни, радоваться тому, как великий Бейли мечется в бессильном гневе, понимая невосполнимость потери. Вдвоем с Айваном он пытается вставить стоматологический фиксатор. Химера беззвучно сопротивляется. Боксер предлагает вывихнуть чудовищу челюсть. Но все же справляются в конечном итоге. Можно приступить. Металлический треск. Медицинский фиксатор ломается. Дуги во рту у химеры едва-едва спасают от смыкающихся зубов. Избивают. Новое устройство. Два припаянных друг к другу толстых кольца. Их не сломаешь и не согнешь. Просто Алексу такой фиксатор не нравится, мало очень места. Кольца встают за зубами. Из-за клыков извлекаются с большим трудом. Наконец-то. Да! Можно. Но химера мертва. Только хрипит, и Алексу неизвестно достоверно, что испытывает ракшас. Алексу нужно, чтобы он хоть что-нибудь делал. Он хочет знать точно, какой ад творится в его теле и сознании, но чудовище лишь следит за дыханием, контролирует мускулатуру, чтобы уменьшить боль, и мертво молчит. Алексу приходят на ум странные, идиотские и неуместные ассоциации. Не так ли мученики принимали пытки и смерть?...
- Тебе нравится “Хьюи Льюис энд зе Ньюз”, Айван? – спросил Йорн набирая название в поисковике стереосистемы.
Джек Бейли натурально заржал.
- Тебе плащ-дождевик не принести? – спросил он, пихая Джорджа локтем в бок.
- Какой в нем смысл без топора? – сухо ответила химера. – Или топор идет в комплекте? – Йорн без улыбки глянул на братьев Бейли.
- Не надо, еще порежешься, – сострил опять Джек.
- О его зубы я тоже могу при неблагоприятном стечении обстоятельств порезаться. Что ж, приступим, пожалуй…У нас где-то три минуты пятьдесят.
Прилипчивая и заводная мелодия зазвучала на заднем плане.
…I used to be a renegade, I used to fool around
But I couldn’t take the punishment, and had to settle down…
- Согласись, это деморализует, когда знаешь, что даже если меня сейчас вырубишь, живым тебя отсюда не отпустят, – сказал Йорн, медленно обходя Айвана, который напряженно переступал с одной ноги на другую, поворачиваясь к химере лицом.
- По крайней мере, я тебе башку о стену расколю, – были первые слова, которые изрек за все время Айван.
- Откуда ж в вас всех столько з-злобы-то? – с искренним удивлением спросило чудовище. – Ситуация, кажется, по Достоевскому: сделать человеку паскудство и возненавидеть его за это.
