«А, может он с умыслом?..» – промелькнула странная мысль.
Йорну Бейли выдал утром графитового цвета брюки, винного цвета тонкую рубашку, шелковый жилет и темный приталенный пиджак («Диор, первая линия», – помешанному на шмотках Джо непременно требовалось проинформировать, как будто это Йорна е…хм…интересовало. Джордж одевал раба как куклу, исключительно для собственного удовольствия). Стальной ошейник, правда, спрятали под воротником рубашки и сверху Йорн повязал узкий галстук – едва вспомнил, как это делается. Почему-то после катастрофы, в гардеробе химеры появлялось все больше одежды, хоть и элегантного покроя по фигуре, но без блестящих обтягивающих материалов. Создавалось впечатление, что Джордж пытался таким образом заесть горчайший вкус того факта, что его мальчика, к которому он так трепетно и осторожно подбирался три года, словно жук-короед, просто взяли и попортили безо всяких церемоний. И воображая себе ужасы дегуманизации, которые Йорну пришлось пройти за три дня катабазиса, Джордж старался теперь его максимально представить человеком, чтобы отмыть от скверны чужой, Джорджем не одобренной инфильтрации. Он даже позволил Йорну сейчас надеть солнечные очки, чего рабам не разрешалось по причине излишнего очеловечивания и сокрытия глаз от хозяина. Для господина Бейли произошедшее с Йорном было серьезной травмой. Он даже почти не заходил, те два дня, которые Йорн попросил оставить его в знакомой изолированной палате. Видимо боялся, что созерцание красивого разбитого лица химеры постоянно будет напоминать о том, что любимый мальчик больше не девственник. Хуже того, если раньше Джордж тешил себя вполне осязаемой надеждой постепенно склонить чудовище к сексу и зажить счастливой половой жизнью, то теперь путь этот был, кажется, отрезан. И уж совсем плохо ему, наверняка, становилось от мысли, что если бы он сам химеру дефлорировал в начале дрессуры, когда Йорн был еще зверь-зверем, то, вероятно, на фоне насилия можно было бы с такой же постепенностью развить более сложное взаимодействие. Но никак не наоборот. Сейчас он, скорее всего, смотрел на Йорна и думал, что не так уж тот травматически инцидент пережил: ходит, разговаривает, иногда улыбается, вроде… Вон, штангу в язык без возражений согласился обратно вставить. Йорн покосился на господина Бейли, который сидел в сосредоточенной задумчивости у противоположного окна, мрачный, словно зачарованный лес.
«Бедный Джордж, досталось же тебе…» – Йорн зло приоскалил правый клык.
- Йорн! – начальник службы безопасности перегнулся назад с переднего сидения, тыкая в экран компьютера с картой. – Нам навигатор показывает, что уже через семь минут мы должны подъехать. Не слишком быстро?
- Черт его знает…Но мы же все рассчитывали, – Йорн воткнул очки дужками в смоляную, горящую на солнце прическу и закрыл глаза руками. – Езжайте помедленнее…
Подобного рода тонкие корректировки на местности было очень трудно осуществлять, не в последнюю очередь потому, что Йорн проделал путь в обратном порядке. Свою карту он создавал, закрыв плотные шторы на окнах и завязав глаза полотенцем. Чем больше он сосредотачивался на припоминании, тем более отчетливо он восстанавливал движение машины, в которую его погрузили стянутым ремнями, в латексном мешке. Он постепенно, шаг за шагом прошел в своей голове все повороты, которые совершил автомобиль, в результате чего на листке бумаги выросла размашистая лесенка, выведенная вслепую. Сканируя маршрут во второй раз, память сплайса, заимствовавшая мощный темпоральный модуль у хомо рапакс, восстанавливала время, которое занимал каждый отрезок до нового поворота. Йорн не мог перевести его в условные человеческие единицы измерения, но очень хорошо представлял процесс и мог засечь воображаемое время движения на часах, просто представляя, лежа на кровати, что задыхается в темноте багажника. Оставалось только определить, как менялась скорость движения. Эта часть была самой сложной во всей процедуре, но будучи неплохим водителем, а также обладая развитым мышечным чувством, Йорн смог примерно вспомнить, как ускорялся и тормозил автомобиль. В результате при наложении на карту местности образовалось три предполагаемых маршрута, и все совпадали на шоссе А30. Два из них действительно заканчивались констелляцией загородных вилл.
- Господин Келли, давайте попробуем съехать с эстакады, где собирались, и посмотрим, куда попадем.
Шесть автомобилей один за другим перестроились на крайнюю правую полосу.
Дверь джипа хлопнула. За ней еще одна и еще. Джордж посмотрел сзади на вышедшего из машины Йорна. Зверь встал на широком газоне, сунув руки в карманы, и втягивал ноздрями воздух, высоко задирая подбородок и прищуривая глаза за очками. Келли стоял рядом с чудовищем, что-то искал, перелистывая страницы на планшете. Джорджу внезапно в голову пришла псевдоромантическая мысль, что он ни разу не видел, как ветерок чуть шевелит вороную гриву Йорна. Он почти три года держал чудовище в своих чертогах на пятидесятом этаже, откуда Йорн не отлучался дальше клиники и «Пространства Наказаний». До сего момента Джордж не мог даже вообразить химеру свободно идущей по улице. Умом он понимал, что из недавно исполнившихся тридцати, двадцать семь лет Йорн Аланд ходил по улицам вполне беспрепятственно, но Джордж свидетелем этому периоду жизни своего зверя не был и всячески старался отгородиться от данного факта его биографии. Опасный гибрид в идеальном мире рабовладельческой элиты должен был сидеть в клетке, на цепи, возбуждающе обтянутый латексом, и покорно утолять сексуальные потребности владельца. Джордж в идеальном мире должен был приходить после работы, принимать освежающий душ и переодеваться в домашний костюм, вкушать легкий ужин, наливать себе бокал вина и, раскинувшись на диване, лениво наслаждаться тем, как эти точеные, серьезные губы и нежный, проколотый язык облизывают его член. Причем облизывают с таким выражением на лице, чтобы никаких сомнений не оставалось: этого момента раб дожидался с трепетом целый день и продумывал, какой изыск он может преподнести, чтобы хозяин оценил его мастерство. Еще он должен бы благодарно кончать, когда его трахают, а не уничтожать все живое в радиусе пяти километров смертоносными гамма-лучами из ясных очей при осторожном намеке владельца на соитие. Вот, как должно было быть! А до чего докатился великий Бейли? Он стоял и впивал жадно синеватые и зеленоватые радужные переливы в волосах статного, охренительно красивого, что б его, мужчины, одетого в элегантный костюм и при модном узком галстуке с серебряным зажимом. С почтительного расстояния любовался! Как подросток в фан зоне! Подступись, поди! Вот кого он из химеры сделал. Дожил! Все ждал, примеривался, не хотел давить, думал подольше поиграться. Дождался, блядь! Вид Йорна, вписанного в ландшафт, вызвал у Джорджа чувство режущей тоски по первому полугодью дрессировки, когда Бейли был всецело уверен в своей власти и искусстве укрощать, наслаждался процессом жесткой дрессуры сильного парня, который многое мог выдержать и физически, и психологически. Мозг Бейли тогда кипел яркими планами на будущее. А нынче Йорн отдалялся, выскальзывал из рук, и Джордж прекрасно понимал, что сам позволяет этой патологии прогрессировать, хотя под рукой у него, как и прежде, была кнопка «отменить». Он мог сделать с Йорном все, что хотел, мог выкинуть все живые игрушки и человеческие шмотки, отстранить от музыкальных занятий, переселить в клетку, фиксировать при помощи оборудования и насиловать хоть каждый день, раз уж мальчик и без того теперь порченый. Но змей его гипнотизировал. Бейли не контролировал ситуацию так, как привык, ненавидел Йорна за это, дергался и гневался, но отказаться от разрывающего голову и кишки чувства не мог. Он очень надеялся, что возмездие посягнувшим на его собственность и отнявшим у него одно из наивысших наслаждений сможет утолить бурлившую ярость.
- Ну, что думаешь? – спросил Джордж в нетерпении, потому как Йорн уж очень долго медитировал. – Ты делом вообще занимаешься или перышки ультрафиолетом прожариваешь?
