- Джордж! Умоляю вас, что угодно, только за олигофрэна меня не держите, – Бейли мог почувствовать почти физически, как химера начинает злиться.

- Йорн, естественно, когда я тебя впервые принимал в своем доме уже в качестве собственности, мне было все равно, как ты на меня реагируешь и реагируешь ли в принципе. Ты не мог поверить, что ты стал рабом, а я точно также не мог поверить, что удалось приобрести столь уникальное и изысканное существо. Ракшаса, черт возьми! Бесхозного! Ни институтам, ни заповедникам не принадлежащего! У меня в голове крутились миллионы сценариев, я хотел изучить твое тело, эрогенные зоны, как ты отвечаешь на стимуляцию, и вообще, строго говоря, как работает сексуальность рапакса. Немного, признаю, побаивался, что разочаруюсь и сдать обратно не смогу. Ведь бывают же люди, которые внешне создают впечатление удивительной эротичности, а в сексе буквально ни на что не годятся. То, что я тебя содержал в масках и коже долгое время – это необходимость, так как науке неизвестны иные способы модифицировать самовосприятие раба. Если откровенно, действительно случается, что раба больше хочется видеть в маске, нежели без нее. Часто у парня отличное тело, но есть что-то отталкивающее в физиогномике, и в маске он смотрится приятнее. Сразу оговорюсь, что если подобное происходит, это заведомо не долгосрочный проект. Но с тобой-то все в порядке, у меня сердце екнуло, когда я увидел твою физию на фотографии. Представляешь, как оно у меня заходилось, когда я впервые к тебе прикоснулся?

- Угу…- не скрывая сарказма буркнул Йорн. Но Джордж намеренно не обращал внимания на его ремарки. Это были всего лишь ядовитые ремарки раба, бессильного и бесправного, пытающегося сохранить некую видимость независимости.

Йорн очень хорошо помнил эту первую встречу с хозяином. В этот день он едва случайно не удавился. Он помнил, что нестерпимо болела голова после перелета. Его не кормили, привели в непонятное помещение, сняли смирительную рубашку, но не маску и повязку, заковали опять в тюремные наручники, позволили сходить в туалет, а после этого заставили встать на колени, кандалы ненадолго сняли, натянули на руки плотные кожаные митенки, в которых пальцы можно было держать лишь сжатыми в кулак, снова щелчок браслетов, и затащили с помощью ошейника, затолкали в низкую тесную клетку с мягким полом и маленькой подушечкой в углу. Замок заперли.

«Сказали пока держать в клетке. В ближайшее время осмотр и анализы перед операцией, а потом уже, как оклемается, начнут им заниматься», – сказал неизвестный голос второму. Тот с пониманием и готовностью угукнул. Удаляющиеся шаги. Тишина. Темнота. Занавес…

Йорн догадывался, что скорее всего находится в Штатах, потому что все, кого он слышал, говорили на английском с американским акцентом. Он с трудом смог подсчитать, сколько примерно было времени по Гринвичу – полночь или позже. Если летели только шесть часов, должно быть, восточное побережье…Мигрень разыгрывалась между тем все сильнее. Йорн в ярости пытался изогнуться, чтобы попробовать стянуть с себя доводившую его до бешенства маску с воткнутым в рот членом, но цепь на талии не позволяла поднять руки к голове. В злобе и отчаянии он почти перекусил мерзкий резиновый отросток, но неожиданно его остановило соображение, что его выплюнуть все равно не получится. И будет эта хуйня (в до смешного буквальном смысле слова) болтаться у него во рту – еще подавится к чертовой матери, если ненароком заснет. Правда погрызенный кляп держать стало чуть удобнее. Собрав остатки воли, Йорн направил ее на то, чтобы перебороть невыносимое непроизвольное желание избавиться от инородного тела. А еще через некоторое время он впал в знакомое пограничное состояние, в котором мог только считать, сначала до ста, потом до десяти, каждый раз обнуляя счет, потом только до двух, представляя цифры в виде колебаний маятника. Колебания согласовывались с коротким циклом вдоха и выдоха. Любые другие мысли, слова или внешние ощущения причиняли тягучую пульсирующую боль в правой половине черепа. Неведомо сколько раз он проваливался в свинцовую полудрему, время тянулось бесконечно. По всей видимости, его минуло достаточно, чтобы на восточном побережье наступила и прошла ночь. В какой-то момент Йорн все же погрузился в тяжелый мигренозный сон, от которого его разбудил стук по решетке.

- Вставай и сверкай! – весело крикнул кто-то, присев на корточки, очевидно, просунул руку между толстыми прутьями клетки и с любопытством потрогал волосы химерического существа, но быстро отдернул пальцы. – Выползай давай.

Поскольку приступ мигрени благополучно продолжался, не обузданный ни эрготамином, ни хотя бы каким-нибудь неспециализированным обезболивающим, Йорн пытался себя заставить подняться с четверть часа. Выполз, как декапетированный таракан из щели, лишь спинным мозгом соображая, что происходит и где он находится. Его опять куда-то повели.

На новом месте – опять какие-то манипуляции в непосредственной близости, позвякивание то ли пряжек, то ли цепочек, смешки и тихие перешептывания. Йорн ощущал, что людей вокруг довольно много, около дюжины, и они в некоем приятном волнении чего-то ожидают.

- Встань сюда! – приказали между тем Йорну и, видимо, резиновой дубинкой подпихнули его назад, пока он не уперся спиной во что-то твердое. Сняли поножи и приковали одну ногу к конструкции, которую он чувствовал спиной, вторую пришлось далеко отставить, после чего тоже зафиксировали. Перекинули ремень через талию, потом расстегнули наручники, потянули левую руку вверх. В этот момент Йорн размахнулся и ударил наугад все еще больной правой. Не надеясь ничего изменить, рискуя сделать еще хуже, ударил просто потому, что не мог больше бессловесно терпеть то, что с ним обращались как со скотиной…или рабом. Попал, кажется, в рожу. Взвизг, замешательство в зале, химеру прижимают, давят несколько человек, хватают за руки, поспешно опять тащат вверх, чтобы зафиксировать на брусьях конструкции, очевидно в виде Андреевского креста.

- Не зеваем, господа, не расслабляемся, – говорит спокойный и едва ли не польщенный властный голос. – Это вам не обезьянка-капуцин, знаете ли.

- Ч-ч-черт! З-зар-раза…- чертыхается ударенный. – Бровь рассек…

- Эш, ну ты кровищей-то здесь не заливай пол, – опять тот же голос. – Ребят, помогите ему кровь остановить…- потом кому-то в сторону негромко: – Доктор Шварц, давайте тянуть не будем, в ближайшие дни срочная подготовка, и устанавливаем шокер. Даже никаких сомнений не может быть, без системы тут вообще нечего делать.

Наконец, Йорна крепко приковали и отошли, давая, видимо, дорогу главному, тому с властным, не очень приятным, но весьма невозмутимым голосом. Шаги, кто-то встал вплотную к химере. Йорн нервно дышал, жмурясь от головной боли в непроглядную черноту резины.

- Высоковат, дьявол… – произнес голос прямо перед лицом Йорна. – Сантиметров на десять бы поприземистее для удобства. Доктор Шварц, обеспечите? – сдержанный вежливый смех в зале. – Шучу, нормально. Просто за такие бабки хотелось бы, чтобы все было идеально, но идеально, увы, в дикой природе не встречается. Ничего… Хорош, очень хорош, – тут Йорн впервые ощутил прикосновение, которое теперь уже ни с чем бы не спутал. Крепкая горячая рука уверенно, без сентиментальностей опустилась на его бок слева и с нескрываемым удовольствием промяла косую мышцу. Далее она перешла на живот, надавила на пресс ладонью. – Зверюга прямо! Каменная мускулатура, – поделился властный, продолжая трогать Йорна, словно английского рысака-чемпиона. – Ребят, давайте, снимите с него эту мерзость.

Йорн, грешным делом, подумал, что его избавят наконец-то от маски, но речь, как оказалось, шла об одежде. Снова подступили ассистирующие и принялись ножницами разрезать рукава тюремного комбинезона, а снизу уже расползались на лоскуты рыжие брючины. Куски ткани вытянули у химеры из-за спины. Похолодало.

- Все режьте, – приказывал главный мягко, но серьезно. – Белье тоже, и обувь снимите эту, – теперь Йорн слышал, как тот, стоя рядом, надевает, судя по звуку, резиновые перчатки. – Где ж тебя так угораздило-то? – резиновые пальцы скользнули вдоль старого шрама, рассекавшего кожу химеры от талии до паха с правой стороны.