- Весьма на вас похоже, сэр, – хмыкнул Йорн, которому пришлось в доме Бейли собственную похвальную чистоплотность апгрейдить до уровня ОКР. – Меня держали в изоляторе и из удобств устроили целую проблему.

- Не знаю, не знаю, – хитро заметил Бейли. – Без встроенного шокера я бы ни на какие манипуляции с тобой не пошел, – его рука плавно переползла к основанию Йорнова черепа, и осторожно поскребла то место, где глубоко под кожей был вживлено чудовищное устройство, способное генерировать в мозгу сильнейшие фантомные болевые сигналы. Да… Сидел ты с прямой спиной, но взгляд у тебя был откровенно отсутствующий. Ты меня не помнишь в зале? – спросил Джордж, раз за разом пропуская вороные волосы между пальцев.

- Нет, сэр, – отозвался Йорн. – Мне были глубоко безразличны люди, находившиеся в зале.

- А о чем ты думал в тот момент?

- Вас это действительно интересует, Джордж? – Йорн согнул ногу в колене и поставил на диван – мелочь, которую Бейли чрезвычайно любил наблюдать. Джорджу было трудно вообразить, что не столь велико число людей, способных получать наслаждение от маленького спектакля высококачественной выделанной кожи, натянутой на точеном мужском бедре. Йорн, совершенно неспособный возбудиться от собственного зеркального отражения, и сам-то ничего подобного не испытывал, не понимал, насколько он шикарен.

- Почему нет? – пожал плечами Джордж.

- Потому что вы сами мне говорили и не раз, что вас интересует только мое поведение, а не внутренняя психическая жизнь.

- Йорн, не умничай. Раз спрашиваю, значит, интересует, – приструнил господин Бейли. Йорн закрыл глаза и напряженно помассировал переносицу.

- Джордж, исходя из одного того, что у меня не было адвоката и меня лишили права общаться с кем бы то ни было из семьи, я сделал вывод, что мне уже заранее вынесен приговор.

- Йорн, так всегда происходит в случае политических дел, – заметил Джордж. – В том числе делается это, чтобы облегчить процесс лишения прав и перехода в рабство. Но ты же понимаешь, что далеко не каждый преступник такого уровня обладает качествами, которые могли бы его сделать интересным приобретением. Но, продолжай.

- М-да… – неопределенно и опять с иронией кивнул Йорн. – Я просто сидел и думал над вполне практическими вопросами. У меня, как вы однажды убедились на личном опыте, довольно сложная ситуация с подбором наркоза и его дозировок. Врачи не имеют права проводить казнь, соответственно, процесс происходит уж точно без опытного анестезиолога, вводятся некие стандартные предписанные дозы. И мне думалось, что в процессе у меня может парализовать дыхательный центр, пока я еще буду находиться в сознании и придется во всех красках переживать мучительную смерть от асфиксии. Гораздо проще, дешевле и гуманнее, по моему ничтожному мнению, получить пулю в лоб. И я размышлял, дадут ли возможность с кем-то обсудить эту тему, или меня как скотину отправят на забой, не снизойдя.

- И вот об этом ты думал? – удивился Джордж. – Так вот сухо, деловито, конструктивно? Жуть какая…

- Джордж, вы позволите, я сяду?

- Ладно, только не уходить, – предупредил Бейли.

- Закурить разрешите?

- Разнервничался что ли? – Джордж достал из кармана зажигалку и протянул Йорну. Йорн в профиль с сигаретой – великолепно.

- Нет, – ответил Йорн, глядя в сторону. – У меня было достаточно времени, чтобы оценить происходящее. К тому же, Джордж, на уровне сознательном я никогда не цеплялся за жизнь как процесс поддержание метаболизма. И мне действительно не страшно прекратить существовать. Это мой рептилий мозг настолько закодирован на выживание любой ценой – видимо потому, что популяция рапаксов всегда была маленькой и обитала в суровых условиях – что мой организм борется до последнего и делает мою агонию долгой и до крайности мучительной. Вы знаете, что свинья на адреналине может верещать и носиться по двору с воткнутым в сердце ножом? Вот я примерно такой же.

- Как ты любишь эти анатомические подробности…- поморщился Джордж, но потом прибавил с хитрецой. – А скажи, какая твоя была первая мысль, когда зачли приговор?

- С цитатами? – саркастически отозвался Йорн, зажимая сигарету по своему обыкновению между клыками и заостренными боковыми резцами. – А я не получу подзатыльник за казарменную лексику? – Джордж закатил выразительно глаза. – «Что за ебаную хуйню она несет?» – подумал я, прислушиваясь к непонятным словам, которые выговаривала дама в мантии. Как только судья закончила, ко мне сразу же подскочили ребята из охраны и немедля повели из зала, не давая опомниться. В этот момент я подумал лишь: «Еб твою мать, бля!» Кроме того, мне более не казался ненужной формальностью традиционный вопрос к осужденному, понятен ли ему приговор. Ну а уж мои измышления через десять минут, во время «упаковки», я лучше воздержусь озвучивать, потому как вы, судя по всему, еще не готовы таких загибов от меня услышать, – химера поменяла позу, села поджав ноги, и положив локоть на колено, сделала неспокойную, раздраженную затяжку, выпустила табачный дым через ноздри.

Йорна вывели из зала с такой поспешностью, что, можно было подумать, он бился в конвульсиях отчаяния и умолял его помиловать. Его внимание, никак не улавливавшее структуру происходящего, зацеплялось за рандомные детали и одновременно пыталось осмыслить только что бегло и быстро произнесенные слова, определявшие его судьбу. Он помнил, что ему было крайне неудобно идти скорым шагом в ножных кандалах, и охранники его постоянно грубовато подпихивали, причем один прихватывал заживающее, но ослабленное правое плечо. В голове крутились слова «смягчение приговора», «лишение всех гражданских и общечеловеческих прав», «признание не-человеком», «решение Женевской Конвенции не распространяется» и где-то на заднем плане, уплывшее за горизонт, эфемерное, невозможное слово «рабство». Определение «сексуальное» его сознание в тот момент полностью вытеснило. Йорна больше всего занимало то, что его лишили человеческих прав не потому, что он не был человеком, а потому, что он убил людей, стоящих на страже государства. То есть, любой другой человек, совершив то же самое, мог лишиться статуса человека? Над этим вопросом он думал, пока его не привели в некое небольшое помещение, где ему бросился в глаза прежде всего солидный госпитальный стол-каталка. Йорну зачем-то приказали выпить стакан воды. Далее, действуя все также быстро, с расчетом на шокированное состояние осужденного, кто-то бросил громко: «Все, запаковывайте!» Йорна прижали втроем к стене, давя на горло резиновой дубинкой, один из охранников рыкнул: «Рот открыл!» Йорн такие команды не готов был исполнять по первому требованию, поэтому получил дубинкой в солнечное сплетение. Через несколько минут его снова подняли и заставили-таки подчиниться, просунули между зубами кляп, два года спустя уже хорошо знакомый, после чего надели на глаза резиновую повязку. За этим последовала прозрачная силиконовая маска с короткой и широкой выступающей спереди трубкой, наподобие больничной кислородной. Маску закрепили на лице пятью ремнями. Йорну приходилось медленно втягивать воздух, чтобы дышать, сердце начало бешено колотиться. Какой-то голос над ухом сказал: «Успокойся, не будешь задыхаться, если не будешь дергаться». Затем ему надели толстый кожаный чехол с кольцом-отверстием для трубки, покрывший всю голову, зашнуровали сзади и закрепили широким ошейником из такого же прозрачного пластика, что и затрудняющая дыхание маска. После этого уже довольно просто было снять с него наручники, ортопедический бандаж и натянуть смирительную рубашку из толстой буйволовой кожи. Ремни туго зафиксировали. Кожаная маска с уплотненными подушками на ушах ощутимо заглушала звуки, Йорн понимал, что уже теряет ориентацию в пространстве. Он слышал, однако, как подкатили с мягким шуршанием каталку, и чей-то голос снова сначала приказал ему сесть, после чего химеру силой заставили ложиться. Ремни были перекинуты крест-накрест на его груди, на талии, также в двух местах зафиксировали ноги. Голову немного приподняли. Йорн не к этому готовил себя два месяца. Он представлял белую медицинскую комнату, капельницу, палача в дешевом сером костюме с галстуком, неловкий поиск вены, трудно прощупывавшейся и совершенно невидимой под его плотной обсидиановой кожей, возможно, неловкое замешательство оттого, что человек, вводящий иглу на ощупь, проткнул злополучную сосуд насквозь. Он представлял мучительное ожидание, а потом (в наилучшем сценарии) провал в сон и ничего. Все его существование, сжавшееся до одного трупа, возможно, с искаженной предсмертной гримасой на скульптурном лице, если дозы веществ окажутся неправильно рассчитаны. Он также думал, что у него будет ночь или пара дней, чтобы додумать последние мысли, дослушать последнюю музыку и досмотреть последние образы в своей голове. Иногда даже его посещала дикая мысль, будто перед казнью к нему допустят близких. Он бы очень хотел и смертельно боялся этого. Впрочем, Йорн не сомневался только в Брайане, он пришел бы проститься. Лишь у сводного брата, как Йорну казалось, доставало бы цинизма смотреть на убийства с тем же нордическим равнодушием, с которым на них смотрело чудовище.