Перед самым Новым годом
снова снег пошел пушистый.
Митя вверх тянул ладошки
и снежинки в них ловил,
и разглядывать пытался.
Только таяли снежинки,
оставляя на ладонях
капли-бусинки воды.
А потом задал вопрос мне:
«А куда же, дядя Костя,
все снежинки исчезают?
Отчего в руках вода?
И потом что происходит
с ними – так ведь не бывает,
чтобы красота бесследно
исчезала навсегда?»
Я сказал: «Они из снега,
ну а снег, ты понимаешь,
тает от тепла ладоней,
становясь простой водой».
Митя мне сказал: «Ну что Вы!
Вы же видели, наверно,
одинаковых снежинок
нету в мире ни одной.
Это значит, что снежинки
это бабочки из снега,
из воды они в морозы
вылупляются на свет,
ну, из куколки как будто,
и летают, и летают.
Но они такие крохи,
что мы видим только снег.
А когда они в ладони
приземляются и тают,
начинают как личинки
в виде капелек стекать.
С рук на землю попадая,
в ней ползут как гусени́чки,
ждут в земле они до лета.
чтобы куколкою стать.
А когда приходит лето,
эти куколки снежинок
вылезают, начиная
подниматься в высоту,
чтоб родиться при морозах
в виде бабочек из снега,
и опять летать по миру,
и дарить всем красоту!»
Я подумал: «Митя, Митя!
Поразительный ребенок!
Как в простой воде увидел
ты сансары вечный круг?
Красоту и воплощенье?
Жизнь и смерть? Храни бесценный
дар свой необыкновенный
видеть жизнь во всем вокруг!»
Когда мороз и снежная зима
накроют мир, как водится, нежданно,
былое вновь лишит меня ума —
я снова вспомню сказку про Снежану.
В тот год зима обычною была,
то снег, то дождь, то холодно, то лужи.
Случалось пару раз – метель мела,
случалось пару дней – стояла стужа.
Но ночь пришла – волшебная, святая.
И чудо-пух на снег чуть-чуть похожий,
спускаясь вниз, кружился, и, не тая,
ложился на деревья и дорожки.
Я вышел рано поутру. И первый
луч солнца мне навстречу тоже вышел.
И заискрилось всё! И солнце смело
в морозной си́ни поднималось выше.
Я взял в ладони снег. Он улыбнулся
мне блёстками, и чуть морозил пальцы.
А я, неясным чувствам повинуясь,
смотрел на снег и тоже улыбался.
И вдруг я стал уверенно и быстро
ваять любовь свою из солнечного снега.
И ты рождалась белоснежной, чистой
под куполом бездонным синим неба.
Слегка колясь, материал мой снежный
в тепле ладоней становился глиной.
И я черта к черте твой облик нежный
творил – родной, единственный, любимый.
Мгновения, минуты, дни летели,
недели, месяцы, столетия, эпохи.
И в совершенном идеальном снежном теле
для жизни не хватало только вздоха.
Покинуть я не мог свое творенье,
пьянило ум желанье поцелуя…
И, глядя на любимой воплощенье,
я тихо молвил: «Как тебя люблю я!»
И!
Вспыхнуло!
Сверкнуло!
Вздрогнула!
Вздохнула!
Открыла глаза,
вокруг посмотрела.
Искрилось на солнце
снежное тело.
Улыбнулась мне,
сказала имя:
«Я – Снежана.
Здравствуй, любимый!
Я твоя невеста.
Если хочешь —
будем вместе
и днём, и ночью.
Скажи лишь три слова —
счастья начало.
Скажи мне их снова…»
Только смолчал я…
На неё смотрел —
любовался.
Но повторить их не смел,
не решался.
И тогда снежинки
плакать стали,
на лице Снежаны
тихо таяли.
Сейчас уже так много пережито,
и много зим осталось за спиной.
Но никогда не будет та забыта,
в ком жизнь и смерть любовь связала мной.
Боясь поверить в эту сказку, в чудо,
я был слепым в своей немой любви,
и думал, что всегда мы вместе будем,
забыв, что снег – всего лишь снег, увы.
Как я не видел? – с каждой нашей встречей
её любовь была все жарче, все сильней.
И в тихом плаче вздрагивали плечи,
слезами таял снег любви моей.
Так время шло. И перед ним бессильна —
она растаяла в любви святом огне,
свое волшебное оставив в сказке имя,
а пустоту и боль оставив мне.
Так с пустотой внутри в посмертной маске
живу с тех пор, и всё вокруг мне странно.
И жду, когда уйду навеки в сказку,
и встречу там любимую Снежану.
