— Ты хоть ни черта в политике не смыслишь, а я тебе все же скажу, — с упоением, что может выговориться, впивался старик в Джанименова выцветшими глазами, в которых как бы переливались капельки воды. — Ни один интеллигентный, с тонкой душой человек не пойдет за красными, за их Лениным-Ульяновым. За него пойдет лишь голытьба — та, которая не жнет, не сеет. А голытьба никогда и нигде государствами не управляла. У нас в Ракушах этой разной швали тоже хватает. Она даже однажды пыталась поднять голову, но… — старик угрожающе погрозил кулаком. И начал он рассказывать как раз то, что очень интересовало Избасара, о чем просил узнать Мироныч.

— Никто не пойдет за Вульянина, конешно! — поддакивал старику Избасар.

— Недавно нас, здешних интеллигентов, собирали. Генерал Павлов приезжал сюда, — продолжал Блоха, — так он знаешь как ставил вопрос?..

Досказать, как ставил вопрос генерал, доверенному Жумагали не пришлось, его вызвали к катеру.

Вернулся он оттуда в сопровождении старичка, одетого в отглаженный до лоска люстриновый пиджак. У, этого старичка было очень подвижное лицо с медным загаром, белые, как снег, волосы, стриженные под ежик, такого же цвета бородка клинышком и аккуратные усики. Когда он говорил, то даже кожа на голове у него шевелилась и ежик прыгал.

— Вы, Николай Николаевич, понимаете, что это значит? — картавил на ходу старик.

— Разворовывают, сукины сыны, Россию, — вполголоса отвечал ему Блоха, — вот что это значит. Да-с.

— Ходят слухи, что десять тысяч пудов на днях еще заберут… А нефть-то какая, нефть-то, пальчики облизать можно!

Избасар насторожился.

— Гаврила, чайку! — крикнул Блоха, подойдя к конторке.

— Тащу, — послышалось от катера.

Вскоре припудренный мучной пылью грузчик принес в конторку два чайника: поменьше с заваркой, побольше — с кипятком.

— Присаживайтесь, Нестер Петрович, — пригласил Блоха приятеля и выставил на стол вазочку с сахаром, баранки, начатую банку варенья, две чашки.

Избасар судорожно облизнул губы. Целую вечность он не пил чаю… Да и не ел, оказывается, со вчерашнего утра.

Блоха с Нестером Петровичем потягивали чай, похрустывали тростниковым, мелко пиленным английским сахаром.

— Нет, подумать только, — продолжал возмущаться Нестер Петрович. — Нефть! Кому она принадлежит? Британии или России? Кто дал право разворовывать то, что принадлежит отечеству? Отечеству, — повторил он, подняв для выразительности палец.

— Без права тащат кому не лень, — усмехнулся Блоха.

— А надо не молчать. Протестовать. Делегацию, по моему глубокому убеждению, следует послать к генералу.

— За протест можно за решетку угодить, а то и… — не договорив, многозначительно коснулся горла ребром ладони Блоха да еще и постучал ладонью несколько раз по нему.

— Что ж, прикажете молчать? Взирать прикажете равнодушно, как уничтожаются богатства России? — ежик на голове Нестера Петровича угрожающе зашевелился. — А что нам скажут после наши дети? Нет, молчать нельзя. И я как истинный патриот молчать не буду, — жилистый кулак Нестера Петровича решительно лег на край стола, в глазах неподдельное негодование.

— Я говорю, что обдумать надо, а не с кондачка действовать, — пошел на уступки Блоха и ласково потрепал по плечу Нестера Петровича.

Тот, улыбнувшись, торжествующе протянул чашку.

— Еще одну, Николай Николаевич.

В углу конторки небрежно брошенный Джанименовым серый в заплатках мешок. В нем на самом дне наган и завернутая в оторванный от стеганки рукав бутылка, лепешка, вяленая рыба.

Избасар развязал мешок, еще дальше отсел от стола, достал лепешку, рыбу, коньяк.

Николай Николаевич закосил в его сторону.

— Что это у тебя?

— Водка называется. Пить буду, однако!

— А чего же в углу пристроился? Иди поближе, вот чайком с бараночкой побалуйся. Я сейчас свежую заварочку тебе приготовлю. Подсаживайся, не стесняйся, — Блоха уже не мог отвести взгляда от бутылки. — Шустовский коньяк, лучшее лекарство от изжоги!

Избасар все ниже наклонял над мешком лицо. Когда он поднял голову, оно у него было спокойным и равнодушным. Усмешка с него исчезла.

На столе уже стоят три чашки и три рюмки. За окном конторки угасал день.

Блоха разлил по рюмкам коньяк. Избасар отодвинул рюмку и взял чашку с чаем.

— Предпочитаешь это? — одобряюще посмотрел на него Николай Николаевич и чокнулся с Нестером Петровичем.

Секунду они молча смотрели друг на друга. Смаковали.

— Н-да, вот это букет! — восхищенно задвигал ежиком Нестер Петрович.

— Шустовский! — многозначительно подтвердил Блоха. — Слушай, — хлопнул он по плечу Избасара. — По мешку крупчатки за каждую такую бутылку уплачу. Сможешь достать?

— Достать можно, — небрежно согласился Избасар, — только муки не надо. Непть надо. Море ходим, крысало мокнет, беда, курить плохо. Налей бутылку. Вон сколько у тебя банок с нептью. Тысячу бутылок будет? Больше, — поправил сам себя Избасар.

Нестер Петрович едва не свалился с табуретки.

— Ой, наивность первозданная. Ой, темнота несусветная, — хохотал он. — Из емкости, в которой тысячи, тысячи пудов, ему, видите ли, нацедить бутылку.

По пристани шли люди. Слышны были четкие шаги, звякали шпоры.

Избасара охватило беспокойство. Он еще не мог понять, откуда оно, как перед ним уже возникла вдруг фигура глыбастого казачины. Того, который сидел с краю у костра на берегу Джамбайской бухты, а после палил по лодке с кормы моторки.

Резанула уши знакомая песня.

«Он, этот самый бородач, проверял возле пристани пропуск и пристально разглядывал седловку коня. Он и ведет сюда сейчас…»

В один прыжок выскочил из-за стола Избасар и запустил руку в мешок.

— Ты что? — оторопело уставился на него Блоха.

— Еще бутылочка имеется? — не понял Нестер Петрович.

— Нет, лепешку потерял.

Дверь конторки распахнулась. В помещение ввалился казак с одной лычкой на погонах и осторожно вошли два английских офицера. Одного из них, с усиками, Избасар узнал сразу. Это тот, который велел выкинуть его за борт.

— Вот-с они и будут, господин Калюжный, — указал казак на Нестера Петровича и прищелкнул каблуками.

— Иес…

— Ошшень приятно, господин Калюжнов, — две руки вскинуты к козырькам фуражек, обе в белоснежных перчатках.

— Чем могу служить? — Калюжный явно растерян.

— Разрешите представиться. Лейтенант Брехт, а это лейтенант Кемпель.

— Иес, Кемпель, — улыбнулся второй офицер.

— Калюжный Нестер Петрович. А этот мой приятель Николай Николаевич Блоха, виноват, — поправился Калюжный, почувствовав толчок. — Не Блоха, Тараканов.

— Очень приятно, господин Тараканов.

— Иес!

— Я вас слушаю, господа офицеры.

— Английское командование интересует точное количество нефти в Ракушах, когда заливались резервуары каждый в отдельности, каким сортом?

Знакомый Избасару офицер говорит почти без акцента.

— Но позвольте, господа?.. Это не входит в мою компетенцию, я ведь всего-навсего бухгалтер нефтеналивного пункта здесь. И потом…

— Нас компетенция не интересует, — не стал слушать бухгалтера офицер. — Есть договоренность между нашим и вашим командованием покупать нефть. Вы должны понимать, что данные нам вручат официально. Мы имеем узнать их… Ну как вам точнее сказать… — замялся на мгновение офицер, — чтобы нас не надули. Это контрол. Так по-русски будет точно? Да?

— Но позвольте…

— Мы спешим. Не согласится господин Калюжнов оказать маленькую услугу союзному командованию, союзное командование найдет другое лицо. Только тогда проиграет господин Калюжнов. Командование платит в фунтах, — офицер сомкнул губы.

— Но позвольте. Кто указал вам на меня?

— Командование не все находит нужным говорить.

— Я понимаю…

— Сегодня вы нам будете называть общее количество нефти, завтра письменно на бумаге остальные сведения.