Ждать больше нельзя. Джанименов вскакивает, бьет казака ножом под лопатку, одновременно другой рукой прихлопывает ему рот и держит обвисшее тело. Затем осторожно опускает его на песок, засовывает, не вытирая, за пояс нож, подскакивает к колодцу, хватает банчок, выдергивает затычку и топит банчок в бадье. А сам окунает в воду голову и пьет, захлебывается и глотает, не в силах остановиться.

Захлебывается и банчок. Он полон. Избасар забрасывает его за спину и идет к дувалу.

— Споначалу бы воду принес, а уже опосля до ветру надумывал, язве те душу, — кричит ему вслед, судя по голосу, бородач.

— То ж Прошка, он завсегда учудит. За смертью его спосылать будет в аккурат, — рассыпается чей-то смешок. Кто-то шевелит костер, он вспыхивает, за ним тяжелее тьма.

Избасар уже у сарая… Но кто это там? Впереди качается тень… Опять!.. Человек в распущенной рубахе, длинный, как жердь, исчезает в проеме. Растет уверенность, что все кончится хорошо. Море где-то совсем близко. И тут дорогу преграждает большая лохматая собака. Кровавыми каплями горят ее глаза. Собака учуяла чужого, она грозно рычит.

Избасар вспоминает про мясо, выхватывает его из кармана и швыряет в сторону.

Собака прыгает, но одновременно к мясу кидаются из тьмы еще несколько голодных и свирепых псов. Начинается свалка. Избасар бежит к морю. Сидящие у костра вскакивают.

— То ж не Прошка! Братва! Вон глядите — побёг.

Кто-то кинулся к колодцу.

— Прохора побили! Эй, Прохора кончили! Мертвый, кажись!

Грохает выстрел. Избасар уже в воде.

Казаки тоже торопятся к берегу, хлопают двери избушек.

— Весла! Растак вашу мать! Куды подели весла?

— Тут были.

— Ищи, говорю, не то!

Раз за разом прошивают ночь выстрелы. Пули обжигают море левее Избасара. Он бредет на силуэты рыбацких суденышек, заслонивших часть звезд у края неба, стараясь не булькать.

— На моторку! — доносится сзади.

Несколько человек шлепают через заливчик на косу.

«Теперь догонят», — Избасар колеблется. Он хочет повернуть к берегу, пусть Мазо и Кожгали уводят лодку. Но эту мысль опережает другая. «У них же нет воды, куда они без воды, весла не поднимут».

На косе не заводится моторка, слышится ругань, несколько вразнобой выхлопов и лязг.

Избасар продвигается дальше, возникает надежда, что его потеряют из вида. Когда вода доходит до груди, он плывет.

А ночь уже редеет, как-то заметнее сразу стала видна вода.

— Избаке! Это ты, Избаке? — напряженный голос Кожгали почти рядом.

— Отвязывайтесь, на весла скорее, — кричит Избасар, не замечая, что реюшка уже вышла из-за прикрытия суденышек и идет навстречу.

— Руку давай, руку, — Ахтан подхватывает Избасара.

На бухту наползают предутренние клочья тумана; еще очень редкие, просвечивающие, они словно шуршат, задевая за мачту.

А на косе, поднимая голоса, ожила моторка.

— Та-та-та, — застучал движок.

— Гранаты, Кожеке, доставай, винтовки, — потребовал Избасар. И кинулся помогать Мазо. Тот никак не мог справиться с веслом — не попадал в гнездо уключиной. Реюшка кружилась на месте.

— Ничего, Яна, не пугайся, — вставил на место Джанименов весло.

— Воды, Избаке, воды, — выдохнул Ахтан.

Но Избасар уже на корме, он выметывал на связки сетей гранаты, патроны.

Рокот моторки нарастал. Ахтан подполз к банчку, схватил его и что-то закричал испуганно, даже как-будто всхлипнул.

«Сколько дней не пил»… — мелькнуло в голове Избасара, услышавшего всхлип.

А моторка уже вынырнула в десятке саженей.

— Стой, гады! Стой! — орал на ее носу офицер, размахивая наганом. — Стой!

— Эх, шайтан, — выругался Избасар.

Офицер без фуражки, у него огненно-рыжие волосы, будто на голове разожжен костер. Позади два казака с винтовками, моторист, один из казаков, тот самый, глыбастый, с бородой. У офицера расстегнут китель, болтается погон.

Избасар бьет из карабина в бледное лицо офицера, в его разодранный криком рот. Но некстати вскочивший Мазо оступился. Реюшку качнуло, посланная Избасаром пуля лишь ущипнула моторку. Тогда Избасар хватает гранату. Стреляют и казаки. Мазо ойкает и, цепляясь за мачту, сползает на настил. Уже падая, он все же пытается сбить из нагана офицера и чуть не всаживает пулю в затылок Избасару. Она жикает около самого его уха.

У кормы моторки вспыхивает и рассыпается столб воды и пламени.

Моторка, черпнув воду, круто отваливает в сторону и глохнет. Вторая граната, брошенная Кожгали, падает чуть дальше.

— Пробоина, — испуганно кричит один из казаков. А глыбастый стреляет и стреляет, щелкая затвором, по реюшке, но все мимо.

— На весла! Живо, гребите! — командует офицер, не оставивший надежду перехватить лодку. Избасар приподнимается, по его щеке пробегает еле заметная струя ветра.

— Парус, Ахтан, парус! — обрадованно кричит он. — Наконец взлетает парус. Реюшка вздрагивает и бежит быстрее. А моторка черпает бортом воду. Казаки и офицер выплескивают ее чем попало. Им уже не до погони. Между тем ветер все крепчает. Он уже успел раскидать туман и собрал в гармошку гладь моря… Реюшка, ускоряя ход, уходит от косы.

— Яна, друг, — позвал Джанименов. Мазо не отвечал.

На носу реюшки, уткнув голову в ладони, лежал Ахтан.

— Эй, вставайте, больше стрелять не будут, — радостно воскликнул Избасар, оглянувшись назад. Там, вдалеке над водой, торчали лишь кромки бортов моторки. За них держались казаки и офицер. Отвалившая от косы еще одна лодка шла на помощь им.

— Ахтан, давай каждому по кружке воды, — еще радостнее добавил Избасар. — Яна, вставай, — а сам закреплял парус и уже знал, что Мазо не встанет.

— Тебе куда ударило, Яна?

Тот лишь промычал что-то в ответ.

— Сейчас я, сейчас. Кожеке, помогай!

Но тот снова скис. Его уже укачало, и он держался за борт лодки.

Избасар наклонился над Мазо и увидел, что одна штанина у него намокла от крови. Когда располосовал ее ножом, обнаружил запекшуюся рану на бедре. Из нее все еще, хотя и слабо, сочилась кровь. Тогда он стал торопливо ощупывать всю ногу, проверять, цела ли кость, и наткнулся на вздувшуюся багровую шишку повыше колена, потрогал ее пальцем и убедился — это пуля. Стало совершенно ясным, что если эту пулю не вытащить теперь же, — Яну конец. И Избасар, подскочив к Кожгали, стал трясти его.

— Помогай, Кожеке, быстрее помогай. Пулю у Яна надо скорее вытащить.

Избасар был убежден, что сделать это может только Кожгали. Он же два месяца учился на курсах санитаров. Но Джаркимбаев, привалившись к связке сетей, не в силах был поднять головы. Лицо у него вытянулось, стало серым, глаза запали. Невдалеке от Кожгали лежал пластом Ахтан.

Избасар даже растерялся: ведь от такой беды они ушли только что, воду достали, радоваться надо, а радоваться некому.

И Джанименов, решив напоить всех троих, позвал теперь уже не Кожгали, а Ахтана.

— Ты целый, Ахтан?

— Целый.

— Почему воду не пьешь? Кожгали почему не нальешь?

Ахтан продолжал лежать, уткнув лицо в ладони. Избасар схватил банчок, он был пуст, воды в нем не осталось. Избасар поднял его и принялся трясти. В веревочной оплетке темнели два пулевых отверстия.

И стало сразу понятно, отчего, будто мертвый, лежит Ахтан. Какой-нибудь час назад Избасар сам готов был вот так же сжать руками виски и не двигаться. Если бы не напился там, у колодца, когда доставал воду, возможно лежать бы сейчас рядом с Ахтаном не в силах пошевелить даже пальцем.

Но что же делать? Куда теперь без воды? Опять поворачивать к берегу? Отчаяние захлестнуло, словно аркан. К горлу подступил комок.

Все зря… И тот казак, которого звали Прошка… И рана Мазо… И… Никто из троих не выдержит: ни Ахтан, ни Кожгали, ни Ян, если не дать им хоть по глотку воды. Все погибнут.

Солнце начинает снова палить. Это потому, что дует ветер, кажется не особенно жарко. А если он стихнет? Да и ветром не напьешься.

Зажав в руках банчок, Избасар смотрел прямо перед собой.