После того как мама исчезла, отец нарочито заботился обо мне, заводил разговоры на пустяковые темы, интересовался моей жизнью.
Хотя общего между нами по-прежнему было мало. Мы скудно общались до маминой «экспедиции», а после – так и уж вовсе.
Вскоре стало понятно, что говорить нам почти не о чем.
– Почему же, чёрный? – Евзам нервно взглянул на часы, но всё же присел рядом со мной на диван.
– Это давняя история.
– Всё равно, расскажи. – Мы так мало общаемся, – улыбнулся он.
– Ты занят…
– А ты на своей волне, а вечером избегаешь меня, – парировал он.
– Тебе это не понравится, я же знаю.
– И пусть…
Я вздохнул.
– Окей. Я умею оживлять растения.
– Что за бред?! Ты надо мной насмехаешься? – вскочил «Евзам».
– Я же говорил! Тебе не понравиться. Думаю, на будущей неделе попробовать с засохшим деревом в саду.
– Хватит! Что значит оживлять?
– Поеду попрактикую к Окрейше, – продолжал я в том же насмешливом тоне. – Подучусь ворожбе.
Отец резко обернулся, бросив отчаянный взгляд на меня.
– Злишься, да? Не можешь простить?! Пойми, я не смог найти её! Я приложил все силы!
– Значит не все! Не все силы, и поздно! Ты, как всегда был занят! Твой селектор длился три часа.
– Да! Бывает и больше. Это работа, понимаешь! Я не мог знать, что всё так обернётся с мамой, – сказал отец и попытался обнять меня.
Я отстранился.
– Помню, как когда-то, маленьким, ты дважды терялся в деревне, – сменил тему отец. – Кто знает, где ты только был?! Ты тогда рассказывал о каком-то уродливом гноме в саду, с которым гонял медведок, – усмехнулся он.
– И я, правда, его видел, – тихо, но чётко ответил я, не отводя взгляд от отца. – Это духи земли, па. Мы не одни в этом мире. И маму, они забрали… И я хочу знать правду. Я чувствую, что бабушка что-то знает. Хватит ждать! Её пропажа не случайна. Она связана с параллельным миром, о котором ты не знаешь!
Повисла пауза. Только тиканье часов на стене резало тишину на мелкие кусочки.
– Это странно слышать, Егор. Разве скрывала бы мать подробности пропажи своей родной дочери от нас?! – помрачнел в лице отец. – Скоро всё станут думать, что ты и, вправду, не в себе. Я, конечно, понимаю, – запнулся он, – что ты, и мы все переживаем о маме и надеемся…
– Это здесь не при чём. Она найдётся. Я это чувствую.
– Не хочу тебя расстраивать, но МЧС и полиция предприняли…
– Молчи! – я зажал ему рот. – Я так хочу думать. И всё.
Отец прикрыл глаза в знак согласия.
– Злаки цветут, – сказал он. – Всё время глаза чешутся. Аллергия, наверное.
– У мамы не было, – сухо ответил я, заметив влажность в глазах папы.
– Ну, ладно, – вздохнул отец. – Пройдёт лето и с нового учебного года тебе надо задуматься о серьёзных увлечениях с заделом на будущее, – сказал он и, хлопнув меня по колену, поднялся. – Ты же не собираешься стать фермером? А, чёрный агроном?
– Я ещё не думал над этим…
Отец остановился у двери, вприщур поглядев на меня. Да, я был мало похож на него – коренастый, руки плотные – с широкими ладонями и толстыми пальцами, как есть для труда. А я окинул взглядом его высокую, худощавую фигуру, вгляделся в строгое и аристократичное лицо. Отец поправил очки в серебристой оправе.
«Странное чувство, будто мы прощаемся…Хотя бред, нельзя думать плохое, – одёрнул я сам себя. "
– Да, и знай, мы по-прежнему ищем маму. Я по своим каналам…
– Я знаю. Всё нормально.
– Скоро уезжаешь?
– Через три часа. Может быть, ты успеешь вернуться с работы до моего отъезда? Поедем вместе…?
– Я постараюсь, но обещать не могу, – ответил папа уже в дверях. – Сегодня совещание, в конце недели принимаем новый объект. Но я приеду к выходным. Договорились? – И он неуклюже приобнял меня рукой, крепко держа синюю папку.
–Да, па…буду ждать.
Я закрыл дверь. Взглянул на мобильный. До отъезда оставалось еще много времени. Я прилёг на клетчатый диван в гостиной, остановив взгляд на портрете матери в летней соломенной шляпе, и с горечью задумался о ней…
Мама была доктор сельскохозяйственных наук, но мы понимали друг друга с полуслова, как говорят, дышали одним воздухом. Что случилось тогда? Я вновь и вновь прокручивал в уме тот день, вспоминая подробности.
В то пасмурное июньское утро я взбежал по крутой железной лестнице в старенькое здание лаборатории на второй этаж.
– Привет, мам! Я принёс бутерброды!
Красивая русоволосая женщина с правильными чертами лицами вскинула взгляд из-под очков. Пожалуй, её губы были несколько тонковаты и немного вытянуты в стороны и вверх уголками. Ярко-голубые глаза прозорливы – дымчато-голубые и завораживающие, словно у Туманной феи. Это была моя мама Ялисовета Романовна.
– Да, да, привет. Спасибо Егор, – рассеянно сказала она, смотря уставшими от бессонной ночи глазами. – Положи на тумбочку. – И продолжила рассматривать длинный пшеничный колос, вращая его в пальцах.
– Ты совсем не спала, ма.…Так нельзя. Поешь и иди домой.
Мама отодвинула от себя микроскоп, встала и распахнула окно. В душную лаборантскую ворвался свежий разнотравный воздух – цвёл чабрец, благоухала медуница, терпчил степной шалфей, – как сейчас это помню.
– Не могу, – ответила мама Яля. – Мне нужно в поле. И взяла в руки колос озимой пшеницы, подставив его солнцу, словно гигантской лупе.
– Что там? – выглянул я из-за её спины. Всё, чем она занималась на сельскохозяйственной станции, почему-то интересовало меня, манило природной тайной.
– Не знаю. Но что-то с ним не так, – задумчиво проговорила она.
– С кем с ним? – уточнил я и включил чайник.
– С колосом. Какие-то странные ости, слишком длинные…
– Ости – это жесткие волоски вокруг зерна?
– Да. – Она бережно положила колос на ладонь. – И цвет чешуй какой-то аномальный, словно позолоченный. Они так ярко сияют на солнце. Однако стоит свету пропасть – и они темнеют до коричневого. А потом колос словно погибает, прямо на глазах. Быть может, природа подаёт нам какой-то знак…
– Ма, – поморщился я. – Ты, кажется, переутомилась.
Мам Яля сдвинула на нос очки, недовольно посмотрев в мою сторону.
– Нет! – вскинул я руку. – Ты классный биолог и всё такое, но, правда, – подал я ей кружку чая, – тебе пора перерыв сделать.
– Чай выпью. Бутерброд съем. Но домой – к обеду! – отрезала она, отхлебнув глоток. – Не возражай. Мне нужно в поле.
И я лишь пожал плечами. А надо было прицепиться, как репей надоедливый! Быть с ней, идти в это клятое поле!
– Это опытный образец. Его привёз наш агроном вчера вечером. И он тоже показался ему странным. Я должна побывать там…непременно.
И она сделала так, как задумала. И исчезла. Вскоре, мы нашли лабиринт. Путаные пшеничные коридоры, выстриженные в виде спирали появились в одночасье в нескольких километрах от станции. Я думаю, туда вошла мама Яля.
Искали, сбившись с ног. Давали ориентировки по соседним областям. Потом, даже в областное НИИ звонили в надежде, что мама срочно поехала на консультацию к коллегам, не сказав нам ничего. Напрасно. Доктор Чаброва туда не приезжала.
Но я сразу почувствовал их. Духов земли, что являлись мне в детстве. Это их лабиринт, лабиринт для избранных.
Почему они исчезают?! В тот злополучный день я всё стоял и смотрел, вглядывался в ровный коридор, уходивший таинственной червоточиной в пшеничное поле. В один момент мне показалось, что тело подалось вперёд, ноги налились какой-то неведомой силой, толкая меня вбежать. Пророчество для рода по материнской линии сбывалось.
Я что-то слышал об этом от бабушки. Я стал вспоминать, думать.
Таинственная история, что произошла с младшей сестрой моей матери Еленой Чалой несколько лет назад – тут же всплыла в памяти. Как острые осколки мозаики – эти два несчастья составили странный, таинственный узор в моих размышлениях.
Моя тётя была одним из лучших ихтиологов-рыбоводов края. Летом жила в доме на колесах у рек, переезжала с место на место. Елена отменно плавала и ныряла, именно поэтому, то, что случилось – не укладывалось в голове. Друзья, что отдыхали вместе с ней в лагере, видели, как Елена ушла спать в палатку, а утром её, как ни бывало.
