А Маскаев уже подошел к их крыльцу и постучал в дверь. Ингины мысли заметались: «Попросить Мишу открыть? Глупо… Он работает… И как объясню?» Она уже подошла к двери, секунду помедлила, прислушиваясь. Потом резко распахнула дверь, надеясь внезапностью сбить спесь того, кто непонятно зачем к ним пожаловал.

– Чем я могу вам помочь? – она смотрела на него холодно, и сама чувствовала, как стекленеет ее взгляд.

– Добрый день, – ничуть не смутился Роман, и улыбнулся во весь рот. – Я – ваш сосед. Мы с вами уже как-то общались… Помните?

«Какое лицо, – у нее вдруг сбилось дыхание. – Боже, какое лицо!»

– Да, конечно, – ответила Инга тем же тоном. – Что вам угодно?

– Ну, что вы так-то… У нас воланчик залетел на вашу крышу, – он обернулся и указал на Лидочку, стоявшую с ракеткой в руке, как бы подтверждая, что они действительно играют в бадминтон. – Вы не будете против, если я заберусь?

– На крышу? Каким образом?

– А у вас нет лестницы?

– А у вас нет другого волана?

Он как-то шкодливо ухмыльнулся:

– Этот был последним! Все по соснам разлетелись…

– Не легче на сосну залезть?

– Вы боитесь, что я вас ограблю, что ли?!

Инга приподняла брови:

– А вы грабежами сколотили состояние?

Опустив этот вопрос, Роман предложил:

– Можно через чердак, если нет лестницы.

Поколебавшись, она отступила:

– Прошу! Сюда, пожалуйста.

В его тоне прозвучала мальчишеская виноватость:

– Мы больше не будем играть так близко. Извините, что побеспокоил вас. Мы, кстати, уже знакомы с вашим мужем. Он сказал, что вы – знаменитая пианистка.

И вдруг просиял, махнул рукой:

– Привет, Соня!

Кошка посмотрела на него с кресла, которое выбрала, лишившись колен хозяйки. И неожиданно зашипела, показав тонкие клычки. Это удивило Ингу, не помнившую такого за своей любимицей, которую она и без того уже хотела простить, а теперь готова была расцеловать. Только не при этом типе…

Слегка сдвинувшись так, чтобы закрыть Соню собой, Инга указала на узкую, темную лестницу, ведущую на чердак:

– Вам сюда.

Но Роман обернулся, поднявшись на пару ступенек:

– Вы не скажете мне свое имя?

– А вы увлекаетесь классической музыкой?

– Честно? Не так, чтоб очень…

– Значит, гипоталамус не развит, – заметила она бесстрастно. И пояснила: – Такой участок мозга.

– Что?! – у него как-то по-детски вспыхнули щеки.

А Инга продолжила с тем же равнодушием:

– Ученые доказали, что за восприятие серьезной музыки отвечает гипоталамус. Если он находится в зачаточном состоянии, человек не может понять музыку. Эмоциональность не развита.

– Я думал, музыку воспринимают душой, – отозвался он так серьезно, что ей стало смешно.

– А неразвитая душа – это для вас не так обидно?

– Инночка, с кем ты разговариваешь?

Михаил появился в дверях своей комнаты и, увидев Маскаева, расцвел улыбкой:

– Кого я вижу! Здравствуйте, Роман!

– У них волан улетел на нашу крышу, – равнодушно пояснила Инга. – Этот храбрец сейчас полезет за своей частной собственностью.

– Да что вы, в самом деле! – внезапно вспылил Маскаев. – Воланчик мне нужен, что ли?! Лидочке хочется поиграть…

– А вы теряете время на разговоры с нами.

Его красивый рот сжался так, будто Роман готов был заплакать. И в эту секунду Инга испытала незнакомую ей, почти материнскую нежность к мужчине, который вряд ли был моложе ее, но сумел сохранить в себе что-то ребяческое. Ей так мучительно захотелось прижать к груди его красивую, породистую голову с неразвитым гипоталамусом, что она шагнула назад, попятилась и скрылась в кухне. И как за спасательный круг схватилась за половник, отчаянно ненавидимый ею еще четверть часа.

До нее доносились голоса мужчин, мирно, даже весело беседовавших о чем-то, но, стремясь заглушить их, Инга принялась напевать арию из «Аиды», вставляя идиотские фразы о борще, который уже сварился, и потому они сейчас сядут обедать. Есть свежий черный хлеб, он так вкусно пахнет. Как это переложить на итальянский?

Прямо над ее головой что-то захрустело, раздались шаги – это Маскаев осваивал их чердак. Михаил быстро вышел из дома, очевидно, чтобы руководить действиями соседа снаружи.

– А я варю борщ, – упрямо повторяла Инга. – Он получился красивый. Такой красивый…

Когда она поняла, что говорит это не о бордовом месиве, что было перед глазами, ее охватил страх. «Он все-таки принес с собой этот страх», – ей вспомнилось, как стучало сердце, отзываясь на стук в дверь их дома. Не к добру он прозвучал этот набат…

– Достал все-таки, – с каким-то удивлением сообщил Михаил, вернувшись дом.

– Не велика сложность, – отозвалась Инга. – Давай обедать.

– Подожди, нужно же проводить его…

Шаги по лестнице зачастили, зазвучали громче, и Роман выскочил к ним довольный своей добычей. За спиной Инги вновь раздалось шипение…

– Вот он! Нашелся, – он продемонстрировал волан Инге.

– Безумно рада за вас, – она отвернулась к шкафчику и достала тарелки.

Роман громко втянул носом:

– Как вкусно пахнет!

– Может, составите нам компанию? – радушно предложил Деринг.

– Нет! – вырвалось у нее. – Простите, но это такой… домашний, а не званый обед.

Кажется, он даже не обиделся:

– А можно пригласить вас на званый? Вообще-то у Лидочки скоро день рождения. Но это еще в следующем месяце. Можно встретиться гораздо раньше. Хоть завтра! Если вы не против.

«Зачем тебе это?» – Инга посмотрела ему прямо в глаза. Он не выдержал, по-собачьи отвел взгляд. В Ингином детстве была овчарка, которая начинала моргать и прятать морду, когда девочка смотрела ей прямо в глаза. Наверное, собака априори считала себя виноватой перед человеком, который всегда прав.

Сейчас крошечная победа над тем, кто наверняка считал себя хозяином жизни, наполнила ее душу ликованием, в котором чувствовалась изрядная доля злорадства.

Михаил отозвался первым:

– Почему бы и нет? Почему бы и нет…

– Спасибо за предложение, – перебила Инга. – Я только боюсь, нам трудно будет найти общую тему для разговора. Вам не кажется? Мы с Мишей ничего не понимаем в бизнесе… Или молча поедим и разбежимся?

– А вы – сноб, – произнес Маскаев с удивлением. – Женщин называют снобами?

– Женщин называют так, как мужчина может себе позволить, – отрезала она.

Деринг взялся за его плечо:

– Извините нас, Роман…

Тот понятливо кивнул и пошел к выходу, неся свой волан, как трофей.

– Топай-топай, – едва слышно пробормотала Инга, не проводив его даже взглядом.

Закрыв дверь, Михаил остановился на пороге кухни.

– Зачем ты так, солнышко?

Она сжала зубы:

– Как?

– Мы и сами не бедствуем, чтобы так презирать богатых.

«Я второй час торчу на кухне, и это называется – не бедствуем!» – Инга заставила себя перевести дух.

– Прошу к столу! – провозгласила она, и постаралась улыбнуться, как Маскаев.

Но так – вряд ли у кого-то получилось бы…

                  ****

Во сне ей привиделось, что он влюблен в ее сестру. Хотя никакой сестры у Инги никогда не было отродясь… Да и не хотелось, хотя многие дети мечтают о родном человечке, лучшем партнере для игр. Но ей никогда не было скучно наедине с собой, все равно на игры не было времени, откуда же взялась эта сестра? Во сне дело было, конечно, не в ней, а в Романе, который пробрался в ее сон без приглашения, как накануне вошел в ее дом. В их с мужем дом.

«Как он посмел являться сюда со своей красотой?! – то и дело вскипало в ней с вечера. – Ведь понимал же, что в ней разрушительная сила… Что рядом с ним любой мужчина выглядит Квазимодо…Он хотел унизить Мишу?»

Эти обвинения были глупыми до чрезвычайности. Инга понимала это сразу же, но спустя четверть часа они набухали в ней вновь. И, причиняя боль, лопались, истекая раздражением… Так она промучилась до вечера, а, засыпая, поняла, что впервые страдала из-за чего-то, не связанного с ее рукой. И, не успев ни удивиться, ни обрадоваться, окунулась в темноту, из которого выплыло лицо Романа Маскаева, державшего за руку девушку с такими же рыжими, как у Инги волосами. Она не видела ее лица раньше, но сразу назвала его невесту сестрой, и поняла, что опять должна уступить эту красоту другой женщине.