Вождь держался с большим достоинством. Родригес постарался улыбаться и приветливо кивать на все ответы седовласого индейского старейшины.

– Плохие люди, плохо говорят, – жаловался Родригесу Нетамури. – Совсем мало понятно… А он (Нетамури показал на старика) называется Чадапако. Он приглашает бледнолицых на еду. – Что такое? – не сразу сообразил Родригес, озабоченный тем, как бы поменять принесенные испанцами стеклянные бусы и куски красной шерстяной ткани на бляху в головном уборе вождя.

– Он положит перед бледнолицыми еду и питье. – Нетамури всякими уморительными гримасами старался изобразить сколь вкусные вещи можно отведать на пиру, который решил устроить седовласый вождь.

Индейцы расставили рядом с хижиной вождя низкие чурбаки и покрыли их гладкими досками, соорудив таким образом нечто вроде столов. Тут же постелили циновки для гостей и наиболее почетных индейцев. На столы принесли, как обычно, множество уже известных испанцам фруктов. Некоторые фрукты, плоды и злаки, сваренные в глиняных горшках, они пробовали впервые. Впервые ели поджаренное на костре мясо, напоминающее крольчатину и какое-то другое – неизвестного европейцам животного, но чрезвычайно вкусное. Были также жареные птицы, похожие на голубей и дроздов. В горшках и выдолбленных из дерева сосудах пенились фруктовые и медовые напитки. Некоторые показались испанским морякам явно хмельными, наподобие легкого вина.

После пира индейцы запели довольно приятные, протяжные песни. Затем начали постукивать в небольшие бубны с натянутой на деревянные рамы кожей, разрисованной непонятными знаками, дуть в большие раковины, издающие унылое гудение. Засвистели и тростниковые местные свирели. Потом молодежь – парни и девушки в одних коротеньких юбочках – пошла плясать: очень задорно, весело и забавно. Некоторые молодые матросы присоединились к их танцам. Припомнили свои испанские «хоты» и отплясывали весьма горячо, как в Испании на больших праздниках.

Тогда Родригес достал из объемистого мешка стеклянные бусы и торжественно надел на шею старого вождя. Старик обомлел от восторга. Он велел своим детям принести ожерелье из розовых жемчужин и надеть на шею дорогого гостя.

Родригес прижал руки к груди, благодаря за «равноценный» подарок. Потом он достал из мешка медный колокольчик и зазвонил им над ухом вождя. Тот закатив глаза от счастья. Остальные индейцы издали вопль восхищения.

Родригес застенчиво указал на золотую бляху в головном уборе старика. Вождь без малейших раздумий отцепил ее и отдал неожиданному дорогому пришельцу, обменяв бляху на колокольчик.

Прочие моряки тоже приглядели у некоторых индейцев небольшие золотые украшения. Начался взаимный обмен, необычайно радовавший обе стороны. Однако золотых вещиц оказалось немного. Испанцы пробовали настаивать, потребовали, чтобы золота принесли еще. Один грубый парень даже схватил какого-то индейца за горло. Но тот не обиделся, а только развел руками. Потом указал куда-то в сторону леса.

– Там, далеко отсюда, – перевел с большим трудом Нетамури. – Идите туда. Там очень много такого.

– Золота? – тяжело дыша от алчного возбуждения, спросил испанец.

– Да, золота, – подтвердил указания индейцев Нетамури. – Завтра идите. Хорошие индейцы покажут.

Ночевали спокойно, расположившись посреди деревни. Гостям предоставили пустую хижину. Некоторые ловкачи разделили циновки для сна с молодыми женщинами, которые не отклоняли их настойчивых ухаживаний.

Вождь деревни назначил гостям трех проводников. Они явились на следующее утро и пошли впереди отряда испанцев. Один был пожилой, невысокий, опиравшийся, как на посох, на копье с наконечником из полированного обсидиана. Двое других – юные воины с луками и стрелами в узких колчанах, закинутых за спину. У них копья явно предназначались для метания – легкие, с тонким острым концом.

Индейцы пошли по неширокой тропе. Возглавляемые Родригесом испанцы разделились – кто-то с аркебузой или арбалетом, а другие с мешками и тесаками.

Родригес шел за проводниками в легкой кирасе, с мечом у пояса, положив на правое плечо секиру с копьевидным навершием, похожую на миниатюрную алебарду. Рядом с начальником бодро двигался Нетамури, изредка задававший вопросы индейцам-проводникам и переводивший им слова начальника.

В ветвях высоких деревьев, переплетенных широколистными цветущими лианами, мореплаватели разглядели не только красноперых или желтых с синими хохолками попугаев, которые были им уже знакомы на островах, но также большие стаи обезьян, с воплями преследовавшие их по верхушкам древесных крон. У этих крикливых назойливых животных с длинными цепкими хвостами морды выражали вражду и досаду, – будто идущие по лесной тропе люди чем-то им помешали. Они мчались над головами путешественников, не переставая пронзительно верещать, пока пожилой индеец с коротким копьем не издал с помощью свистка резкий высокий звук. После чего обезьяны в одно мгновение умолкли, а затем умчались по ветвям в неизвестном направлении.

Затем появились другие обезьяны, крупнее прежних. У этих оказались длинные унылые носы и рыжие космы на голове. Но они не выражали никаких признаков недовольства. Они молча следили за передвижением людей далеко внизу, под ветвями, занимаемыми носатыми зрителями, и так же молча убрались, прячась в густой листве, почти непроницаемой для солнечного света.

Пожилой проводник указал однажды Родригесу и побудил перевести Нетамури, указав на небольших зеленовато-сизых змеек, свисавших иногда с древесных сучьев, что, мол, следует быть по поводу этих малозаметных гадов очень осторожными, ибо их укус неминуемо несет смерть.

Родригес, обернувшись, передал сообщение проводника остальным испанцам. Те хмуро покивали, принимая сведения об опасности, таящейся в этом лесу. Выругались себе под нос и озирались теперь по сторонам с тревогой.

– Вот твари поганые, – бормотали бородатые мореходы, – и не заметишь, как свалятся тебе на голову. А то и сам случайно наступишь или схватишь рукой. Милостивый Господь и Пресвятая Дева, спасите нас…

Однако надежда добраться до мест, изобилующих золотыми россыпями или самородками, пленяли их сердца. Они приготовились к всевозможным угрозам и опасностям. Это были мужественные люди, но охваченные одной меркантильной страстью: добыть золото.

К ночи из глубины леса донеслись жуткие звуки: рычание каких-то хищников, дикие изнывающие рыдания, какой-то жуткий рев и переливающийся многократно тоскливый вой.

– Это обезьяны, что ли? – спросил через Нетамури Родригес у пожилого индейца.

– Нет, – отвечал индеец, – это страшный зверь, пожирающий все на своем пути. И духи леса, еще более ужасные… – во всяком случае, так, примерно, понял ответ проводника по спотыкливому переводу Нетамури помощник капитана Пинсона. Он тут же передавал свои познания собратьям в этом неслыханном плавании через Западный океан.

Наступление темноты предупредили, разведя с помощью индейцев костер, расчистив полянку вокруг костра и выставив на ночь сменный караул. Остальные подготовили для сна ложа из своих мешков и улеглись. Один испанец с аркебузой и один индеец с приготовленной стрелой и натянутым луком уселись лицом к лесу.

Кто-то приблизился посреди ночи и глядел из тьмы желтыми немигающими глазами. Испанец не знал, что придумать: стрельнуть, что ли, из аркебузы? Но молодой индеец решил по-своему. Он выбрал в костре головню покрупнее, сильно размахнулся и метнул ее прямо в немигающие глаза. Раздался резкий вскрик, потом стон и хихиканье… Желтые глаза исчезли. Больше не появлялись.

Утром проводник сказал через Нетамури: приходил лесной дух человеческого вида, но с длинными острыми зубами. Если человек из деревни будет один, то его он загрызет и выпьет всю кровь. А если людей много, как теперь, то этот лесной дух не страшен. Но все-таки надо быть настороже. Главное, не подпустить близко, а то укусит. Поэтому молодой Бияхо (так звали индейца-караульщика) поступил правильно.

Быстро поев и хлебнув воды из глиняных фляг, заспешили дальше. Лес временно кончился, начались открытые болотистые равнины с озерами и небольшими реками, соединявшими их. Проводник предупредил: чтобы шли точно по его следам, не отклоняясь в сторону, – можно провалиться в трясину рядом с тропой.