***
Пышущий жаром и паром огромный ржаво-оранжевый поезд медленно отполз от перрона. Поезда нравились Ричарду гораздо больше запряжённых лошадьми повозок. К сожалению, во всём государстве уже несколько десятилетий как функционировал только один, и приходилось ждать неделями, пока тот совершит полный круг. Кроме того, железнодорожные пути были проложены, мягко говоря, далеко не везде, куда его отправляли приказы императора… Но сейчас они с Ишкой могли преодолеть две трети пути на этой фырчащей тяжеловесной машине с такими большими колёсами, что он, стоя у основания, не мог и до оси дотянуться. Никто теперь не знал доподлинно, откуда взялись поезда, кто их изобрёл, и воспроизвести данную технологию тоже ни у кого не получалось. Ишка побаивалась этого вида транспорта, ей казалось, будто в движение его приводит нечто, заточённое внутри, как в ловушке. Она утверждала, что где-то там, в глубине, мечется обезумевшая от слишком долгого заточения душа. Там, где Ричард видел романтику, нечто возвышенное, свидетельствующее о человеческом гении – Ишка находила лишь страх и отчаяние, и не гордость людей, а затаённый, но до сих пор так и не избытый стыд. Она считала, что, пока от поездов не избавятся окончательно – стране удачу не познать. Мол, некоторые вещи отбирают дар речи и застилают глаза слезами у каждого, кто способен понимать и разделять боль. Ричарду это было не по нутру, он мог бы поспорить, что она нагнетает, причём нарочно.
– Мы непрошеные гости там, куда мы едем. Может быть, справедливо, если мы никогда не вернёмся, – меланхолично проговорила Ишка, облокотившись на узкую полоску подоконника, глядя, как за стеклом проносятся высохшие леса и пустые поля, занесённые бесчисленными сугробами. Закруглённые углы рамы, жёсткие скамьи, решетчатые багажные полки… Всё это ничуть не занимало её внимание. А ведь полным-полно горожан отдали бы всё за возможность купить всего лишь один билет на этот поезд!
– Вся страна обязана хранить лояльность короне. В том городе забыли о том, кому они принадлежат, – отозвался Ричард, не желая разделять такое пессимистическое настроение.
По полу, гладкому, рыжевато-жёлтому, бежали солнечные пятна, рябящие то и дело проскакивающими тенями самой разной формы и величины, от элементов наружного ландшафта, что мешали лучам дневного светила поступать равномерно. Ричард наблюдал за этой замысловатой игрой света и тьмы, избегая смотреть Ишке в глаза.
– Император объединил нашу страну, чтобы никогда не было больше распрей, а ещё – чтобы соседи не уничтожили крохотные графства, герцогства и баронства, присовокупив их лучшие угодья к своим. Теперь мы – сильная держава, способная потягаться с кем угодно. Возможно, нам стоило бы предложить и тем отсталым государствам примкнуть к нашему.
– Ты уверен, что те, кто отстаёт – именно они? И, даже если оставить это в стороне… Наша великая держава, такая, какой досталась нам… В чём её подлинная суть? Устройства, что мы научились использовать, но не можем наладить… Рукописи, истлевающие в архивах, не имеющие перевода, потому что язык утрачен… Осколок настоящей золотой нации, а не то, что мы представляем собой на сегодняшний день. И мы хотим затоптать, унизить, задавить те немногие ростки, что ещё живут и дышат самостоятельно.
– Проклятие? – Ричард даже не старался скрыть иронию.
Ишка отрицательно помотала головой.
– Я не верю в проклятия, преследующие свыше. Они – лишь одна из форм выражения чёрной магии, негативный оккультизм. Посвящённые, извращающие вверенные им таинства, безусловно, поступают дурно, однако, им не хватит сил сотворить такое с целым миром. Нет, мы губим себя сами.
Ричард поджал губы, скрестил руки на груди и откинулся на жёсткую спинку сиденья. Откуда у неё только берутся такие идеи в шестнадцать лет? За половину всего, что она тут ему наговорила, могли не только посадить в темницу, но и казнить принародно. Не исключено, что ему бы поручили исполнение приговора – обычно это доверяли как раз алхимикам, поскольку рыцари считали это оскорблением своего достоинства, а священники не могли в силу своего сана.
– Вы, алхимики, вызываете отвращение и страх, и не беспричинно. Вам ведь непременно нужно докопаться до основ таинств природы, даже если это значит, что её придётся разложить на мельчайшие составляющие, и неизвестно, удастся ли вам собрать вновь хотя бы половину. Вы регулярно платите высшую цену за крохи знаний, и вы уверены, что оно того заслуживает, но… Те, кого вы истребили только из-за того, что они пытались вас предостеречь… Это такие уж необходимые жертвы?
Ричарду очень хотелось воскликнуть, что уж он-то никогда никого не убивал только за то, что те мешали его обучению, но он вовремя подумал о том, насколько малодушно это прозвучит. Он не убивал, потому что ему никто никогда и не препятствовал, а не происходило этого, потому что до самостоятельных исследований он ещё не дорос по статусу допуска. Он лишь изучал то, что уже было открыто, и за это кто-то понёс ответственность задолго до самого его рождения. Получается, он собрался кичиться своими чистыми, ну – относительно чистыми, руками, как будто стыдился за своих коллег, как будто их занятия нуждались в оправдании и одобрении. Нет! Нельзя спасти каждого, нельзя предотвратить все ошибки, но они стараются, как могут, и, в конечном счёте, их изыскания служат на благо обществу. Алхимики не только возятся с мутными трактатами и сомнительными химическими смесями – один из них пресёк эпидемию, спровоцированную чёрными ветрами из пустыни, чьим-то злобным колдовством приманенными к окраинным городам, второй изгнал могильных плясунов из столицы! Если кто-то и сможет разобраться в оставшихся после доисторических племён реликтах, разбросанных по всей стране, тут – башня с постоянно дымящейся трубой, там – нечто, напоминающее крытую повозку, и тоже с колёсами, необычными рычажками и шестерёнками… Если кому-то это удастся – то алхимикам, одним лишь алхимикам. Остальные слишком погрязли в догмах, нравственности, замшелых легендах, повторяемых согбенными, высохшими стариками и старухами.
– Ты же знаешь, сколько всякой пакости расплодилось в последние годы, не так ли, Ишка? Если сейчас мы позволим доменам отколоться – начнётся хаос. Их сожрут… Не в переносном смысле.
Даже в их стране далеко не всё население состояло из одних лишь человеческих существ, и политика короля заставляла терпеть всех тварей, пока они не нарушали законы. Его Величество относился к ним как к уникальным этносам, которые нельзя преследовать лишь за то, что они выглядят иначе, и что повадки у них диковатые.
– Да, ты прав… Но не мы ли отобрали у них умение обороняться без помощи со стороны?
С Ишкой точно творилось что-то не то. Не показать ли её знахарю, лечащему душевные расстройства и проблемы поиска себя? Но ведь любой знахарь донесёт, и тогда её схватят.
– Послушай, Ишка, тебе лучше о таком не рассуждать. Это плохо скажется на твоём здоровье, и тогда начнутся проблемы, – осторожно намекнул ей Ричард.
Она рассмеялась.
– Я поражена твоими чуткостью и тактом, Чари, но не тревожься за меня! Я знаю, чего хочу!
Ладно, если так… Кто он такой, чтобы ей мешать? Пусть губит себя, если так нравится. Он не может так распуститься, семья не вынесет, если его осудят, как преступника. Ричарду хватило бы дерзости покрыть позором себя – но уж никак не их, они не заслужили, чтобы от них отворачивались даже на улице, не говоря о продуктовых и вещевых лавках. Он меньше всего хотел бы бросать или предавать Ишку, однако, если встанет вопрос о выборе… О, проклятье, Ричард не мог ручаться за то, что выберет! Оставалось молиться – если бы имелась хоть одна верховная сущность, в которую он бы веровал, – что ему и не понадобится.
Глава 3. Запретная магия
Тупое острие конуса, завершавшего носовую часть локомотива, моментально привлекло внимание ребятишек, стоило лишь составу застыть перед бетонной платформой. Впрочем, выпуклые бока вагонов, окна по метру в высоту и три в длину, два этажа состава тоже не избежли их внимания. Смотритель станции окриками отгонял их подальше от края, но мальчишки всё равно так и норовили залезть на поражавшую их воображение металлическую конструкцию. Поезд был грохочущим великаном, шедевром человеческой мысли, он пленял воображение, когда, высекая колёсами из рельс искры и пламя, уносился прочь или, наоборот, летел к платформе.
