Глава 1. Демон
Колёса маленького чёрного экипажа без вензелей на дверцах, равно как и любого другого указания на его принадлежность, и копыта двух вороных лошадей, тянувших его за собой размеренной рысью, месили жирную бурую грязь, оставшуюся на большом тракте после недели сплошных ливней. Серые занавески на скромных маленьких окошках были плотно задёрнуты, и рассмотреть седока или седоков не представлялось ни малейшей возможности. Глухое и безразличное ко всему выцветшее небо пыталось кое-как прикрыться рваными, дряблыми тряпками невнятной хмари, выглядевшей не лучше жалкой пародии на одежду нищих побирушек на подходе к великолепному королевскому дворцу. Мёртвые деревья, уныло торчавшие по обочинам дороги здесь и там, дополняли впечатление обо всём этом тоскливом и бесприютном крае. Ни одной яркой краски, ни одного живого впечатления здесь было не сыскать. Всё естественное, молодое, энергичное давно или покинуло эти места, или покоилось в могилах. Лошади недовольно фыркали и всё менее и менее охотно перебирали ногами – им тоже тут не нравилось. От всего – разрушенной до фундамента церкви, над руинами которой бестолково вилось и надсадно каркало тощее вороньё, или давно брошенной, забывшей, что такое приличные злаки, заросшей вдоль и поперёк буйными сорняками пашни, или заболоченного, не пригодного ни для купания, ни для рыбалки, болезненно-зелёного, затянутого ряской и спрятавшегося за высоченными дебрями осоки и камыша озерца тянуло гнилью и запустением. Одиночеством и безнадёжностью. Выхолощенностью и той бедностью, что уже не совместима с жизнью. Казалось, никакой разницы, в какую сторону двигаться, в подобном захолустье не существовало, всё одно и то же, и нигде спасения нет. В этой дыре давно сгинули добро, справедливость, понятия о государственной власти, и даже интерес ко всему остальному миру. Условно огороженный участок никому не нужных территорий. Как покинутый и забытый погост.
– Дальше я не поеду, – остановив экипаж, высокий и худой, как сухая жердь от забора, возница почти презрительно бросил эти слова назад. Впрочем, не оборачиваясь, словно зная, что этого и не нужно.
Устного ответа не последовало, однако, через несколько секунд пассажир соскочил на землю, причём миг, когда он отворил створку и вышел на приступку, возница не уловил. Даже в тусклом, будто от пытающегося чадить сквозь сплошную пелену густого, как хороший кисель, тумана фонаря, свете немощного блёклого белёсого недоразумения, даже и наименования солнца не заслуживавшего, красные пряди великолепных длинных волос путника вызывающе дерзко блеснули. Такого сочного штриха во всех окрестностях наверняка отродясь не водилось.
– А холодно! Самое оно для прогулки! – весело проговорил он, широко улыбаясь, потирая ладони в белых атласных перчатках, гармонировавших с пейзажем не больше, чем его же длиннополый коричневый кожаный плащ.
Воздух действительно остыл до того состояния осенней мозглости, когда иней уже и под прямыми лучами дневного светила совершенно не торопится таять, а тонкий ледяной налёт на поверхности луж держится вплоть до тех пор, пока на него кто-нибудь не наступит. Облачка пара вырывались изо рта странного путешественника при каждом выдохе, сопровождавшем его речь.
– Может, лучше сядешь обратно, и вернёмся в город? Я ждать тебя не буду, – едва ли не враждебно проворчал возница.
– И не надо, дядюшка! Я не пропаду! – рассмеялся путешественник.
– Все вы так говорите, а никто из навещавших эти места не вернулся, – буркнул вдвое сильнее помрачневший возница и, развернув повозку, укатил в обратную сторону.
– Ну, да, ну, да… – пренебрежительно и с явной скукой сказал себе под нос красноволосый, помахав рукой вслед.
Этих баек он наслушался вполне, добавки вовсе не хотел, и был рад, что провожатый отбыл, не став развивать тему.
Легкомысленно посмеиваясь, путник зашагал по накатанной бесчисленными телегами, повозками и волокушами колее, и налетавшие то и дело порывы ветра взмётывали его великолепный хвост, выглядевший так, будто кто-то подвязал синей лентой язык самого настоящего пламени.
***
А впечатление от этой окраинной области страны, ютившейся у чёрта на куличках, всё ухудшалось и ухудшалось. Хотя, казалось бы, дальше уже некуда.
Пустые, причём заброшенные не вчера, и даже не год назад, покосившиеся лачуги, едва прикрытые остатками истлевшей соломы, составлявшей основной материал их крыш, беззубо скалящиеся тёмными проёмами оконных квадратов и прямоугольных входов. Огороды, превратившиеся в царство бурьяна – колючего лилового репейника и ядовитой чёрной белены. Коровий остов прямо посреди чьего-то подворья. Можно было бы, пожалуй, решить, что через это место проходили боевые действия, но путник хорошо, как мало кто другой, знал, что в государстве давно не случалось войн. Даже гражданские восстания не осмеливались зародиться. Но что же тогда стряслось здесь?
Сапоги легко продавливали чуть подмёрзшую, но ещё недостаточно крепкую для того, чтобы удержать форму под весом человека, сбившуюся в крупные комки жижу. Под толстыми шипованными подошвами, дорогой и качественной резиной из столицы, смачно чавкало.
Пройдя через весь посёлок, путник вышел за околицу и остановился перед огромным пустым пространством, вроде голого луга, ядовито-зелёного, будто ведьмовская отрава, бурлящая в давно не мытом котле. От гладкой поверхности разило, как от давно протухшего варева. Собственные ядовитые испарения мешали всей этой погани замёрзнуть. Путник с трудом разглядел вбитые в редко торчавшие из топи кочки янтарно-жёлтые колышки, и, ничтоже сумняшеся, прыгнул на первый из отмеченных так бугорков. Тот немного просел, но большая его часть осталась торчать над мерзкой булькающей хлябью. Второй и третий холмики тоже не представляли из себя ничего особенного, зато четвёртый чуть не затонул прямо под ногами у красноволосого, тот насилу успел перескочить дальше. Болото надувало пузыри, напоминающие болезненные гнойники, и, с глухими хлопками лопаясь, те наполняли воздух новыми порциями смрада. Путник не обращал на них ни малейшего внимания, хотя, нормальному человеку от даже четверти подобной вони стало бы дурно.
Островок вынырнул из молочного покрова тумана, плотного, будто тканевая завеса, отгораживающая будуар несовершеннолетней девственницы от остального дома, внезапно. Белая мгла заволакивала топи чем дальше – тем плотнее, всё гуще и гуще заволакивая обзор, так, что и колышки стало почти не разглядеть, и, казалось, заунывное однообразие никогда не изменится, как вдруг искомый клочок суши возник прямо перед путником, будто по какому-то магическому слову, и выглядел он мёртвым и незыблемым, подобно кладбищенскому склепу из цельного гранита. Любому психически адекватному человеку здесь показалось бы, что он уже в загробном измерении. Тишина обволакивала этот жалкий участок стылой земли не подлежащим обжалованию приговором, и даже рядом с виселицей, когда на ней в петле болтается свежий труп, а красноволосому доводилось посещать лобное место на главной площади столицы сразу после казни, не становилось так боязно и одиноко. Он даже ничуть не удивился, когда чуть не наступил на череп с трещиной на затылке и половиной отсутствующих зубов. Узловатые толстые корни погибших деревьев с отслаивающейся корой походили на извивающихся змей, то стелящихся по земле, то высовывающих из неё морщинистые спины. Того и гляди, зашевелятся, твари… Впрочем, судя по тому, как настороженно и почти опасливо озирался путник – он вовсе не исключал такое развитие событий на полном серьёзе. И, вообще, видимо, ожидал всего, чего угодно.
Туман полз, подкрадывался, затаиваясь между громадных неотёсанных валунов и скапливаясь бесформенным студнем в узких длинных трещинах смёрзшейся почти до состояния камня, хуже души ростовщика и сострадания могильщика, почвы. Когда-то, судя по остаточным признакам, это был вполне плодородный чернозём, но что-то убило его так же, как и весь остров. Путнику даже показалось, что туман, изучавший его с любопытством учёного, собравшегося препарировать новое подопытное создание, как-то замешан в нынешнем плачевном положении острова, и даже той покинутой деревни, что эта выцветшая до сходства с тонким саваном мозглая знобкая дымка обладает подобием самосознания. Безумие, наверно… Однако, путник не спешил сознаваться в том, что ему на ум приходит мнительная чушь. Он отломил кривой сук от ближайшего дуба и положил перед собой, начертил мелом треугольник с маленькими зубчатыми стилизованными изображениями горящего пламени на каждом из углов, и сухая голая ветка вспыхнула, превращаясь в готовый факел. Вооружившись этим самодельным оружием против сумрака, окутавшего мир вокруг, путник крадучись двинулся дальше. Конечно, остаться незамеченным он не рассчитывал, просто такой шаг, мягкий и плавный, был для него привычным во время выполнения заданий. Он старался не суетиться сверх необходимости и производить поменьше шума, даже точно зная, что добыча уже учуяла его, и готовится дать отпор.
