– О Великий Властитель Света, да свершится предначертанный тобой Великий Переход!

Пляшущие световые шарики замерли на миг, а затем, словно Леты, закружились вокруг Священной Спирали, всё убыстряя скорость… И вот уже они слились в единый сверкающий шар, который слегка поднялся над землёй, затем сжался, превратившись в сверкающий диск, и в следующее мгновение исчез под землёй, словно она вовсе не была твердью! На опустевшей Священной Спирали виднелись камни, медленно меняющие огненный цвет на свой обычный чёрный.

Мелинда, собрав всю свою волю, продолжала стоять, подобно каменному изваянию – она ждала…

К этому времени Велерад спешно закончил свои дела в Мире людей.

Конь стремглав нёс его на церемонию Ритуала Великого Перехода к Священной Роще, куда Первый Рыцарь королевы опоздал, чего не случалось уже много столетий.

Оставив коня, он бегом направился к Священной Спирали. Ритуал Великого Перехода отбирал у королевы много сил, и обязанностью Первого Рыцаря была помощь ей.

Велерад подбежал в тот самый миг, когда камни полностью приобрели свой обычный чёрный цвет. В тот же миг силы оставили Мелинду. Она упала бы, не подоспей Велерад.

– О моя королева, – с горечью воскликнул тот, – ты видишь результат своего безрассудства! Силы, которые ты забрала из будущего и растратила на короткоживущего, уже не вернёшь. Ты приблизила свою старость!

– Лучше помоги мне добраться к нашим врачевателям… И позаботься, чтобы наш гость не видел меня такой… – тихо произнесла королева и поникла на его руках.

После Ритуала Великого Перехода королева всегда долго восстанавливала силы. С годами такой отдых становился всё более продолжительным – увы. Два других Ритуала – Большой Бал Детей и Большой Бал Юных – наоборот, наполняли её силой и энергией. Но с уходящими альвами, похоже, уходила и какая-то частица жизни Мелинды…

В Мире альвов все безгранично любили свою королеву и почитали её. Наилучшие врачеватели растирали чудодейственными бальзамами её тело, поили только им известными снадобьями. Самые старательные массажисты лёгкими прикосновениями своих тонких чувственных пальцев усиливали жизненные токи её ослабшего тела. Музыканты играли ей свои самые лучшие произведения, в которых звучала грусть, сменяющаяся затем торжеством жизни. Флористы каждый день приносили ей свежие душистые цветы, а обработчики камней – новые украшения из самоцветов, как известно, врачующих и тело, и душу.

Вдохновляемая заботой подданных, королева медленно приходила в себя после того ужасного упадка сил. И теперь она уже выглядела почти как прежде: немолодая, но ещё стройная и привлекательная женщина, которой вовсе не хотелось выглядеть некрасивой и усталой, особенно в глазах молодого любовника, которому по приказу королевы на время её болезни подносили напиток из сон-травы.

Велерад всё чаще задумывался о чём-то, но больше воспитательных разговоров с королевой не вёл. Но вот, наконец, настало время, когда Мелинда почувствовала, что силы снова вернулись к ней, и она опять предалась любовным утехам, будто торопясь наверстать упущенное время…

Жизнь в Мире альвов шла своим чередом.

К концу лета неожиданно исчезла Дана.

Её исчезновение Гриць заметил не сразу, потому что давно уже смирился с независимым характером приёмной дочери, которая вообще больше времени проводила в лесу, чем дома. Сначала он подумал, что Дана ночует у Марьяны – такое бывало не раз. Выждав несколько дней, он приехал в управление, зашёл в её кабинет и заявил:

– Слышь, начальница, гони мою девчонку домой – завтра поедем ей школьную форму покупать, ну и что там ещё надо…

Марьяна подняла от отчётов удивлённое лицо.

– Дану? А её у меня нет…

– Как так – нет? А где же она?

– Не знаю, – пожала плечами Марьяна, – я давно уже не видела её…

И завертелось. Были организованы масштабные поиски, не принесшие результатов. Гриць написал заявление в милицию, которая тут же произвела самый тщательный обыск у него в усадьбе, подозревая, в первую очередь, его самого. Ничего, что могло бы указать на преступление, в усадьбе не нашли. Гриць с горя снова запил.

Марьяну тоже не раз вызывали к следователю, но она не добавила ничего существенного, что помогло бы в поисках девочки. В самом деле, не рассказывать же в милиции сказки, сочиняемые Даной:

– А знаешь, Марьяна, я вчера видела себя в большущем красивом зале. Я танцевала с принцем, который подарил мне очень красивое платье, украшенное сверкающими камешками. А какая красивая там была музыка…

Кто из нас не видел себя в детстве принцессой или путешественником в дальних странах?..

В конце концов, не найдя каких бы то ни было признаков криминала или несчастного случая, а также учитывая приютское прошлое и бродяжий нрав Даны Гармаш, её объявили во всесоюзный розыск. Органы опеки предположили, что девчонка решила бродяжничать, поскольку учиться в интернате, как порядочные дети, не хотела. Особенно на таком предположении настаивала инспектор органов опеки Екатерина Васильевна – строгая, не терпящая фамильярности кабинетная чиновница.

Мирослав Викторович с бодрым видом поднимался по старой выщербленной лестнице на второй этаж прокуратуры, стараясь не показывать, каких усилий это ему стоило. Но куда больше усилий он приложил недавно на комиссии ВТЭК, пытаясь доказать собравшейся медицинской братии, что недавнее ранение уже в прошлом, и он вполне годен к строевой. Уважаемые доктора согласно кивали головами, о чём-то переговариваясь вполголоса на латыни, но в конце вынесли вердикт: инвалидность. Еле-еле Мирослав Викторович сумел их уговорить временно отложить заключение – на срок санаторного лечения.

Надо заметить, что прежде он никогда не позволял себе такого праздного безделья, как санаторий. Даже в молодости, после ножевого ранения. Тогда медики его чуть ли не с того света вытащили, да и то лишь благодаря случайному совпадению групп крови его и одной девчушки, Марьяны Доний, лечившейся в той же больнице.

Помнится, вскоре после выписки он хотел поблагодарить девочку. Тогда Мирослав купил огромный букет ромашек и заявился по адресу её проживания. Но, оказывается, Марьяна уехала к бабушке на Буковину и осталась там. У него же вскоре началась совсем другая жизнь – семейная…

Он прошёл мимо секретарши Люсеньки, поздоровавшись с ней. Хотя Люсеньке было уже давно за сорок и размеры её тела шагнули за те пределы приятной полноты, когда женщина из «пампушечки» переходит в «толстушку», она так и осталась для всех Люсенькой.

– Мирослав Викторович, вам как обычно, чёрный, без сахара?

– Буду очень признателен.

Закрыв за собой дверь кабинета, он направился к окну. Это были, пожалуй, самые приятные минуты службы – утренний кофе – перед тем, как в очередной раз окунуться в мир насилия, звериной злобы и подлости.

Стоя у окна, Мирослав Викторович наблюдал за обычной уличной жизнью, но мысли его были далеко. «Я устал, я очень устал… Каждый день из года в год видеть людскую… да нет, нелюдскую ненависть, зверство, насилие, кровь и горе…Зверство… Да зверям и в голову не придет то, что придумает извращённое сознание маньяка… Что за дьявольская сущность сидит в человеке? И почему у одних она может ничем себя не проявлять до самой смерти, а над душами других безраздельно властвует с детства – и такое приходилось встречать. Выходит, клирики правы – бес сидит в человеке…»

Скрипнула дверь – секретарша принесла кофе.

– Поставьте на стол, Люсенька.

Дождавшись, когда секретарша выйдет, он взял чашку и снова подошёл к окну. На улице стал накрапывать дождь. Юноша и девушка, держась за руки, пробежали через дорогу и, остановившись на тротуаре, стали целоваться – прямо под припустившим сильнее дождём.

Любовь!

Странная штука – любовь… Маньяки тоже зачастую убивают, как они утверждают, из-за огромной любви. Вот как Тимка, к примеру. Хотя нет, сравнение не совсем удачное – Тимка же не маньяк, просто был в состоянии аффекта. Что там Тимка сказал мне о любви? Чтоб понять, нужно любить… Может, он был прав? Любовь… Да была ли она, на самом деле? Нет, конечно же, была… Вот только…