– Забавное имя, хотя чем-то похоже на кошачью кличку.

– А я смотрю, ты шутник. Кажется, Петр Николаевич не зря посоветовал к тебе зайти. Он так волнуется за меня, даже странно. Один минус: он общается с моими родителями. Тебя самого-то как зовут?

– Александр.

– Так вот, Александр, – сказал Ян, прищурившись, – ты часом не сумасшедший?

– Чего?

– Спрашиваю, не сумасшедший ли ты? Просто мне регулярно попадаются сумасшедшие, я их притягиваю как магнит, поэтому решил уточнить. Вот, например, буквально сегодня очередная ненормальная подходила ко мне в кафе. Я сидел, никому не мешал, наслаждался утром: солнце светило, птицы гуляли по асфальту. И тут она выплыла из-за угла – в огромной шляпе с бантами, с леопардовым шарфом на шее, – подошла ко мне, подмигнула и быстро стащила печенье с моего блюдца. Положила его себе в карман и расхохоталась. Честно говоря, если бы не ее безумный смех, я бы убил ее прямо на месте. А так – что взять с сумасшедшей?

– Может, это просто была какая-нибудь старая писательница? Во всяком случае, по описанию она похожа на Петрушевскую.

– На кого?

– На Петрушевскую, известную писательницу. Она тоже любит огромные шляпы.

– Господи, какой бред ты сейчас несешь.

– Что?

– Забей, это неважно.

– И все же: не считая сумасшедших, здесь есть чем заняться? Ты тут постоянно живешь? – спросил Саша после короткого молчания, снова наливая коньяк.

– Нет, я бы свихнулся, здесь же пропасть, нечего делать. Но иногда сбегаю сюда, почему нет.

– От кого тебе сбегать? Тебе же лет двадцать.

– Двадцать один, если быть точным. От родителей, конечно. То есть не совсем сбегаю, они догадываются, где я, просто отстают на время: понимают, что в некоторые моменты лучше меня не трогать.

– От таких заботливых родителей и сбегать как-то глупо.

Ян посмотрел на него исподлобья.

– А сам-то ты чего здесь? Тоже от кого-то сбежал?

– Нет, просто мама попросила меня продать эту квартиру, пока сама занята.

– Чем же она таким занята, что даже не может летом съездить на море?

– Ну, она занимается своим здоровьем – анализы, обследования, консультации.

– У нее какое-то серьезное заболевание, да? – Ян откинулся на стуле и улыбнулся.

– Надеюсь, что нет.

– Как это глупо, – он вдруг засмеялся. – А я вот, наоборот, мечтаю, чтобы мои родители как-то побыстрее уже заболели, да и с концами: они богатые, так что деньгами я буду обеспечен на годы вперед. Ну а пока ничего такого не случилось, я хочу продать эту квартиру и съездить за границу – хоть поживу по-человечески. Глядишь, за это время и с родителями что-то произойдет.

– А откуда у тебя здесь квартира?

– Мой отец тут вырос, это его матери. Она вот, кстати, была ничего, получше своего сына. В детстве меня то и дело отправляли к ней на выходные, когда я мешался в Сочи. Ну а я и не был против, бабка была заботливая. Только вот умерла рано. Родителям оказалось не до ее квартиры, у них ведь вечные сделки, встречи, переговоры. Они, черт возьми, очень важные люди, понимаешь. Ну и со временем эти ключи достались мне. Такая история.

Выпив коньяк, Саша поставил бокал в раковину.

– Тебе пора идти. А мне спать. У меня еще дел на целую ночь хватит.

Ян встал, совсем не шатаясь, как будто и не пил, и вышел в прихожую. Там он обернулся и сказал Саше:

– А что, может, завтра вечером сходишь со мной и Гердой в бар? Ее сестра тоже будет. Бары тут не очень приглядные, но зато веселые. И девушки хорошие – пойдем, тебе понравится.

– Если только я не просплю двое суток подряд, – сказал Саша и закрыл за Яном дверь.

Оставшись в одиночестве, он понял, как устал за прошедший день. Он стянул с себя футболку и лег в кровать. Атласная ткань покрывала холодила кожу. Из коридора в комнату просачивался слабый желтый свет. Саше захотелось его выключить, но он уснул прежде, чем смог заставить себя подняться.

На следующее лето после смерти бабушки Саша впервые увидел море: вместо деревни он с мамой поехал в Крым, в санаторий неподалеку от Ялты. Делать там было нечего, кроме как лежать на пляже, препарировать огромных медуз и ходить на процедуры – прогревания, массаж, ингаляцию, – так что весь отдых ему запомнился как бесконечный и сонный летний день, который длился и никак не мог закончиться. Именно с этим путешествием ассоциировалась у него потом строчка из стихотворения Бориса Пастернака: «И дольше века длится день» – ему казалось, что он и правда длился дольше пары веков. Тем более что мама заставляла его читать «Записки охотника» Ивана Тургенева, а скучнее этой книги, да еще на палящем солнце под равномерный шум волн, трудно что-то представить. Еще более удручало, что кормили в санатории ужасно: гороховое пюре, печенка, брокколи и тушеная капуста снились ему ночами, и с тех пор он не притрагивался ни к одному из этих блюд.

Несколько раз за время отдыха он с мамой ездил на экскурсии, где смог увидеть и путаные улочки Евпатории, и порт Севастополя, и гору Ай-Петри, и Ласточкино гнездо, и Ливадийский дворец, и Бахчисарайский фонтан. Мама постоянно жаловалась на дурное обслуживание и запущенность всего вокруг, но под конец отдыха ему было грустно уезжать из Крыма. Было жаль тенистых парков, огромных скалистых гор с елями и соснами, резных беседок в восточном стиле, небольших домиков с облупленными белыми стенами, гибких вездесущих кошек, розового ягодного мороженого в хрустальной фиалке, морского воздуха, сладкого от цветочной пыльцы, – все это хотелось взять с собой в город, сложить в мешок без дна и увезти.

В Москве его ждала неожиданная новость: оказывается, они вот-вот переедут в новый дом. Вместо двухкомнатной квартиры на Павелецкой, в здании еще сталинских времен, у них появлялась трешка в совсем новом доме, тоже недалеко от центра. Родители были уверены, что Саша обрадуется, ведь у него будет собственная комната, а не совмещенная с гостиной, – и он обрадовался, хотя заранее начал скучать по знакомой квартире, по высоким потолкам и прочной дубовой мебели, даже по нелюбимой школе.

Но больше всего ему было жаль расставаться с соседкой, Галиной Сергеевной. Несмотря на тяжелое имя, она была стройной красивой женщиной, которая в сорок с небольшим выглядела на тридцать или тридцать пять. Неважно, по какому поводу она выходила за порог квартиры, она всегда безупречно выглядела: в ярком облегающем платье, в широких белоснежных брюках и блузке кобальтового цвета – она неизменно красила губы красной помадой и обязательно подводила глаза, которые выглядывали из-под рыжей челки, – большие, с темными зрачками. Саша видел, как все мужчины во дворе смотрят ей вслед; даже отец провожал ее быстрым взглядом.

Однажды, когда родителям нужно было ехать в гости, а Саша болел, они попросили ее приглядеть за ним – после этого мальчик стал то и дело навещать ее после учебы. Однокомнатная квартира Галины Сергеевны была совсем не похожа на свою обладательницу – вещи пребывали в беспорядке, на полу валялись монеты вперемешку с цветными записками и окурками, а грязные окна были обклеены пожелтевшими газетами. Только кресло у торшера, кровать и гардероб с зеркалом выглядели более или менее опрятно. Поначалу Саша удивлялся этому, хотя и не показывал, а потом привык к хаосу, в котором она жила. По вечерам она снимала роскошные наряды, как сбрасывают мертвую кожу, надевала объемный махровый халат голубого цвета и без сил падала в огромное кресло, закинув ноги на мягкий изогнутый подлокотник. Она звала Сашу, просила сесть напротив себя, и начинала рассказывать о своих путешествиях и знакомствах: она любила бывать в Каннах и Конго, в Осло и Сеуле, в Праге и Тегеране, дружила с писателями, пиратами, наследными принцами. Она рассказывала увлекательно и легко, и казалось, будто за плечами у нее не одна жизнь, а несколько, и она их последовательно разыгрывает перед зрителем. Саша не все понимал из того, что она говорила, но слушал завороженно, а самым любимым моментом во всех историях была концовка, когда в руках Галины Сергеевны сама собой, прямо из воздуха, возникала какая-нибудь затейливая вещица, сувенир, привезенный из далекого города: нефритовая статуэтка, магнит с Эйфелевой башней, костяной браслет, бутылочка из синего стекла с морозным воздухом – все это она отдавала Саше, который не верил, что можно так легко разбрасываться подобным богатством.