– Кто придумал такую чушь? – спросил Пэдуэй скорее с раздражением, чем с опаской.
– Сам… э-э, благородный Теодегискель. Он сказал, что пришел к тебе в гости, и там ты не только нанес ему оскорбление, но и нагло хвалился своими связями со сторонниками Империи. Товарищи Теодегискеля подтвердили его слова. Оказывается, ты строишь планы предательской сдачи Рима врагу и поспешно готовишься вывезти свое имущество.
– О боже! – воскликнул Пэдуэй. – Неужели я похож на полного идиота? Если бы я строил коварные планы, разве стал бы я об этом повсюду трепаться?!
Лиудерис пожал плечами:
– Не знаю, не мое дело. Я просто выполняю приказ – держать тебя до допроса под арестом. Уведи его, Зигфрид.
При слове «допрос» Пэдуэй содрогнулся. Если честный простак Лиудерис вобьет себе что-нибудь в голову, вряд ли его легко удастся разубедить.
Готы устроили тюрьму, или, точнее, лагерь для содержания арестованных, в северной части города, между Тибром и Фламиниевой дорогой. С двух сторон лагерь был обнесен наспех сделанной оградой, а с двух других – аврелианской стеной. В тюрьме уже находились несколько римских патрициев, подозреваемых в заговоре. Вдоль стены и ограды стояла стража, а на противоположном берегу Тибра – специальный пост на случай, если пленнику удастся преодолеть стену и вплавь перебраться через реку.
Три дня Пэдуэй не находил себе места – не давали покоя думы. Когда он уставал от хождения из одного конца лагеря в другой, то садился. Когда уставал сидеть – принимался расхаживать…
Какая вопиющая глупость – возомнить, что дела здесь можно вести с такой же легкостью, как в Чикаго! Совсем другой мир – жестокий, грубый. Надо принимать это в расчет, не то мигом пропадешь. Даже тертые интриганы-политики и прожженные бандиты в военной форме зачастую плохо кончают. Каково же приходится тихому и покладистому человеку? В самом деле, вот он старался ни во что не лезть – и в итоге вляпался в дикую ситуацию из-за какой-то подзорной трубы! С таким же успехом можно было вовсю пускаться в авантюры… Ну ладно, если ему суждено отсюда выбраться, то он им еще покажет!
Четвертый день тоже не принес Пэдуэю успокоения. Охрана казалась чем-то взбудораженной. Он пытался расспросить солдат и понял из их нелюбезных объяснений, что возле Террачины должен состояться большой совет, где готы будут обсуждать свои планы после потери Неаполя.
Мартин разговорился с одним из содержащихся под стражей патрициев.
– Ставлю солид, – заявил он, – что Теодохада скинут, а на его место изберут Виттигиса.
Патриций, бедняжка, клюнул и пошел на спор…
Вскоре Пэдуэя навестил Томасус-сириец.
– Тебя хотел повидать Нерва, но у него не хватило денег на достаточно большую взятку… Как тут с тобой обращаются?
– Терпимо. Нельзя сказать, что кормят вкусно, зато обильно. Лиудерис убежден, что я причастен к некоему заговору против Рима. Это плохо – вдруг решится на крайние меры, чтобы выбить из меня признание.
– Да, заговор действительно существует. Но по крайней мере, несколько дней ты можешь не беспокоиться. Лиудерис уехал на совет, готы пока в замешательстве… Утром отправили последний твой ящик. Эбенезер-еврей через две недели собирается во Флоренцию. Он присмотрит, чтобы твои работники не удрали со всем имуществом.
– Если они уже не удрали… Есть какие-нибудь известия о ходе военных действий?
– Никаких, кроме того, что Неаполь очень сильно пострадал. Захватив город, гунны Велизария вышли из-под контроля. Впрочем, ты, должно быть, это знаешь. Уверен, что неким магическим образом тебе открыто будущее.
– Возможно. Кстати, Томасус, ты сам на чьей стороне?
– Ну, я как-то не задумывался… Скорее за готов. У итальянцев боевого духа – как у кроликов, так что стране все равно не быть независимой. А если уж нами должны править иноземцы, то пусть лучше готы, чем юстиниановские сборщики налогов. Этого не способны понять только ортодоксы, к примеру, мой кузен Антиох. Они совершенно теряют голову, едва заговорят про арианскую ересь.
Перед уходом Томасус спросил:
– Может, тебе чего-нибудь принести? Если, конечно, позволит стража…
Пэдуэй задумался.
– Пожалуй. Принеси мне красок.
– Красок? Ты хочешь побелить аврелианскую стену?
– Нет, я имею в виду краски для картин. Ну, знаешь… – Он неопределенно помахал рукой.
– А, понятно. Да, это поможет скоротать время.
Пэдуэю надо было подняться на стену, чтобы сверху осмотреть лагерь в поисках пути бегства. Поэтому, когда Томасус принес все необходимое для занятий живописью, Мартин обратился за разрешением к начальнику охраны, хмурому раздражительному типу по имени Хротиг. Хротиг кинул на него косой взгляд и буркнул одно слово: «Ni!»
Пэдуэй скрыл свое разочарование и удалился поразмыслить на тему «Как завоевать друзей». Остаток дня он экспериментировал с весьма замысловатыми для непривычного человека орудиями художника. Товарищ по несчастью, заключенный римлянин, разъяснил ему, что рисуют водяными красками на покрытой воском доске, а затем доску разогревают, чтобы воск размягчился и впитал пигмент. Дело это весьма тонкое – если доску перегреть, воск расплавляется, и краски текут.
Хотя Пэдуэй не был профессиональным художником, все археологи немного разбираются в рисовании и черчении. Поэтому на следующий день Мартин довольно уверенно спросил Хротига, не хочет ли тот заказать свой портрет.
Впервые на суровом лице начальника стражи едва не возникла довольная улыбка.
– А ты можешь?
– Попробую, капитан. Не знаю только, как выйдет. А то получится сатана, у которого живот прихватило.
– Кто получится? Кто? А, понимаю! Ха! Ха! Ха! Ты неплохой парень!
Так Пэдуэй написал портрет. На его взгляд, изображение на портрете напоминало любого бородатого разбойника, но Хротиг в восторге клялся, что это просто вылитый он! И уже не возражал, когда Пэдуэй вновь обратился за разрешением подняться на стену, чтобы оттуда рисовать пейзажи.
Объяснив, что ему нужно найти самый лучший вид, Мартин обошел стену по периметру и обнаружил, что с северной стороны стена примыкает к речной заводи, поросшей водяными лилиями.
Он переваривал полученную информацию, когда его внимание привлек шум в лагере – несколько охранников, особо не церемонясь, швырнули наземь узника в богатой готской одежде. Пэдуэй узнал Теодегискеля, сына короля. Это было интересно. Мартин кинул последний взгляд на заводь и торопливо спустился по лестнице.
Теодегискель сидел на корточках, привалившись спиной к стене, помятый и исцарапанный; под его глазами красовались огромные синяки. Римские патриции, перешептывающиеся в отдалении, поглядывали на него с язвительными ухмылками.
– А, это ты, – пробормотал Теодегискель, подняв голову. Его самоуверенность стала улетучиваться, словно воздух из проколотого баллона.
– Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, – сказал Пэдуэй. – Похоже, тебе несладко пришлось.
– Э-э… – Теодегискель болезненно поморщился, ощупывая тело. – Попались те самые солдаты, которых мы предали бичеванию за то, что нас арестовали… – Неожиданно он улыбнулся, сверкнув сломанным передним зубом. – Впрочем, я на их месте поступил бы так же. Вот уж чего у меня не отнять – всегда понимаю чужую точку зрения.
– За что тебя взяли?
– Ты не слышал? Я больше не сын короля. Точнее, мой старик больше не король. Совет сместил его и избрал этого кретина Виттигиса. А тот, естественно, на всякий случай приказал меня арестовать.
– Ай-ай-ай, как плохо.
Теодегискель снова болезненно скривился.
– Только не делай вид, будто тебе меня жаль, – я не такой осел. Но, может, ты подскажешь, как здесь жить – чего ожидать от стражи, кому дать взятку…
Пэдуэй, исходя из собственного опыта, проинструктировал молодого человека, а затем спросил:
– Где сейчас Теодохад?
– Не знаю. Последнее, что я слышал, – он собирался в Тиволи, с глаз долой да подальше от шума. Однако на следующей неделе должен приехать сюда – тут у него какое-то литературное исследование.
