Македоняне, истинные ценители шумных застолий и дружеских пирушек, уважали такую манеру винопития – апневисти, что означало: «не переводя дух». Когда рог оказался пустым, коринфянин опрокинул его и так поднял над головой. Восторженные выкрики сотрапезников убедили царя в том, что неожиданное развлечение пришлось по вкусу всем. Глаза его подобрели. Он дружески обнял коринфянина и провозгласил:

– Оставь керас себе! Дарю на память о нашей встрече!

Хейрисофос не ожидал подобного исхода своего пленения; вино уже брало верх над его сознанием, утомлённым трагическими переживаниями. Царь, будто радуясь возможности показать широту своей доброй души, сказал:

– Еще я скажу, Хейрисофос, что дарую тебе не только жизнь.

Он снял с пальца серебряное кольцо с вправленным огромным прозрачным топазом золотисто-жёлтого цвета. Показал всем, высоко вознеся руку с кольцом.

– Этот камень чист и прочен, как моя дружба с людьми, честными со мной. Он из копей Забергета в жаркой Аравии, а гранили камень в Финикии. Дарю его тебе, Хейрисофос, и цени мое доверие!

Было заметно, как Филиппа тронула случайная встреча с Хейрисофосом. Он разглядел в нём человека, которого позже назовёт своим другом – по его делам и помыслам, с кем не желал расставаться всю жизнь. Он дружески приобнял его, затем оттолкнул.

– Ты свободен, Хейрисофос! Делай, что хочешь, езжай, куда пожелаешь. Но я жду тебя в Пелле. Во дворце найдётся хорошее дело для тебя! Отправляйся в Македонию, покажи кольцо моему другу Антипатру.

Затем Филипп, уже не слушая Хейрисофоса, который захлебывался в ответной благодарности, повернулся к сотрапезникам. Протянул смазливому на лицо виночерпию ритон; выпил не отрываясь – тоже апневисти…

После Амфиполя македонский царь собирался возвратиться в Пеллу, как обещал Антипатру. Его друг и советник чуть ли не каждый день присылал гонцов с сообщениями о Миртале. В письмах сквозила дружеская озабоченность: «Невеста выезжает, радуйся!»… «Миртала на днях будет в Македонии, приезжай!»… «Встречаю Мирталу в Пелле! Красавица!» и, наконец, по-настоящему кричащее: «Невеста в Пелле!»…

Но Филипп никак не мог оторваться от дел во Фракии, оправдываясь перед самим собой неотложными военными и дипломатическими заботами. Они держали его мёртвой хваткой, не допуская изменений из-за каких-то там свадебных мероприятий…

Почти ежедневно собирался военный совет из гетайров, товарищей и военачальников царя. На совете любой мог свободно, без оглядки на царя и родовитость соратников, высказываться о предмете, какой считал нужным, не беспокоясь о последствиях, если его предложение или высказывание вдруг не будет принято. Македонские обычаи допускали подобное поведение приближённых царя, потому что царь, даже имевший сильную власть, считался лишь первым среди равных.

Как и предполагал Филипп, торжествовать по поводу обретения Амфиполя пришлось недолго. Афиняне поняли, что Амфиполь, завоёванный с таким трудом, македонский царь по-доброму не отдаст, а потеря важного города в морской стратегии явилась наглядным унижением Афин в глазах Греции. Филипп нервничал в ожидании ответных шагов и самого худшего варианта – военной коалиции Афин с Фивами, обычно непримиримых соперников по гегемонии. Македонская армия пребывала в тревожном ожидании, поэтому у Филиппа не было возможности вернуться в Пеллу даже на два-три дня.

Царь Филипп в последнее время не зря тревожился, ожидая военных действий со стороны Афин в отношении его планов во Фракии. Афиняне терпеливо выжидали, когда их македонский «друг» всё-таки передаст Амфиполь под их покровительство. Но Филипп не торопился этого делать. Местных жителей в городе почти не осталось, теперь сюда съезжались переселенцы из неблагоприятных для проживания областей Македонии, которым не терпится занять брошенные дома и земельные участки. Кому не захочется найти пристанище у самого синего моря? Используя благоприятный момент, растерянность Афин, молодой царь бесцеремонно занял следом Пидну, притом что Афины опять сделали вид, будто ничего страшного для них не случилось. Наконец, сообразив, что Филипп не отдаст им Амфиполь, как и остальные обретённые недавно города во Фракии, афиняне приступили к решительным, на их взгляд, действиям. Но начали с уговоров и увещеваний, переходящих в угрозы, намекая, что война с Македонией неизбежна.

Филипп не желал такого развития событий. На последнем военном совете первым беспокойство высказал Парменион, самый опытный из командиров:

– Опасность войны с Афинами настолько велика, что нам следует сделать дополнительный набор в войско. Македонии следует опасаться военного союза Афин с городом Олинфом, расположенным на Халкидском полуострове.

Остальные военачальники тоже разделяли озабоченность Пармениона. Олинф представлял собой греческую колонию, насчитывающую десять тысяч жителей. За короткое время олинфяне сумели объединиться военным союзом с другими городами на Халкидике – Аканфом и Аполлонием, что позволило им не бояться ни Афины, ни Спарту, ни Македонию. Они были готовы любыми путями отстаивать свою независимость.

– Ты прав. Парменион, – отозвался Филипп, – но причин для беспокойства у меня нет. Граждане Олинфа спокойно наблюдали за нашими действиями, пока мы занимались Амфиполем. Они считали выгодным для себя не вмешиваться, когда убирают их конкурента по морской торговле. Они и дальше будут так себя вести! Мы и в дальнейшем будем надеяться на такое поведение с их стороны, разберёмся с каждым городом на Халкидике в отдельности, пока не придёт черёд Афин.

Царь хитро прищурил глаз, наблюдая за соратниками. Парменион опять не удержался, высказался:

– Филипп, почему ты уверен, будто олинфяне останутся безучастными ко всему, что станет делать македонское войско на Халкидике? Они быстро поймут наши устремления и начнут действовать.

– Я уверен, Парменион, что Олинф не предложит Афинам военный союз ради войны с нами. Олинфяне понимают, что за этим последует: придётся уступить свои права на Халкидику в пользу афинян. Нет, пока в Афинах будут верить моим заверениям в дружбе, ни один из греческих городов не посмеет предпринять военных действий против Македонии. Афиняне вот уже и Пидну предлагают взамен Амфиполя. Пусть надеются до тех пор, пока у нас хватит осторожности не возбуждать Афины против нас. Если, конечно, у афинян хватит терпения!

После памятного совета с военачальниками македонский царь послал Пармениона в Олинф с призывом к сближению с Македонией. Обещал подарить олинфянам греческое поселение Анфем, которое предстояло завоевать македонянам. Царь знал, насколько был желанный для Олинфа этот город у Фермейского залива. Олинфяне, услышав о заманчивом предложении, заколебались в своей верности Афинам, но не решались предать их. Тогда Филипп пообещал в придачу к Анфему ещё Пидну и Потидею – ключ-город, замыкавший полуостров Паллену. И свершилось – Олинф рассорился с Афинами! Только тогда афиняне обнаружили, что Македония вытеснила их из Халкидики, прежней зоны их влияния, практически без войны. В ответ срочно снарядили депутацию в Пеллу, чтобы на месте убедиться в коварстве македонского царя. Или урезонить его, обвиняя в том, что он поступает совсем не так, как обещал.

Но в Пелле царя не оказалось. Афинян радушно встречал вежливый советник Антипатр. Он разводил руками, просил подождать, пока царь вернётся с охоты, которую затеял во фракийских горах.

Афинскую делегацию продержали обещаниями в Пелле почти месяц, после чего она вернулась домой ни с чем. Граждане в Афинах возмутились неуважению царя Филиппа, отослали в Македонию других делегатов, серьёзных и уравновешенных людей, знатных политиков и ораторов. Увы, и этим делегатам не удалось повидаться с неуловимым македонским царём. Оказывается, он вчера был ещё в Пелле, а сегодня, извините, поутру неожиданно отбыл по делам… Когда вернётся – неизвестно. Такова была новая тактика, избранная Филиппом, приносившая ощутимые материальные выгоды для Македонии и весомые политические плоды малоизвестному македонскому царю.