Я решила, что хочу быть худой, быть красивой.

Перфекционизм и педантизм раскрылись ещё лет в тринадцать во мне, и с каждым годом давление всё усиливалось, всё готовило меня к этому решающему дню. Дело было даже не только в уроке, нет. Я бы всё равно рано или поздно к этому пришла, потому что как тут не придёшь, когда половина твоей школы – сплошные топ-модели? Они маячили у меня перед глазами постоянно. Это стало воздействующим фактором, я бы не смогла этого избежать. Мы живём в мире, проглоченным СМИ, информация вокруг нас просто лежит-валяется, ждёт, пока мы руки к ней протянем, возьмём с блюдечка, без усилий. И со мной это сработало.

Да, это можно назвать слабостью, отсутствием своего «я», стадным мышлением… но у каждого ведь свой мозг.

Мне жаль, конечно, что мои родственники так не считали: мой мозг они считали своим. Когда у собаки начинается бешенство, её сперва подвергают лечению, а в безрезультативности – пристреливают. Venienti occurrite morbo. Торопись лечить болезнь вовремя. Хм, они так про меня думали?

Точкой кипения, когда изменилось моё отношение к отцу, стал такой же обычный, как и всегда, февральский день. Меня просто взяли и швырнули в кабинет директора. Кто? Отец. С того дня он перестал им быть.

Беседа длилась три урока. Я была непроницаемой, ершистой, но всё равно показала слабость, и после того дня последний кирпич во мне занял своё место в стене. Во рту был вкус предательства, вкус лакричных конфет. Меня ударили эмоционально, а дома уже и физически, покрыли речью-что-меня-в-чувство-привести-была-должна-ведь-я-же-умру и дали пощёчину. Я не плакала. Я стала сильнее.

Связь с матерью я оборвала в апреле. Она пошла дальше от той беседы у психолога в конце декабря, о которой я не вижу смысла вспоминать, ибо ничего от этого я не взяла. Странно, но я тогда на них даже не обиделась. Да, с ними поработали другие работники, они всего лишь исполняли поручения на мне. Или я не заметила – не хотела замечать – перемен в себе. Но, увидев приехавших по душу мою чужих женщин в деловых костюмах с папками в руках, я резко вспомнила всё, что было со стороны «родителей» до этого апрельского денька.

Как же я была ошарашена, когда эти дамы сказали, что не видят здесь никакой проблемы. Я помню, как одна из них, поменьше ростом и светловолосая, спрашивала «мать», с чего это та взяла, что я в шаге от голодной смерти? Я услышала, что я просто обычная стройная девочка. Но тупые, устаревшие установки старого поколения, что так прочно вцепились в головы моих «родственников», застилали им глаза, не могли убедить их в этом! А уж этот страх перед сплетнями, которые обо мне пускали, которые слышали «родители» …

Почему я не могла всего лишь сократить, а не убрать совсем, порции своей еды и больше двигаться? Почему желание быть красивой, худой, более лёгкой, с размером одежды на два меньше девушкой было каким-то грехом, мать вашу?! Какого хрена они решили всё за меня?!..

Про брата я говорить не стану много: мы отдалились ещё в средней школе. Не скажу, что он чем-то меня сильно обидел, но его маленькие, постоянные издёвки, в общем и целом, образовали нормальную такую папку с обидами.

Красные кресты выросли на их лицах после того, как пламя поутихло. Они просто взяли и оставили меня все потом, бросили это пустое дело. Может быть, они решили, что я ничего с собой не сделаю, что «пусть всё останется с ней вот так». Но всё осталось совсем не так. Там ещё близился конец школы. В этом тоже есть смысл. Гораздо легче вынести мусор из дома, чем прятать его по углам и щелям.

Я поняла, что никому в этом мире не могу доверять, и начала с семьи, не простила им этого. «У меня больше нет семьи», – написала я тогда в дневнике. Я и без того была не такой в семье, отличалась от всех своим характером. Мы ведь с самого рождения и до смерти одиноки. Я закрылась от мира, решила, что никого не впущу в свою жизнь, но вышло так, что это распространилось, по большему счёту, на «родственников». Они встали между мной и самой главной мечтой жизни – любовь книжная была на втором месте – между моим желанием быть собой. Я отплачу им той же монетой в будущем.

Иногда я думаю об этом. Я не такая злая, какой могу казаться, во мне изначально было много хорошего. Иногда я думаю, что было бы, не случившись те события, что изменили меня. Я бы так и осталась ведо́мой? Так бы и не узнала, кто я на самом деле, не узнала бы, что у меня есть внутри?

Иногда мне хочется жалеть об этом. Приобретение нового тела и пищевого расстройства заодно бесповоротно изменило мою жизнь. Вернуться назад невозможно. Уж я и другие «попавшиеся» знают.

Сейчас, размышляя о тех днях моей жизни, я говорю себе «спасибо». Пройдя через давление и предательство, непонимание, презрение, – восхищение тоже было, но со стороны совершенно незнакомых людей, – я поняла, что я сильная. У меня есть не только сопли внутри, а есть и железо. И пусть я не сразу нашла в себе его, но нашла же. Если бы я была слабой, я бы не сделала того, что сделаю.

Я стала такой сильной за школу. Горькие воспоминания жгут мои щёки слезами счастья. Страх исчез из моей души. Все впоследствии спрашивали, что со мной не так, почему я стала такой, ведь я показала своё истинное «я», которое было таким отвратным, как мне довелось услышать! Люди не узнавали меня.

Ха, бешеная собака наконец сбежала из дому.

Приближающееся окончание школы вливало в меня вкус невероятный и самый желанный – вкус свободы. Уже тогда я начала понимать, что мне становится легче, свободнее, я не чувствовала балласта за спиной, могла сорваться и бежать, бежать без оглядки…

Середина июня, вечер выпускного. Я стою перед зеркалом, разглядываю себя, в глазах горит огонь. Этот день я и все они запомнят надолго.

Чёрное платье с корсетом обнимает меня железными оковами. Сияющие кристаллы отражают свет, подсвечивают мне кожу на подбородке, кружево витиевато скользит по чёрной ткани. Самый подходящий цвет, который точно не останется незамеченным в море разноцветья.

В тот день я не думала о конце его, не думала, что запомню его как-то. Да, все запоминают выпускной – он же один и на всю жизнь – все к нему усердно готовятся. Но я принадлежала к числу ребят, которым было как-то плевать на него, и я могла б вообще не идти на него, но в самый последний момент передумала. Я хотела, чтобы все запомнили меня такой.

Администрация много денег вбухала в декоративное оформление, но я не смотрела по сторонам, а лишь прямо перед собой, краем глаза, конечно, оглядывая встречных. Мне нужно было видеть их реакцию. И – о! – она была.

Внутри всё трепетало, когда группа из семерых парней моей параллели всем скопом своим уставились на идущую, словно по подиуму, меня. Я упивалась их взглядами. Моё эго кричало на весь мир. МЕНЯ НАКОНЕЦ УВИДЕЛИ!

Одноклассницы о чём-то болтают, но при виде меня резко перестают и с улыбкой осматривать начинают. Мне говорят, что я красивая. В их глазах горит зависть. Я вспоминаю, как они шептались у меня за спиной, как говорили гадости насчёт меня и моего похудения. Кому-то не нравилось, что я стала красивой, ведь это ещё одна конкурентка на их пути. Лишь близкие подруги поддерживали меня, в их кругу я чувствовала себя в тот период моей жизни спокойно – «семья» ж от меня отвернулась.

Игнорирую их, улыбкой показывая своеобразный средний палец, иду в самый конец зала. Разноцветные огни и музыка создают волшебную атмосферу. Я чувствую себя принцессой. Но эта принцесса очень холодная и озлобленная на всех её обидчиков. На лицах вокруг меня красные кресты.

Эми и Зои стоят в тени у стены и потягивают пунш из стаканчиков, о чём-то переговариваются. Мы обнимаемся. Всем троим нам здесь не так уж и весело. У всех троих нас нет парней. Мы лузеры по всем меркам.

– Я ничего не говорила, но Харви Басс так и прожигает твою спину, – Зои делает последний глоток из стаканчика. В чёрных глазах задор.