Наконец это произошло. Дверь, обитая коричневым дерматином, широко распахнулась, и Святополк Антонович решительно поднял необутую ногу, чтобы переступить порог, но почему-то этого не сделал и ногу опустил.

Он стоял и смотрел широко раскрытыми глазами на коврик, лежащий в коридоре у порога и, по мере того, как он смотрел, лицо его всё больше и больше принимало виноватое выражение. Он переступил порог и закрыл за собой дверь. Его взору предстала вот какая картина.

В конце коридора на полу, точнее, на ковровой дорожке прямо перед самой кухней лежал большой рыжий кот. Лежал он к вошедшему совершенно спиной. Хвост был неподвижен, и даже уши полуопущены. Словом, можно было предполагать самое худшее.

Приглядевшись повнимательнее, Святополк Антонович заметил в позе кота, в том, как он лежит, какую-то странность, что-то такое, отчего сильно хотелось сказать словами великого Станиславского: «Не верю!»

Левая задняя лапа у кота была неудобно повёрнута оттого, что зацепилась когтём за синтетический ворс дорожки, и теперь тот пытался, не меняя позы и незаметно от хозяина, лапу эту свою освободить. Это говорило о том, что кот только в самый последний момент перед приходом хозяина кинулся изображать тяжёлый обморок, но выполнить всё чисто не успел.

– Фальк, к чему этот спектакль? Прекрати немедленно! У меня было дело, поэтому я задержался, а ты мог и потерпеть какое-то время без еды, без своей разлюбезной печени!

При слове «печени» к коту на короткое время вернулась жизнь. Он слабо шевельнул кончиком своего великолепного хвоста, приподнял голову и, с болью посмотрев через плечо одним глазом на хозяина, тут же обречённо уронил её на пол.

– Ты же знаешь, что сегодня суббота, а по субботам домработница к нам не приходит. Должна же она хоть какое-то время отдохнуть от твоей кормёжки. Посмотри на кого ты стал похож: щёки с кулак, и живот! И живот!!! И больше – ни-че-го!

Кот обиженно засопел. Ему удалось наконец-то отцепить свой коготь, но он упрямо из принципа продолжал свой спектакль, теперь для большей убедительности стараясь реже дышать и втянув, насколько это было возможно, свой живот. Но даже и с втянутым животом он всё равно сильно смахивал на маленького тюленя.

– Ну, хорошо, дружочек мой, я верю, что ты самый голодный в мире кот. Но и ты меня, пожалуйста, пойми! Я стою на пороге величайшего открытия всех времён и народов, обо мне будут писать все газеты мира, я, можно сказать… Ну, я торопился, Фальк, я бежал… Я даже пожертвовал ради тебя своим тапком! Ради тебя, мой милый котик!

Милый котик в это время сосредоточенно ковырял когтём обои на стене, всем своим видом выражая полное презрение к словам кающегося хозяина. И только после того, как хлопнула дверца холодильника, и в его чашку шмякнулся двухсотграммовый кусок сырой печени, только после этого «самый голодный в мире кот» приподнял свой живот и не спеша, с чувством собственного достоинства, понёс его на мягкое кресло в зал. Ведь уважающий себя кот никогда не будет есть по команде, а лишь тогда, когда сам захочет это сделать.

Святополк Антонович Закавыка жил один, если не считать кота и приходящей на два часа в день, кроме субботы и воскресенья, домработницы Клавдии Валерьевны.

Кот, как вы уже правильно догадались, был общим любимцем и, перешагнувший в свои четырнадцать лет большую половину кошачьей жизни, жил здесь, как у Христа за пазухой, то есть практически без усилий. Конечно, усилия ему всё-таки приходилось прикладывать, но только в двух случаях: чтобы проснуться и чтобы не умереть от переедания. Правда, у каждого здорового кота есть ещё один повод для усилий, но об этом распространяться здесь будет не совсем уместно.

Надо сказать, что в доме номер четыре по улице Фрагонара архивариус оказался благодаря своему коту, и вот какому обстоятельству.

В городском архиве для хранения всей бумажной и картонной наличности были созданы самые благоприятные условия, какие только были возможны. И городские мыши эти самые условия вполне оценили. Их благодарность было поистине безграничной, и распространялась на всё, что пахло казеиновым клеем и до чего могли дотянуться их острые зубы. Другими словами, они были повсюду.

Святополк Антонович мало на что в жизни обращал внимание. Его было довольно трудно вывести из равновесия, но мышей он совершенно не переносил, и их присутствие, особенно на рабочем месте, воспринимал очень болезненно. И вот когда в борьбе с этими грызунами были перепробованы все известные науке способы, а мыши продолжали грызть карандаши на его рабочем столе, Святополк Антонович пошёл на крайние меры. Он засунул своего кота в специальную клетку, и однажды утром принёс его в городской архив.

Перед этим событием Фалька три дня держали на строгой диете, то есть вместо положенных ему в день четырёхсот пятидесяти граммов сырой печени и сухого корма, ему давали ровно половину. И надо было видеть, каких мук, каких усилий стоило архивариусу и его домработнице Клавдии Валерьевне выдержать это всё.

Кот три дня падал в голодные обмороки, и в перерывах между поеданием столь скудной пищи всё время пролежал на полу, не удостаивая даже взглядом двух своих мучителей.

Святополк Антонович его страданиям не внимал, был совершенно непреклонен и неумолим. В результате через три дня оголодавший кот был водворён в кабинет номер два городского архива на своё первое боевое дежурство.

Безусловные рефлексы – великая сила. Уже через несколько мгновений Фальк неподвижно сидел возле массивного шкафа, горящими глазами уставившись в одну точку. Его порозовевший нос с вожделением втягивал в себя дразнящие запахи, которые будоражили кровь и заставляли активнее работать слюнные железы.

Мыши, почуяв давнего своего врага, затаились, и лишь едва слышно попискивали, передавая по эстафете страшную весть. Но, как это бывает, в любом сообществе обязательно найдётся особь, которая чего-то недослышала, либо услышала, но не придала значения, понадеявшись на собственное везение.

Одна из мышей в это роковое для себя утро взобралась на вершину главного стеллажа в надежде полакомиться толстенным переплётом свода законов Российской империи XIX века. Невзирая на очевидную опасность, она всё же решилась приступить к утреннему приёму пищи, и тем самым была немедленно обнаружена.

Фальк, несмотря на свою могучую комплекцию, удивительно легко вскарабкался на самый верх, и в несколько секунд любительница толстых переплётов было поймана. Правда, во время этой короткой погони на пол были безжалостно сброшены с десяток папок с разными бумагами, но какое это имело значение для Святополка Антоновича? Его битва, объявленная мышам, началась, и потери были неизбежны с каждой из воюющих сторон.

– Фалькушенька, лапочка, да ты у меня настоящий воин! – умилился Закавыка, растроганно глядя снизу вверх на своего любимца, который в это время деловито и самым законным образом расправлялся с пойманной жертвой.

Облизнувшись напоследок, «воин» сладко потянулся, а затем, уставившись на хозяина жёлтыми глазищами, требовательно мяукнул: мол, «чего смотришь? Снимай, давай, а то я высоты боюсь».

– Разлюбезный мой котик! Умница!

Святополк Антонович привстал на цыпочки, дотянулся до кота и со всей осторожностью принял его в свои объятия.

И вот тут, откуда ни возьмись, на пол слетел маленький конвертик. То ли Фальк его хвостом смахнул, то ли мыши особо поусердствовали в одной из архивных папок… Словом, упал он сверху, и теперь лежал на полу белым квадратиком.

Кот, вопросительно посмотрев на архивариуса, выбрался из его рук, подошёл к конвертику и тщательно обнюхал его. Потом зачем-то поскрёб коготком плотную бумагу, ещё раз глянул на своего хозяина и ушёл в сторону на поиски очередной мыши, заняв выжидательную позицию возле огромного письменного стола, напоминающего крепостной бастион.

Закавыка поднял конвертик, внимательно оглядел его со всех сторон.

– Заклеен… Но странно, нет никаких пометок: ни номера, ни регистрации, ни даты… Любопытно… Откуда это?