Утро. Кабинет в моем доме. Обращает на себя внимание стол, заваленный книгами. Я перемещаюсь по кабинету, размахивая листами бумаги, исписанными вдоль и поперек. Декламирую стихи, прислушиваясь, таким образом, к звучанию поэтических строк.

– О так! нет выше ничего

Предназначения Поэта.

Святая правда – долг его;

Предмет – полезным быть для света.

В кабинет входит Михаил Бестужев: «Не помешаю? Вы заняты, Кондратий Федорович?». (Берет со стола книгу, бубнит себе под нос: «Дух законов» Монтескье». Кладет книгу на место.)

Мне всегда было очень легко в обществе Бестужева: «Я всегда чем-то занят. А Вас я очень рад видеть, Мишель! Наконец-то Вы встали с постели. Как себя чувствуете?».

Михаил Бестужев: «Значительно лучше! Спасибо Вам и Вашей жене любезной. Если бы не вы, я бы не выздоравливал так быстро. Это ж надо, как меня болезнь свалила».

Я: «Да, Вы садитесь, Мишель. (Беру Бестужева за руку и подвожу к креслу.) Или лучше – идите-ка обратно, в постель».

Михаил Бестужев: «Пощадите, Кондратий Федорович! Я неделю бревном провалялся. Пора к жизни возвращаться. А, глядя на Вас, жизненные соки быстрее ко мне вернутся. Вы ж любого энергией зарядите: вон Вы какой – весь искритесь вдохновением!».

Я смеюсь: «По-разному бывает. Случается, напишу что-то и тут же сжигаю».

Михаил Бестужев: «Нельзя Вам нынче свои труды сжигать – они потомкам предназначены. Не вам теперь решать, какой букве Вашей умереть, а какой – стоять в полный рост. До чего же правильно то, что Вы оставили военную службу. А ведь чин офицера пленяет молодых людей до безумия, и когда-то Вы сами желали его превыше всего».

Я: «Чин офицера был мне лестен. Но ничем другим, как только тем, чтобы иметь счастье приобщиться к числу защитников своего Отечества. А в нынешнее время, как мне представляется, свет уже утомился от военных подвигов и славы героев, приобретаемой не за благородное дело помощи страждущему человечеству, но для его угнетения… Нынче наступил век гражданского мужества, я чувствую, что мое призвание выше, – я буду лить кровь свою, но за свободу Отечества, за счастье соотрочей, для исторжения из рук самовластия железного скипетра, для приобретения прав угнетенному народу русскому. Справедливость должна быть основанием и действий, и самих желаний наших».

Михаил Бестужев: «И Ваши стихи – отражение жизненной позиции, которой Вы придерживаетесь».

Я: «Разумеется. Возможность быть одним в поэзии и другим в жизни воспринимается мной как двойственность. Такая возможность бросает тень на характер в целом. Это недопустимо. Нужно везде и всегда быть верным и равным самому себе. Я категорически исключаю уклончивость, игру оценками, способность попадать в тон».

Михаил Бестужев: «Вы счастливый человек, Кондратий Федорович: Вам, как поэту, выпала честь – публично называть вещи своими именами, избегая условностей светских формулировок».

Я: «В таком назывании видится мне освобождение человека и начало преобразования общества. Отрадно, что мои стихи печатать начали».

Михаил Бестужев: «Жаль, любовной лирики у Вас нет совсем».

Искренне недоумеваю по поводу такого рода сожалений: «Мишель, я убежден, художник должен отрешиться от тем узких и личных. Лишь то, что способствует счастью Отечества, может стать предметом вдохновения поэта. Моя идея – пробудить в душах своих соотечественников чувствования любви к Родине, зажечь в них желание свободы».

В кабинет заглядывает Рылеева Анастасия Матвеевна: «Коня, завтрак стынет!».

Я открещиваюсь от завтрака: «Матушка, у нас разговор с Мишелем».

Анастасия Матвеевна: «Михаилу Александровичу надо сил набираться. А без еды откуда силы возьмутся?».

Михаил Бестужев: «Дражайшая Анастасия Матвеевна, мы чуть позже с Кондратием Федоровичем позавтракаем».

Я соглашаюсь с другом: «И отобедаем заодно».

Анастасия Матвеевна: «Тогда я пошлю к вам Ефима. Велю ему чаю вам подать».

Я: «Ефима зовите, матушка! Пусть несет нам квасу с хлебом да капустки квашеной». (Анастасия Матвеевна уходит.)

Михаил Бестужев: «Кондратий Федорович, вам бы попробовать пьесы сочинять. Дело стоящее».

Я возражаю: «В пьесе ВСЮ жизнь человека не перескажешь».

Михаил Бестужев (смеется): «А в стихах?».

Я замираю в состоянии торжества (сейчас докажу, что поэзия – это целая вселенная): «Стихи – картина души поэта. Глядя на нее, многое открывается».

Мишель в тот момент со мной не согласился, но ты, родная, знаю, не можешь не разделить мою точку зрения: поэзия – значительная часть твоей натуры. И, хотя наши стихи отличаются (твои – радуга, мои – гроза; «Не лира мне дана,… а острый меч»), в союзе Близнецовых Пламен это не играет существенной роли. Признаюсь, затрепетал, когда увидел строки, записанные твоей рукой:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.