- Так я рассчитывал хоть часть агатовской публики сохранить, чтобы показать ей, на что мы способны. А если не петь хиты, кто из агатоманов пойдет на твои концерты? Кому это нужно?

- Я Агату играть не буду! – отчеканил Глеб. – Заруби себе это на носу. Это мое последнее слово.

- Хорошо. Тогда поезжай на Урал с гитарой и Бекревым – так хоть что-то отобьем из потраченного. А если все полностью отменять, ты опять перейдешь на доширак и боярышник. Скопытишься раньше времени – меня братец твой живьем закопает.

- Ты в своем Наиве окопаешься, тебе-то что? Даже если я с голоду подохну?! – продолжал парировать Глеб.

Правоту Хакимова не признать было невозможно: за четыре года существования группы без единого хита все они порядком обнищали, у Глеба не было даже денег, чтобы снять себе конуру где-нибудь на окраине столицы, и он поселился у первой попавшейся оголтелой фанатки журналистки, готовой приютить его только за относительно громкое имя. Он мог тысячу раз начать исполнять Агату – никаких письменных договоренностей с Вадимом у них не было, в суд бы тот его не потащил, да и вряд ли стал бы обвинять публично, но одна мысль о том, как ехидно улыбнется братец, когда Глеб таким образом признает собственное поражение, сводила Глеба с ума. Уж лучше сдохнуть в канаве от голода и цирроза, чем дать ему шанс лишний раз заявить: «А я говорил, что у тебя ничего не получится без меня!»

Глеб вышел из студии, оглушительно хлопнув дверью, но не успел сделать и нескольких шагов в сторону метро, как телефон взорвался непрошенным звонком. В последний раз он общался с братом ровно год назад – на фотосессии для одного известного журнала, сразу после съемок в злополучных “Кроликах”. Да и тогда поговорить особо не удалось. Глеб и хотел бы, чтобы Вадим сел тогда вместе с ним в такси, обнял бы за плечи и просто потрепал по голове, но тот лишь запихнул его в машину, махнул на прощанье рукой и тут же принялся кому-то звонить. Глеба больше не было в его жизни.

- Ты где сейчас живешь? Хочу подъехать поговорить.

- Иди к черту, - едва слышно пробормотал Глеб с придыханием, сам не понимая, зачем он это произносит. А затем почти против своей воли выдает на одном выдохе свой адрес.

Вадим постучался в дверь уже через час. Придирчиво осмотрел квартиру, уточнил, один ли Глеб дома, попросил поставить чай.

- Ну что, не наигрался еще? – как бы невзначай спросил Вадим, когда Глеб подошел к раковине, чтобы наполнить чайник. – Может, пора завершать наш затянувшийся таймаут?

- Что? Камингаут? – не расслышал Глеб и злорадно усмехнулся.

- Я знаю, что ты в полной заднице, можешь это и не отрицать. У меня и у самого дела сейчас не фонтан, откровенно признаться. В долги влез ну и вообще… Пора Агату возвращать, - решительный голос старшего не терпит возражений.

Чайник уже полон, вода льется через край, а Глеб и не замечает этого, он замер, вслушивается в каждый шорох, каждое движение Вадима и не верит в то, что только что услышал.

- Ты серьезно?

- Ну хоть попробуем давай, что нам мешает-то? Мне постоянно предложения от оргов поступают. Тебе нет разве? Да мы на паре концертов отобьем себе несколько лет безбедной жизни! Чем мы рискуем-то?

Глеб охает, спотыкается, роняет полный чайник и захлебывается льющейся из него водой. Вадим соскакивает с табурета, помогает Глебу подняться, вытирает губкой залитый пол…

- Ты хочешь вернуть Агату? Но… ты сам говорил, что…

- Ну у тебя есть в Матрице достойные вещи. Та же «Романтика» или «Без головы». Есть над чем поработать, есть что довести до ума.

Снова вернуться на пять лет назад? Снова будут склоки, непонимание, снова Вадим начнет контролировать каждый его шаг. Снова примется цензурировать каждое слово… Снова здравствуй, рабство! Глеб выдыхает, поднимает глаза на брата:

- Да…

- Что да? Ты согласен?

- Да…

- Значит, готовимся к туру, так? Сразу новым никого шокировать не станем, на запись ведь тоже деньги нужны, - тут же принялся суетиться Вадим, вновь наполняя чайник и ставя его на плиту. – Откатаем годик, пусть привыкнут, что мы вернулись, а потом сделаем альбом. У тебя ведь есть какие-нибудь наработки?

Глеб вдруг всхлипывает и удрученно мотает головой:

- Я не пишу уже два с половиной года. Вообще. Ничего.

Вадим кладет ладонь ему на плечо и тепло улыбается.

- Ничего страшного. Напишешь еще. Пока со старым поездим. Из матричного что-нибудь сыграем – ну чтобы преемственность не потерять. Не зря же ты четыре года один бултыхался. Не будем от этого отказываться. Обязательно что-нибудь отберем.

И Глеб чувствует, как горло его сдавливают рыдания, он тыкается носом брату в плечо, и слезы градом катятся по его небритым щекам.

- Вадик… Вадик… мне уже жить не на что…

- Все, договариваюсь сперва о двух крупных концертах, чтобы нам дыры заткнуть – тебе и мне. А там уже в спокойном режиме подготовим тур и объявим о воссоединении. Не против, если на барабанах будет не Хакимов?

Глеб хихикает, размазывая по щекам слезы, и идет снимать с плиты закипающий чайник. Брат как-то сразу наполнил его неуютное жилье покоем, домашним теплом и уверенностью, что все когда-нибудь обязательно наладится: они снова поедут в тур, снова будут петь «Тайгу», снова будут спорить до хрипоты, а справа от него теперь снова будет маячить родная фигура, на которой можно невозбранно виснуть не потому, что это вызовет одобрение фанатов, а потому что это стало его жизненной потребностью с грудного возраста – виснуть на старшем, опираться на него, бить его крошечными кулачками, не получая сдачи…

- Ты мне все диски свои дай, все наработки. Я подберу что-нибудь для концертов – не одну же нам Агату гонять.

- А ты? А твое?

- Да у меня мало что написано, но можно будет черновики там поднять. Посмотрим, одним словом. А ты чего опять не в форме-то? – палец брата скользнул по отросшей щетине младшего.

- Да ну, - махнул Глеб рукой, - с концертами не складывается. Поотменялось все, Хакимов орет…

- Пусть орет. Послушаем, как он будет орать, когда узнает о возвращении Агаты, - в глазах Вадима сверкнул озорной огонек.

После ухода брата Глеб дрожащими руками достал из буфета бутылку и враз ополовинил ее. Четыре года! Четыре, мать его, чертовых года без Агаты! Только сейчас он осознал, как ему было паршиво все это время, как рвало его на части от того, что ничего уже не вернуть, что то светлое прошлое потеряно навсегда. Четыре года как в бреду, как в нескончаемом запое… И вот приходит он и все возвращает и даже готов сыграть Матрицу… но почему? С чего вдруг?

Глеб достает планшет, лениво лезет в новости, продолжая делать глотки прямо из горла. Глаз цепляется за знакомую фамилию, руки дрожат при переходе по ссылке… «Бывший руководитель аппарата правительства Владислав Сурков…» Бывший. Бывший? Когда он успел стать бывшим? А, впрочем, разве следил за его судьбой Глеб? Итак, Сурков у нас нынче бывший, и тут же странным образом из ниоткуда выплывает Вадим с предложением о воссоединении Агаты. Рок-лаб уже не функционирует, а жить на что-то нужно, нужно на что-то содержать дом на Рублевке и молодую жену. Глеб лихорадочно соображает: совпадение?

Вадим пришел к нему только через две недели. Вернул диски, начал рассказывать о площадке, о сетлисте. Глеб хмуро смотрел в одну точку и почти не слушал, а потом вдруг перебил энергичный поток мыслей брата:

- Что, Сурков не спонсирует больше, да? Поэтому снова к Агате решил припасть?

- О боже, начинается, - протянул Вадим, устало выдохнув.

- Я-то за новостями не слежу, а тут вижу, поперли его из правительства-то! Денег прежних уже нет, братик?

- А ты-то чего зарываешься? Будто у тебя они есть!

- Ты ради денег все это затеял, да? Тебе плевать на Агату! Плевать на нас, плевать на мое творчество!

- О Господи! – заорал в голос Вадим. – Как мне может быть плевать на дело всей моей жизни!

- Так это ты пустил его под откос! Ты уничтожил Агату!