Следующие несколько дней Вадим тоже не вылезал от Тани, и Глеб в полной мере осознал, как напрасна была его радость от приезда брата. И, в конце концов, просто смирился, перестал ждать по ночам его возвращения и прислушиваться к смешкам и поцелуям возле подъезда. А через неделю Таня с родителями уехала в гости к родственникам на несколько дней, но Глеб не обрадовался и этому, зная, что Вадим тогда будет таскаться к Пашке в гараж, а про него не вспомнит в любом случае – ведь в последнее время они так редко виделись с другом, который теперь был полностью поглощен наукой. Но, к изумлению Глеба, в первый же день без Тани Вадим вдруг позвал его пойти с ним в гараж:
- Ты пишешь такие классные песни. Я хочу показать тебя ребятам. Вы понравитесь друг другу, я уверен.
В гараже было душно и сильно накурено, и он был под завязку забит инструментами. Глеб с благоговением трогал копии Фендера и Гибсона – настоящих никто из ребят, разумеется, не мог себе позволить. А потом Вадик протянул ему акустику и попросил спеть что-нибудь из своего. И Глеб снова с готовностью затянул «Серое небо», а потом и еще одну, которая родилась в его голове во время беспрестанных отлучек Вадима с Таней.
- Спой мне, чтобы было страшно, чтобы было щекотно…
Дослушав песню, Вадим вдруг подошел к брату и порывисто прижал его к себе.
- Глеб… если ты вдруг захочешь присоединиться к нам после окончания школы… Там в Свердловске все по-другому – взрослые инструменты, взрослая музыка… Мы вступим в местный рок-клуб… Как ты на это смотришь?
- А жить я где буду? – нахмурился Глеб, ощущая внутри ликование.
- Со мной или с бабушкой, - пожал плечами Вадик. – Да мы решим этот вопрос, без крыши над головой не останешься.
- Вообще-то я подумывал о своей группе… - неуверенно пробормотал Глеб, и это была чистая правда.
Он прикидывал, какими могли быть музыканты, которые стали бы играть в его собственном коллективе. Единомышленниками в первую очередь. Теми, кто понимал бы его с полуслова, разделял его взгляды на жизнь. Кто чувствовал бы его песни и его настроение… И Вадим с друзьями явно не относились к этой категории. Им придется объяснять смысл всех песен, придется драться за каждую аранжировку, что-то беспрестанно доказывать, ревновать Вадика к жене… Эта мысль как-то совсем внезапно пронзила мозг Глеба да и застряла там.
- Это успеется, - махнул Вадим рукой. – Ты можешь пока подбирать музыкантов. А пока вот послушай, что я придумал для твоего «Серого неба»…
Вадим сел за клавиши, и Глеб испуганно сжался: вот оно, начинается. Сейчас из его песни сделают балаган, фарс. Сейчас она лишится своего изначального посыла и превратится в ширпотреб для жующей массы, а Вадим нацепит свой лучший костюм и будет петь ее истеричным голосом… Но, услышав первые аккорды, Глеб замер и поднял на брата удивленный взгляд: песня зазвучала именно так, как и слышал ее Глеб у себя в голове, словно Вадик, не поняв ее содержания, не вникнув в него сознанием, подсознательно уловил ее истинную суть и воплотил таким образом в нотах. Она звучала ярче, мощнее – так, что у самого Глеба слезы выступили на глазах, а Вадим вдруг обернулся и кивнул:
- Давай, вступай, я подыграю.
И Глеб запел. И без единой репетиции, вот так вот, экспромтом голос Глеба и клавиши Вадима слились в единое печальное целое, полное боли и непонимания, но прекрасное, и от их слияния, как в результате слияния столь разных сперматозоида и яйцеклетки, зачалось и родилось волшебство, на несколько минут повисшее в старом прокуренном гараже.
Они возвращались домой уже ближе к полуночи. Глаза Вадима светились от счастья, он обнял Глеба за плечи, прижал к себе и поцеловал в висок, а Глеб разомлел, растаял в его руках и, повернув к нему лицо, выдохнул в теплые губы брата:
- А о чем, ты подумал, «Серое небо»?
- Ну… - Вадим замялся и смущенно улыбнулся, - о потере невинности. Или ты у меня пока еще…?
- Пока еще, - хмуро кивнул Глеб.
Вадим еще крепче прижал его к себе и снова поцеловал в щеку.
- Успеется, Глебка, все успеется.
Глеб пригрелся в сильных руках брата, и отчего-то в ту минуту на него внезапно нахлынула волна огромной неконтролируемой нежности. Он сам обвил руками талию брата и прошептал ему на ухо:
- Я так скучал по тебе… Чуть не вскрылся тут в одиночестве…
- Ну же, малыш, - потрепал его по волосам Вадим. – У тебя разве совсем нет друзей?
Глеб помотал головой, горько усмехаясь.
Вадим остановился, развернул младшего лицом к себе и взял его голову в теплые ладони.
- То-то у тебя стихи такие… словно дорога в ад.
- А я так и живу, Вадик. Словно в аду, - пробормотал Глеб сухими губами в приоткрытые податливые губы брата.
Вадим смутился и слегка отстранился, но руки с плеч младшего не убрал.
- Тебя обижают? – обеспокоенно спросил он. – Ты скажи, я разберусь.
Но Глеб помотал головой.
- Не обижают. Как они могут меня обидеть? Просто я здесь чужой. Здесь все не мое. И должен я быть не здесь, а где-то… я и сам не знаю где…
- Так поехали же в Свердловск, Глебка, будешь играть в моей группе, песни ты уже пишешь – мы тебе с ними поможем. А?
Глеб неуверенно пожал плечами и пробормотал:
- Завтра мы уйдем из дома… Не хочу, там холодно. Везде холодно, Вадик.
- Ну ты же не узнаешь, пока не попробуешь, а? Поступишь в институт. А не понравится с нами – уйдешь, свою группу организуешь. Я тебя силой держать не стану…
“Не станешь. Я сам никуда не уйду от тебя, если только окажусь рядом”. Глеб в ужасе содрогнулся, ощущая вдруг тепло Вадимова бедра, вплотную прижатого к его собственному. В животе вновь разлилась знакомая теплая тяжесть, джинсы натянулись, и Глеб тут же оттолкнул брата в страхе, что он почувствует его возбуждение, и тогда о группе точно можно будет забыть.
- Ты чего? – Вадик шагнул ближе и снова заключил брата в объятия.
Глеб тихо застонал, когда его напряженный член уперся прямо в пах старшего.
- Вадик, не надо, - пробормотал он, пытаясь отстраниться. – Прошу…
Они в молчании дошли до дома, и Глеб тут же заперся в ванной, сполз по стене и расстегнул джинсы. Он закрыл глаза и представил Вадика – тогда в гараже, игравшим на синтезаторе «Серое небо», а его густые темные пряди соскользнули на лицо, теплые мягкие губы едва заметно шевелились, бормоча текст. Облегчение наступило уже через пару минут, Глеб вымыл руки и тихо проскользнул в комнату. Вадим сидел на его кровати у окна и задумчиво смотрел в окно на темное асбестовское небо. Глеб юркнул под одеяло, а Вадим наклонился и приблизил к нему лицо:
- Спи, Глебка.
На секунду Глебу отчего-то показалось, что сейчас брат поцелует его прямо в губы, но Вадим лишь убрал упавшую на лоб прядь и ушел к себе на кровать.
Они ходили на репетиции каждый день, и каждый вечер возвращались домой вместе. И небо вдруг снова стало из серого голубым. Глеб шел вприпрыжку и во весь голос декламировал брату новые стихи, а тот смеялся и предлагал, как их можно было бы аранжировать, какое придумать соло, куда наложить клавиши. А Глеб хотел, чтобы за этими временами беспомощными подростковыми стихами Вадим увидел его – младшего брата, который впервые за последние несколько лет не чувствовал себя одиноким. Вадим обнимал его, звонко целовал в нос, а Глеб, снова ощущая знакомую тяжесть в паху, отстранялся и бежал домой в туалет и молил всех богов, чтобы причинно-следственная связь так и осталась загадкой для брата. Но когда в Асбест вернулась Таня, Глеб уже заранее знал, на кого падет выбор брата. И не ошибся.
Они по-прежнему ходили вместе на репетиции, но после них Вадик сломя голову несся на свидание, и возвращался, когда Глеб уже давно спал. Точнее пытался уснуть, записывая в темноте новые стихи, полные боли, горечи и разочарования.
На день рождения Глеба Вадим вручил ему роскошную тетрадь в кожаном переплете – для новых стихов и песен, и вместо репетиции они пошли на речку. В то лето Глеб избегал ходить туда с братом из банального страха быть раскрытым, но тут Вадим настоял. Увязались с ними и Пашка, и даже Таня. Глеб остался в футболке и шортах и в воду не полез. Стройная фигура брата в синих плавках, темневшая на фоне яркого полуденного солнца, будила в Глебе уже ставшую привычной и знакомой боль желания. Он изо всех сил старался не анализировать свои чувства и эмоции, понимая, что если начнет об этом задумываться, то ужаснется собственным устремлениям. Для него в такие минуты Вадим был просто Вадимом – не старшим братом и даже не мужчиной, а отвлеченным образом, прекрасной объективной реальностью, данной Глебу в ощущение.
