- А ему как без вас?

Вадим поморщился. Глеб явно чувствовал себя не в своей тарелке и долго сопротивлялся решению брата разделиться на два лагеря. Свой первый в жизни сольный концерт с программой Фрица Глеб давал уже несколько месяцев спустя после того, как Вадим отправил его в одиночное плавание. И старшему пришлось встать за кулисы, чтобы Глеб мог иногда поворачивать голову, смотреть на него и успокаиваться. Вадим стоял там, смотрел на совсем юного еще младшего, и сердце его щемило от осознания того, что возможно он все-таки совершил ошибку, оттолкнув от себя брата ради призрачного шанса избавиться от сердечной боли. Глеб был таким хрупким, таким одиноким и каждую минуту поворачивал голову, чтобы встретиться взглядом с Вадимом, прочесть в его глазах поддержку и еще на минуту успокоиться, вцепиться в микрофон и выцеживать из себя песни, которые были только его и уже никакого отношения к Агате не имели.

Маленький Фриц не имел большого успеха и после его презентации Глеб поспешно сел за написание нового альбома, благо материала был вагон.

- Он постоянно бегает ко мне за советами, - сокрушался Вадим. – Я не знаю, как отвадить его. Хотел окончательно с ним развязаться, а никак не выходит. И звукача нашел, и продюсер есть, музыканты отличные… Не знаю, чего ему не хватает…

- Может, вас? - улыбнулась Светлана.

- Да поймите вы, - простонал Вадим, - я не выдержу, просто не выдержу. А он мой младший брат, я не имею права позволить себе что-то подобное в отношении него.

- Вы все равно не отпустили друг друга, все равно мучаетесь, - покачала она головой. – Так в чем смысл ваших мучений? Может, лучше спустить тормоза и дать себе волю?

- Я пытаюсь вылечиться! – закричал в голос Вадим. – Я пошел на уничтожение собственной группы ради этого, а вы даете мне такие советы?!

- Хотите правду? – Светлана снимает очки, кладет их на стол рядом с собой и подается телом вперед, опираясь на край стола. – Вы ничем не больны.

Брови Вадима взлетают вверх да так и замирают.

- Я не вижу у вас признаков ни одной из болезней, которые дают парамнезию в качестве побочного симптома. Вы абсолютно здоровы психически, поэтому решение вам нужно искать не в этой области.

- Значит, все реально?—бормочет Вадим.

- Судьба зачем-то подкинула вам второй шанс, почему вы не хотите им воспользоваться?

- Я… я боюсь, - Вадим закрыл лицо ладонями не в силах поверить в услышанное.

Версия с парамнезией настолько понравилась ему, что он почти в нее поверил. Ведь как просто тогда было бы избавиться от всех проблем: прими галоперидол, исцелись, и никаких судов не будет и в помине. Но суды были, была черножопая гнида и бухое Буратино, были истец с ответчиком, самый подлый и самый больной в мире люди. И если он сейчас здесь, то где же его юная копия? Бороздит просторы будущего? И каково ему там – в этом так косо построенном братьями будущем? Как он там выживает? Как справляется? Не покончил ли с собой, не спился ли от осознания всего произошедшего? Вада вдруг охватывает животный ужас за самого себя юного. Ведь у него там ни одного близкого человека. Мама разве что да Алик… Глеб… Да Глеб разве что пальцем у виска покрутит и вернется к своей бутылке.

- Чего именно вы боитесь?

- Быть отвергнутым, - едва слышно выдавил Вадим.

Глеб вернулся с гастролей по Сибири совсем недавно, и Вадиму приходилось его сопровождать: младший совсем раскис и шаг боялся сделать без брата. Какой толк было расходиться, когда все равно повсюду следуешь за ним, вот разве что только на сцену не выходишь да спишь в разных номерах, а то и разных гостиницах от греха подальше.

- Вы сейчас много общаетесь?

- Да почти как раньше, - качает головой Вадим.

А он все надеется, что вот с выходом нового альбома Глеб повзрослеет, остепенится, перестанет всюду таскать за собой старшего брата. Что и сам он отсохнет, осмелеет, перестанет оборачиваться и постоянно проверять, как там младший, в порядке ли, не напился ли, не обижает ли его кто… Словно Глебу и не 21. 21… какой же он в сущности еще молоденький. И ему ужасно страшно плыть одному, и он постоянно просить вернуть все на круги своя, показывает брату новые песни – те, что они уже когда-то записывали на Позорке. И Вадим вспоминает, как сочинил соло для Вольно и проигрыш для Как на войне, как они вдвоем любили во время пьянок распевать на два голоса Молитву… И ведь сейчас все это было таким реальным – только руку протяни, и снова будет Позорка, высшие места в хит-парадах, стадионы, пьяные откровения и любовь без начала и без конца. Вот только Вадиму все сложнее сдерживать себя, в мутных карих глазах оседает греховная похоть, и он снова отталкивает Глеба в который уже раз.

И они катаются, катаются каждый со своим материалом, встречаются в гостиницах…

- Он постоянно просит вернуть его в Агату.

- А вы?

- Придумываю байки о том, как важно для него стать сольным артистом. Правда, полагаю, он мне не верит ни на йоту. Просто подчиняется по давней детской привычке. А, может, думает, это моя блажь, которая со временем пройдет.

От психиатра мало толку, она отчего-то пытается убедить его сигануть в омут. Словно бы и не знает об уголовной статье и позоре, который их ждет, пойди Вадим на такой шаг. Позор… да и трижды плевать на него, если только…если только Глеб не оттолкнет, не откажется…

На днях у младшего выходит новый альбом, кажется, копия былой Позорки. Качество материала до старой Агаты, конечно, не дотягивает, но Глеб старается как может. На басу стал играть еще лучше прежнего. Вадим не отстает: наскреб материала за всю эпоху Агаты, кроме некоторых эпиложных вещей, и тоже включил его в новый альбом. В итоге Агата и Крошка Цахес выстрелили практически одновременно.

За конкурентной борьбой двух братьев с интересом наблюдал весь Свердловск. И оказались они в итоге примерно в равных условиях: собирали одинаковые залы, занимали близкие места в хит-парадах. Вадима чуть больше котировали в рок-клубе и профессиональной среде, Глеба чуть больше любила публика – но каждый не столь очевидно выделялся на фоне второго, они шли вровень, ноздря в ноздрю.

Иногда Вадиму становилось страшно, что он пустил под откос легенду, породив два неплохих, но отнюдь не культовых коллектива. И все ради пресловутых эмоций, словно бы он был капризным подростком, а не взрослым человеком. Вадим искал в себе зачатки логичности и рассудительности и не находил. Нелогично, неразумно было распускать Агату по велению своих инстинктов. Следовало бы наступить им на горло, раздавить их и жить дальше, а не мучить себя и брата. Глеб так до конца и не понимал, почему Вадим настоял на их расставании, но слепо следовал его указаниям: он был еще в той поре, когда во всем подчинялся брату, хоть и спорил да и истерил подчас, но все равно поступал так, как было велено.

Концерты их часто пересекались: сегодня в Перми играл Вадим, а на следующий день – Глеб. Они не расставались и на гастролях, а Вадим все ждал, когда же Глеб повзрослеет и сможет оторваться, наконец, от корней, но и сам переживал за брата, и сам приглядывал вполглаза за ним.

А потом случился Челябинск.

Прибыли они туда порознь, оба с абсолютно новыми программами. У обоих уже было кое-какое имя и авторитет в мире свердловского рока, а потому оба собирали не самые плохие залы. Им часто предлагали играть двойные концерты, Вадим всегда отказывал. Согласился лишь на Челябинск: уж больно переживали организаторы, что братья не соберут их ДК два дня подряд. Впрочем, у каждого все равно была своя публика, и зачем Вад пошел у них на поводу, он теперь уже не понимал. Глебом заслушивались подростки, депрессивные девчонки. На его концерте визг стоял неописуемый. К Вадиму ходил народ повзрослее и посерьезнее. Но даже сложенная вместе их публика не давала по количеству былые агатовские залы. Глеб не сетовал, он попросту не знал, чего мог добиться в Агате. А Вадим убеждал себя, что поступает правильно, что делает это ради сохранения их братства, во избежание болезненного распада, еще более болезненного расставания, судов и бесконечных склок.