Наутро избежать садово-огородных работ уже не удалось. Зато он плотно позавтракал какими-то странными лепешками, по вкусу напоминающими запаренный рис, и отправился подрезать деревья, недоумевая, как они выживают здесь по ночам в такой адский холод. На обед был скромный постный суп с лапшой, затем сбор не совсем еще спелых апельсинов и ужин. После ужина позволялось посетить храм и даже побеседовать с монахами. Парочка из них вполне сносно говорили по-английски, но беспокоить их своими ерундовыми делами Вадим не решился, хотя другие туристы буквально выстроились в очередь. Он же снова сел у обрыва, закутавшись в пуховик, и молча наблюдал за диском луны, тающим на глазах. Луна так спешила умереть, словно где-то там ждал ее какой-то свой особый лунный рай, и Вадим без единой мысли в голове просто сидел и наблюдал за тем, как каждый день она становилась все тоньше и тоньше, пока, наконец, ее не поглотила тьма. В безлунную ночь монахи зажгли свечи, и у них началось нечто вроде крестного хода, но Вадим снова не участвовал, лишь бездумно наблюдал за всем со стороны.

Когда он собрался было уже идти спать, кто-то коснулся его плеча, и рядом с ним опустился их давешний провожатый – бритоголовый мужчина без возраста.

- А вы почему не участвуете? – произнес он по-английски, и Вадим изумился: выходит, этот стервец две с половиной недели просто водил их за нос?

- Так вы знаете английский? – буркнул Вадим, тот лишь молча кивнул. – Тогда чего же вы молчали все это время?

- Нет на свете таких проблем, которых нельзя было бы решить молчанием, - изрек он.

Вадим усмехнулся: очередная буддийская мудрость ни о чем.

- А что если к тебе вернулось прошлое и требует твоего внимания к себе? Как уж тут промолчишь? – язвительно откликнулся Вадим.

- Ну тебе же удалось, не так ли? – улыбнулся монах.

- Паршиво, видно, удалось, - покачал головой Вадим. – В итоге все равно все страдают.

- Страдание – неотъемлемая часть жизни. Когда ты это поймешь, ты постигнешь высшую мудрость. Нельзя сопротивляться страданию, только при сопротивлении оно способно причинить тебе боль. Если же ты поддаешься ему, тогда оно уже над тобой не властно.

- Что-то я все равно не пойму, как мне лучше поступить, - нахмурился Вадим так, словно бы монах знал суть его дилеммы.

- Подбрось монету, - изрек монах, даже не поворачивая голову в его сторону.

- И каким образом это мне поможет? Я бы хотел все же поступить правильно.

- Это и поможет тебе понять, чего ты по-настоящему хочешь.

- Ну хорошо, давайте попробуем, - Вадим извлек из кармана десятикопеечную монету и внятно произнес: - орел – возвращаем Агату, решка – остается все как есть сейчас, - подбросил.

Через несколько секунд монета упала на землю орлом вверх. Вадим поморщился.

- Что? – улыбнулся монах.

- Я не согласен с этим.

- Значит, не хочешь делать загаданного на орла?

- Нет, - помотал он головой. – Но если это правильно…

- Правильно лишь то, чего хочешь ты. Зачем тогда ты шел сюда, если и так знал, чего хочешь?

- Да мало ли чего я хочу… - пробурчал Вадим, убирая монету назад в карман.

- Как думаешь, а почему я живу здесь? – монах приблизил свое лицо к Вадимову.

- Ну…. – поиски бога там. Или истины? – Вадим не знал, что ответить.

- Нет. Потому что здесь мои поиски завершились. Здесь я нашел то, что мне нужно. То, что я хочу. Я нахожусь здесь, потому что хочу. А чего хочешь ты?

- Ну… - Вадим нахмурил лоб и задумался. – Наверное, покоя. Устал от вечной гонки. Устал от всех и от всего. Хотел бы так же вставать с восходом и ложиться с закатом, есть рисовые лепешки и рвать апельсины. И никогда ни о чем не думать.

- Ну если сейчас ты хочешь именно этого, тогда оставайся, насколько хватит твоего запала. Захочешь уйти – держать тебя не станем. Я даже провожу вниз.

- А как же дзен там, ну, нирвана, - Вадим и сам едва понимал, что несет.

- Дзен не постигается усилием. Он находит тебя сам, когда ты к нему готов. А приготовиться к нему можно только следуя за своими истинными желаниями.

- Ха! – выкрикнул Вадим. – Ну конечно! Люди спиваются, садятся на наркотики, носятся за каждой юбкой, а вы утверждаете, что, следуя за своими низменными желаниями, они постигнут дзен?

- Я не говорил про низменные. Я говорил про истинные, - поправил его монах. – В вине, наркотиках и разврате они ищут забвения. И если бы могли достичь его иными менее травматичными способами, они были бы только рады. Забвения же ищешь и ты. Что мешает тебе обрести его на дне бутылки?

- Не знаю. Возраст, наверное, - пожал плечами Вадим. – А еще мне кажется, я предаю этим своего младшего брата. У нас с ним сейчас такая сложная ситуация, - и он запнулся, понимая, что монах вряд ли поверит его рассказам о приборе, перемещающем сознания во времени… А как рассказать обо всем правдоподобнее, он и не знал.

- Мне не нужны лишние подробности, - остановил его монах. – Оставь их при себе. С братом ты разберешься, если захочешь. А если не захочешь… что ж, насилием над собой ситуацию не исправить.

- Но… психологи всех мастей только и твердят о выходе из зоны комфорта, о насилии над собой, которое нужно совершить для улучшения жизни.

- Ты недоволен своей нынешней жизнью?

- В данный момент очень доволен, - прошептал Вадим.

- А чем недоволен тогда твой брат?

- Ему в его жизни не хватает меня. Он хочет, чтобы я был с ним.

- Он хочет, чтобы ты был с ним помимо твоей воли?

- Нет, - медленно покачал Вадим головой. – Просто ему сейчас трудно в одиночку, я мог бы помочь, а я постыдно сбежал, оставив его разбираться с проблемами.

- Эти проблемы создал ему ты?

- Нет. Но и он по сути не виноват. Никто из нас двоих не виноват.

- Тогда твой брат просто боится самостоятельности. Ему нужен не ты, а моральный костыль. И он непременно найдет его.

Вся группа отправилась назад примерно через две недели пребывания в монастыре. Вадим остался. Помогал готовить, обрабатывать сад. Читать здесь было нечего – вся литература была на китайском, и вечерами он по-прежнему сидел, наблюдая за растущей теперь уже луной. Луной, которая никогда не умирает навсегда.

Иногда к нему приходил давешний монах, и они подолгу беседовали. Вадим пытался совладать с чувством вины, и спустя еще неделю оно его окончательно оставило. Он даже согласился полностью обрить волосы.

Дни бежали так быстро, что он перестал их замечать и даже в какой-то момент начал забывать, что он тот самый Вадим Самойлов, словно бы из его оболочки выросло что-то принципиально иное, чуждое ему.

По прошествии двух месяцев, когда он уже перестал мерзнуть по ночам, переселился в монашеский корпус и нацепил их оранжевую кашаю, давешний монах, с которым Вадим успел крепко сдружиться, проводил его в библиотеку и усадил за стол возле ноутбука. Несколько секунд Вадим бездумно пялился на технику, от которой успел уже отвыкнуть, затем повернулся:

- Зачем это?

- Если ты решил здесь остаться, тебе нужно оповестить об этом родных и друзей. Мы далеки от христианских традиций побегов от действительности и окружающих. Мы хотим быть уверены, что от твоего ухода никто не пострадает.

Вадим едва вспомнил пароль к инстаграму, долго пялился в директ, размышляя, кому бы написать. Увидел сообщение от Никиты.

«Вадим Рудольфович, я понимаю, что вам сейчас, наверное, не до нас, но с вами безуспешно пытается выйти на связь ваша мама. Там что-то случилось. Позвоните ей, пожалуйста».

- Откуда у вас ноутбук? – спросил вдруг Вадим.

- Мы тоже часть цивилизации и не можем оставаться в стороне от нее, - пожал плечами монах.

Вадим тут же набрал:

«Что произошло? Телефон не взял с собой, позвонить не могу, но могу отвечать в директ».

Никита откликнулся сразу:

«Она долго ждала от вас ответа, наконец, решила поговорить со мной. Там что-то с Глебом неладное. Он в Свердловск вернулся, у нее живет».