Раздел! Свои и чужие. И если свои могли предать, этого не избежать, но всё равно число этих самых предательств было гораздо меньше. Сразу по нескольким причинам, из которых опора не на веру, а на кровь была одной из важнейших. Особенно в противостоянии с мусульманским миром, внутри которого он, великий визирь, находился уже очень давно, а потому знал его уязвимые места. Лоскутное одеяло редко когда бывает прочным, особенно если нити, которыми сшиты лоскутки, гниловаты. Не столь важно, кому именно молиться. Куда важнее, кто это делает и что этих самых «кто» объединяет. Османская же империя этими самыми «объединяющими нитями», помимо религии, похвастаться как раз и не могла…

- Шехзаде Ахмет всегда был соперником Селима и считал себя тем, кто должен наследовать Баязиду II, - слегка улыбнулся «Керим Сардак». – Теперь он должен видеть новые возможности. А Шехзаде Коркут должен начать из-за страха смерти. Раньше он боялся братьев-соперников больше отца. теперь, после смерти Селима, если ты, почтенный Херсекли, сделал всё верно, должен быть в ужасе перед отцом. Но в правильном ужасе. Ты же сделал всё правильно?

- Да. Керим. Ахмет собирает войска в своей Анталье и в своих мечтах видит отцовский трон. Коркут выжал Трабзон, как будто тот апельсин. А воины – тот сок, который стекает из него.

- Остальные?

- Они… встревожены, но первыми не начнут. Желание власти Ахмета и страх Коркута оказались сильнее жадности или осторожности иных сыновей султана. Но если начнут одни, другие тоже не останутся в стороне.

- Чьей?

- Может отца, может желания сделать из своего санджака ханство или королевство. Аллах знает, не я.

«Голос» короля Италии был доволен услышанным, это великий визирь осознавал столь же ясно, как и всё возрастающую угрозу разоблачения собственной игры. Пускай он был очень, чрезвычайно осторожен. донося до сыновей султана правильную правду о смерти их брата, но вся его безопасность доживала последние если не недели, то пару месяцев.

- Я знаю, что войска султана уже выдвинулись к границам Мамлюкского султаната. И что Баязид II в этот раз будет очень осторожен, предпочитая раньше прочего бросить в пламя сражений тех, кто верен не ему, а сыновьям. Они сами понимают это? И что он сделает так. чтобы верные трону янычары избавили этот самый трон он новых угроз… со стороны наследников? Сперва Селим, а затем… Кто именно, Ахмет или Коркут? Пусть думают и боятся.

Если бы Херсекли Ахмед-паша мог себе это позволить, он бы… выпил крепкого вина. Много, сразу. Или хотя бы вышел на свежий воздух, а не оставался здесь, в помещении без открытых окон и освещаемом лишь несколькими светильниками. Пауки из Рима уже сплели новую паутину, запутывая в ней уже не только его, но и всё ещё живых сыновей Баязида II. Он сам уже давным-давно в ней запутался. Или служба или… лютая смерть. От тех или от других.А Борджиа хотя бы не были замечены за нарушением своего слова. Не молодые Борджиа точно.

Переплетение бывшего и действительности и того, чего не было, но что являлось очень похожим на правду. Вот чем были страшны слова, посредством его, великого визиря, вложенные в разум сыновей султана. Их подталкивали к бунту, имея в руке весомый довод – смерть Селима, оказавшуюся далеко не тем, что они о ней думали раньше. Спасти Османскую империю могло лишь заступничество самого аллаха! Херсекли Ахмет-паша осознавал это, но не слишком верил в подобный исход. А потому… В конце концов, менять сторону ему будет не в новинку. Оставалось лишь понять, какой именно их осколков готовой разрушиться империи окажется более благоприятным для одного бывшего великого визиря.

***

Если в одних местах царят страх и уныние, обязаны быть и те, в которых присутствует совершенно иная обстановка. И дом Мирко Гнедича, давно уже надевшего маску Керима Сардака, восходящей звезды на стамбульском небосводе, был как раз таким оазисом не просто благополучия, но ещё и уверенности. Не в смысле уюта и комфорта – хотя и это тоже – а успеха в более широком понимании сего слова.

Внешнее и внутреннее, две стороны одной монеты, части единого целого. Одна для всеобщего обозрения, показывающая маску под названием «Керим Сардак». Зато другая – это было истинное. Сейчас Гнедич чувствовал себя по настоящему хорошо, довольным жизнью. И дело даже не в двух прекрасных женщинах, которые уже не просто играли роли его жён, а стали настоящими спутницами в жизни, к тому же разделяющими его стремления. Не в обстановке истинного восточного кейфа, к коему он за минувшее время привык и даже стал получать немалое удовольствие. Кричащая роскошь, слегка кружащаяся после вроде как запрещённого по Корану, но употребляемого почти всеми магометанами вина… Мирно спящая рядом Мариам-Злата и перебирающая пряди собственных волос, о чём-то задумавшаяся Зульфия-Божена. К этому прибавлялось состояние блаженной отрешённости после удачно завершённого несколько часов назад разговора с Херсекли Ахмет-пашой и ещё парой важных людей, чья роль в предстоящих событиях была подробно расписана. Не столько им, сколько теми, кто дал ему возможность поквитаться к этим богомерзким порождением, Османской империей. Очень многие были довольны итогами Крестового похода. Освобождённые сербские земли. возрождение самого королевства Сербского… А то, что корона оказалась на голове Лукреции Борджиа, а не потомков прежних королей – это не имело значения, не было по-настоящему важным. Зато возрождённой Сербии дали надежду не просто на будущее, но ещё и на месть. Не сразу, позже, но этого хватало.

Многим хватало, но не таким как он, пылающим в огне ненависти. Чезаре Борджиа и его приближённые, особенно из ордена Храма, это понимали. Понимая, продолжали подпиливать ножки османского трона. Чтобы обрушить и самую магометанскую империю и тех, кто находится на вершине. Он сам, как глава прознатчиков Борджиа в Стамбуле, знал многое. Без знаний и понимания не получилось бы работать так, чтобы не было стыдно перед самим собой. Именно сюда, в дом «Керима Сардака» стекались сведения, люди, золото. Это все делалось так. чтобы не вызывать и тени подозрений. Маска… Самый, пожалуй, удачливый из всё ещё рискующих вести морскую торговлю. Тот, чьи корабли раз за разом ухитрялись уходить от итальянских пиратов, а потери, без которых всё стало бы подозрительно, с лихвой перекрывались прибылями. Теми самыми прибылями, которыми он щедро делился с важными людьми Стамбула. Великий визирь опять же, которому делались особо ценные подношения… как думали очень и очень многие.

В чём-то они были даже правы. Гнедич доставлял своему «покровителю» различные диковины из самых разнообразных мест, словно бравируя своей возможностью доставить что и когда угодно. Для всех он был верным слугой своего покровителя, готовым на всё ради благоволения великого визиря. На деле… подчинённым был как раз визирь, а не «скромный торговец».

- Ты нахмурился, - Божена провела кончиками пальцев по груди своего возлюбленного и одновременно сотоварища по тайным и кровавым делам. – Я могу помочь или просто отвлечь?

- Ты помогаешь. Злата тоже… Без вас двоих тут было бы совсем мучительно.

- Не только мы трое в этом доме. Есть и твои «слуги».

- Они мои руки и клинки. Вы… это вы. А беспокоюсь я о том, что будет, когда начнётся война. И получится ли столкнуть османов в пропасть.

- В нужное время столкнуть, Мирко, - проворковала обнажённая красавица, тесно к нему прижавшаяся. – Я понимаю, что Его Величество знает, что делает, но…Ему ведь сейчас нужен Иерусалим и не нужно, чтобы его заняли не только османы, но и французы. А если сыновья Баязида восстанут, что случится тогда?

- Восстанут в нужное время, Божена, - говоря, Мирко начинал поглаживать льнущую к нему девушку, ощущая, что та очень даже не прочь ещё немного пошалить. – Наш приручённый визирь донёс до слушающих его речи то, что восстание против всё ещё сильного отца может быть опасно сверх меры. А вот если его успеют потрепать войска мамлюков… Не смотри так, я всё понимаю.