– Я твоя жена, а не кто попало! Ты думал, что мне нельзя доверять?

Хамза взял Мико за руку.

– Послушай, я тебе во всем могу доверять и знаю это. В этом суть, и поэтому ты моя жена. Но эта тайна была не моя.

Мико не стала отнимать руку, отметил он про себя с облегчением.

– Так почему ты сейчас мне говоришь? – спросила Мико. – Уилл передумал?

– Нет. Я тебе говорю потому, что ты моя жена и я тебе во всем могу довериться.

У Мико дернулся угол рта:

– Вот это, черт побери, правда. Дальше?

– Да практически уже все. Мы кое-что сделали, чтобы понять правила. Ну, в смысле, обязательно ли исполнится то, что он видел, или это можно переменить.

– И можно?

– Насколько нам понятно, нет. Пока что все происходило, как ему приснилось, даже когда мы пытались предотвратить выполнение предсказания или направить события по другому пути. Просто это… не получается.

– Жуть.

– С точки зрения продаж это потрясающе. Мы можем быть уверены в своем продукте… но ты права. Не все, что знает Уилл, добрые вести, и он переживает, будто сам тому виной. Он неправ, все это не его вина, но я ему сочувствую. Нелегко ему.

Хамза остановился и посмотрел в другой угол кухни на минуту.

– Он, вероятно, самый знаменитый человек во всем мире, но не по-хорошему. Ты знаешь, какие у людей к нему чувства. Половина в ужасе от перспектив, которые сулит появление человека, знающего будущее, а вторая половина в ужасе просто так, и все хотят его убить.

– Не все.

Хамза закатил глаза:

– Ну да. Психи, говорящие о втором пришествии, или фаны НЛО.

Мико покачала головой:

– Нет, не так. Мои ученики им заворожены. Он подтверждает их подозрения – они достаточно молоды и верят в волшебство, а Оракул им прямо подыгрывает. И у меня было много разговоров с людьми, которые думают, что появление Оракула внушает надежду. Это значит, что существует план. Что жизнь – не цепь случайностей. – Она обхватила стакан ладонями: – По крайней мере я надеюсь, что это так.

– Почему? – спросил Хамза.

Мико подняла голову и посмотрела ему в глаза:

– Потому что я беременна.

Ошеломленный Хамза так и остался сидеть.

– О’кей, – сказала Мико. – Теперь расскажи мне, на черта нам вообще остров.

– Ты только посмотри, – сказал Эдди.

Юнион-сквер был забит народом. Какая-то демонстрация, может быть, протест. Над толпой кое-где торчали плакаты, но слишком далеко, не прочесть.

– Не сворачивай, Эдди, – сказала она. – Хочу посмотреть, что там.

– Если я не сверну с Бродвея, мы в этой пробке залипнем надолго, – возразил он, показывая на копошащиеся впереди машины. Они медленно, дюйм за дюймом, пробирались через поток пешеходов, уходя с Юнион-сквер. – Мы и так уже опаздываем, и если мы не свернем, то будет так поздно, что твоего интервьюируемого и след простынет.

– Под мою ответственность, – сказала Ли. – Давай ближе.

Эдди пожал плечами и вырулил из очереди машин, готовящихся свернуть с Бродвея. Фургон стал медленно продвигаться к Юнион-сквер, и Ли увидела, что по крайней мере одно слово на всех плакатах общее – Оракул.

– Я знаю, что это, – сказала она. – Демонстрация Оракула.

– Она сегодня?

– Чертовски на это похоже. Я хочу туда, событие выходит крупное. Даже не думала, что будет такой масштаб.

– Ли, ты что? Нельзя тебе туда!

– Это важнее. Через оцепление пройдем по карточкам прессы.

Руки Энди застыли на руле на десяти и двух часах:

– Наверняка «Нью-Йорк один» освещает событие.

– Эдди, делай, как я говорю!

Ли швырнула на приборную доску заметки к интервью, которое всего пятнадцать минут назад собиралась брать у знаменитого шеф-повара. Обернулась, схватила с заднего сиденья сумку и положила к себе на колени, стала копаться в поисках блокнота и ручки. Найдя их, столкнула сумку на пол и начала набрасывать эскиз репортажа без подводки, сжато записывая вопросы для будущих интервью.

Потянуло холодом – Эдди опустил стекло показать полисмену удостоверение репортера, и Ли отметила, как медленно ползет машина через толпу в поисках места для парковки.

– Ладно, – сказал Эдди, выключая мотор. – Давай это сделаем и смоемся. Ты уж прикрой меня, если у Реймера от таких дел шерсть на жопе дыбом встанет.

– За пропущенное дурацкое интервью он нас не уволит, – ответила Ли, опустив зеркало над лобовым стеклом и глядя, не надо ли подкраситься. – Оно было для заполнения места, если что-то вылетит при редактировании.

– За пропущенное интервью он тебя не уволит. А уволит он тебя потому, что и так имеет на тебя зуб за выходку со статьей про Сайт. Не знаю, зачем ты так настойчиво стараешься настроить его против себя.

– Если ты так думаешь, почему меня слушаешься?

Эдди осклабился и открыл водительскую дверь.

– Потому что тоже хочу посмотреть, что там делается. А если Реймер разозлится, так все достанется тебе. Я слишком талантлив, чтобы меня заменить.

Ли фыркнула.

Они вышли из фургона, Эдди отодвинул дверцу с пассажирской стороны, доставая камеру, сумку с аккумуляторами и прочее. Ли проверила собственную аппаратуру: беспроводной микрофон и соединение его с передатчиком, прицепленным сзади под пальто. Убедившись, что все работает нормально, она застегнула пальто, поправила шарф, натянула перчатки и взяла с переднего сиденья блокнот.

Эдди все еще готовился, так что Ли стала смотреть в толпу, пытаясь понять смысл происходящего и вспоминая, что читала про эту демонстрацию.

На дальнем конце Юнион-сквер загремел над толпой скрипучий голос из усилителей. Слов было не разобрать, но все равно все реагировали – приветственные и возмущенные вопли примерно в равной пропорции.

Наконец стали видны плакаты над толпой – шизофреническое сочетание про- и антиоракульских лозунгов. «СПАСИ НАС ОТ НАС САМИХ, ОРАКУЛ!», «ОРАКУЛ = НАДЕЖДА».

«ОРАКУЛ ЛЖЕТ ВО ИМЯ ДЬЯВОЛА!» – этот лозунг был весьма популярен. Напечатан красной краской, у буквы «О» – рога и остроконечный хвост. Кто-то постарался, растиражировал сотнями.

По краям парка стояла конная полиция, в толпе ходили пешие патрули по двое и по трое, тщательно высматривая… что? Ли помнила, что эта демонстрация – часть массового призыва к Оракулу открыть себя, одна из многих таких же, одновременно проводящихся в городах всего мира. Но она даже не думала, что будет такой масштаб – десять тысяч человек, если не больше, набились в парк.

– Ты знаешь, что Реймер этого все равно не поставит, что бы мы ни добыли, – сказал Эдди, водружая на плечо камеру. – Ты же не в новостной редакции работаешь, и он это явно дал понять. Для него это принцип.

– Знаю! – огрызнулась Ли. – Дело тут не в Йоханнесе Реймере и не в урбанити-мать-его-дот-ком. Мы с тобой – репортеры, это – событие. Мы должны его задокументировать.

Эдди показал на антенны прямой передачи в воздухе над толпой. Они окружали площадь со всех сторон.

– Ты не думаешь, что эти ребята просекли фишку? Мне эта атмосфера не нравится.

Ли отвернулась от толпы и улыбнулась Эдди самой милой улыбкой, какую только могла изобразить.

– Эдди, только десять минут в порядке личного одолжения. Пара интервью, и пойдем отсюда. Вдруг найдем сенсационный материал? А если она не пойдет в эфир, выложим в Интернет, включим в наше резюме и плюнем на эту дерьмовую лавочку.

– Детка, твоя дерьмовая лавочка – пятнадцать лет моей карьеры. Я ею более чем доволен.

Упаси меня бог быть такой довольной, подумала Ли.

Она положила руку ему на локоть. Посмотрела ему в глаза, улыбаясь намеренно сверхискренней улыбкой.

– Пожалуйста, – сказала она.

Эдди минуту смотрел на нее, потом закатил глаза.

– Ладно, десять минут. Пулитцеры тут под ногами валяются, только подобрать.

Ли стала обходить толпу по кругу, Эдди следом, глядя, на кого направить камеру. Демонстранты были самые разные – по возрасту, полу, образу жизни – прямо вся карта мира. Единственное общее – серьезность выражений их лиц. Это не была увеселительная прогулка в парке ни для кого из них.