– Кому оно теперь надо?

Он бросил раку в огонь. Она разбилась, тут же поднялась волна странного, какого-то грибного запаха.

Брэнсон шагнул к другой нише, вытащил вторую раку, махнул ею в сторону Джонаса. Лицо его преподобия стало красным – в комнате нарастала духота, и Джонасу не стало лучше, когда он понял, что это горящая человечина.

– Антоний Падуанский, Джонас. Ослы. Да, он покровитель ослов, боже ты мой!

Треск битого стекла – Антоний попал к Грату в пламя. Джонас отшатнулся от жара. Видно, предсказание Оракула лишило рассудка его преподобие. Хотелось убежать, вертелись панические мысли – предупредить Марию, увести ее из дому. Он подумал, что вдруг придется драться с Хосайей Брэнсоном, но даже представить себе такого не мог.

Проповедник шагнул к очередной нише, поднял хрустальную шкатулку – и она тоже полетела в огонь. Ароматы, поднимающиеся из пламени, приобрели новые оттенки: мускатный орех плюс острый химический запах.

У Джонаса возникло перед глазами отчетливое видение: Мария Брэнсон открывает дверь студии через несколько часов и видит своего мужа и его помощника мертвыми на полу перед камином, отравленных парами какого-то древнего консерванта.

Он шагнул вперед, положил руку на плечо Брэнсону.

– Ваше преподобие! Прошу вас, перестаньте. Что… что это вы делаете?

Хосайя посмотрел на Джонаса. Пот стекал у него по лбу, каплями застревая на бровях. Проповедник стер его рукавом.

– Это предсказание – прямая атака, Джонас! Он хочет подорвать мою репутацию, превратить меня в посмешище. И не только меня. Индуисты, мусульмане… всех это ждет. Мы неконкурентоспособны. Оракул еще не заявил, что он глас Божий, но это только вопрос времени. А тогда нам всем конец, потому что явился пророк, чьи предсказания исполняются. Вера, увы, штука нестойкая. Оракул делает то же, что и мы, просто… делает это лучше, и люди прислушиваются к нему. Переходят на его сторону. Сайт существует всего три месяца, а наши пожертвования упали уже на…

– Четырнадцать процентов, – подсказал Джонас, не задумываясь.

– Четырнадцать процентов, – повторил Брэнсон, кивая. – Нам нужно его остановить. Я не допущу, чтобы работу всей моей жизни загубил какой-то шарлатан!

– Шарлатан? – спросил Джонас. – Я… мне казалось, его предсказания…

– Да, шарлатан! Мошенник. Подделка. Человек. Я должен признаться, – продолжал Брэнсон, – в некотором сомнении. Раньше оно у меня было. Это предсказание обо мне… поперченный стейк… я не мог этого понять. Сперва не мог. Вот почему я так медлил и исчез на все эти дни. Просто чтобы обдумать.

Он положил руку Джонасу на плечо.

– Тебе нравится твоя должность, Джонас? Мне ты в ней нравишься. Ты очень хорошо ее исполняешь, и я хочу, чтобы она осталась за тобой. И чтобы каждый из трех сотен работников Церкви остался на своем месте. И у меня есть план, как это сделать, но один я не смогу, и мне нужен надежный человек. Сейчас ты можешь принять все, что я тебе сказал, а можешь уйти. Пойти прямо к репортерам – вон они там ждут на улице. Да вообще можешь перейти к Оракулу и попытаться все смести с лица земли.

Брэнсон подошел к столу у стены.

– Или, может быть… – он выдвинул ящик, вытащил папку толщиной примерно в дюйм, повернулся к Джонасу: – Может быть, сможешь чуть-чуть в меня поверить?

– Что это? – спросил Джонас.

– План битвы, – ответил Брэнсон. – Мы должны мобилизовать свои армии и набрать союзников. Я кое-что знаю про самых могущественных людей мира, и они знают, что мне это известно. Они верят, что я не пущу эти материалы в ход – в конце концов я человек Господа. Но это придает им охоты мне помогать, когда я прошу. И мы ниспровергнем Оракула, Джонас. – Он встряхнул папкой: – Все, что нам нужно, – это его найти. Мы это сделаем – и проблема будет решена. Я думаю, мы сможем. В конце концов с нами Бог.

Он снова улыбнулся сияющей неоновой улыбкой.

– Почему вы так уверены, ваше преподобие? – спросил Джонас. – В смысле, Оракул вроде бы умеет предсказывать события. Мы не знаем, на что он еще способен. Какие силы у него могут быть.

– Ничего, все будет в порядке, – ответил Брэнсон.

– Но откуда вы знаете?

Брэнсон протянул руку, взял стакан из руки у Джонаса. Улыбка его изменилась, она уже не была ликующей. А была хитрой и довольной.

– Я же тебе сказал, когда ты только вошел. Я знаю один секрет.

Джонас ждал, поняв наконец причину, по которой его позвали к Брэнсону домой. Все-таки этому человеку для хорошей работы нужна публика.

– Какой секрет, ваше преподобие?

– Оракул – не бог. Не волшебник. Он всего лишь человек, в этом нет сомнений. Хочешь знать, как я это понял?

– Как, сэр?

– А так, что его повело. – Брэнсон опустился в мягкое кресло, скрипнула кожаная обивка. – Это свое предсказание он послал мне, как пулю снайпера, как знак начала атаки. Но оно против него же и обернется, обещаю тебе.

Он глотнул хереса из стакана Джонаса, посмаковал не торопясь.

– Я сперва этого не понял. Меня самого повело слегка, наверное. Этот Сайт – он такой убедительный… даже я иногда забываю, что там все вранье. Но я вот что тебе скажу: в Оракуле ничего сверхъестественного нет.

Он провел пальцем по краю папки, взъерошил бумаги внутри.

– Этот дурак предсказывает, что я что-то сделаю. Что-то конкретное. То есть предположительно в такую-то дату поперчу свой стейк. Ну так вот, выбор-то у меня есть? Есть свобода воли? И когда придет время, Джонас… все просто, как я уже сказал. Я просто этого не сделаю.

– Но я не понимаю, как…

– Потому что, – продолжал Брэнсон, – я этот стейк буду есть в прямом эфире, в соборе, на камеры, и сигнал разойдется по всему свету. И я подниму эту перечницу, я на нее посмотрю, я улыбнусь – и поставлю ее на место, не встряхнув. И все как один увидят, что Оракул может ошибиться. А мы между сейчас и тогда задействуем все ресурсы, что у нас есть и что сможем привлечь, чтобы его найти. Мы его назовем и тем разрушим его власть!

Он поднял стакан хереса и осушил его.

– Оракул сам дал нам оружие, которым мы его победим. Он облажался – вот почему я знаю, что он человек.

Брэнсон перевел взгляд на огонь в камине, на пламя, питаемое почерневшими, дымящимися, разбитыми святыми.

– Потому что Бог ошибок не делает.

Сидя у кухонного стола, в окружении книг в переплетах и рассыпанных распечаток веб-страниц, Хамза изучал оглавление тома: «Швейцарский закон о национальном банке: трактат». Потом перелистнул несколько страниц и начал читать раздел о регулировании международного обмена валюты.

Даже вводный параграф оказался крысиным гнездом – набором предложений таких запутанных, что их надо было расчесывать, как прядильщик расчесывает шерсть, если хочешь добраться до смысла.

Вздохнув, Хамза начал делать выписки.

Через пятнадцать минут, когда он пытался понять причины, почему Швейцария предпочитает держать долларовые резервы на счетах денежных рынков, зазвонил телефон. Не поднимая глаз от страницы, он потянулся через стол и взял трубку.

Тут только он сообразил, что это не его телефон звонит. Звук шел из спальни, где Мико проверяла работы. И там же стоял спутниковый телефон с непробиваемой защитой (и невероятной ценой), по которому он поддерживал контакт с очень тщательно отобранной группой лиц.

Хамза резко оторвался от книги, приподнялся на стуле и двинулся к спальне, зная, что уже слишком поздно. Телефон замолчал на середине звонка, и он услышал голос Мико:

– Алло?

Хамза остановился в дверях. Выражения лица Мико было достаточно, чтобы он понял, кто звонит.

– Минутку, – сказала она. – Сейчас я его позову.

В голосе ее слышалось вынужденное спокойствие, которое она обычно в себе вызывала, если ей очень надо было сдержаться. Он когда-то слышал этот голос в ее разговоре с учениками, когда весь четвертый класс готов был сорваться в полный хаос.

Она аккуратно закрыла микрофон рукой и обернулась к мужу.