Аллочка с сомнением оглядела свою щуплую фигурку, даже ткнула себя в тощий бок, пытаясь нащупать тот самый «сок», упомянутый говорливой соседкой и головой закивала часто-часто, точно китайский болванчик.

Что такое дурная слава, она знала слишком хорошо.

Прежняя секретарша хозяина, Ритуля - кисуля, вылетела из фирмы в один день, как только Александра Федоровна узнала о том, что муж ее, решив выпасть на время из супружеской постели, позволил себе пару дней отдыха в обществе красивой блондинки.

От бедной Ритули только пух и перья полетели, а хозяин цельную неделю на работу и носа не казал, раны зализывал после когтей своей благоверной.

На что уж Светка Соколова, деваха, досужая и разбитная, и то от хозяина держалась подальше и на заманчивые обещания не клевала, помня о судьбе незадачливой товарки.

Поэтому, должность в фирмочке досталась Аллочке без особых проблем.

Едва лишь взглянув на копну ярко рыжих волос и россыпь веснушек на узком лице девушки, Александра Федоровна, то бишь, Алексис, хорошо осведомленная о пристрастиях своего благоверного, сказала «Берем», а муж и пикнуть не посмел, хотя секретарша предназначалась ему, а уж никак не жене.

… Вокзал, на котором Аллочка бывала редко, да и то по делам, ошеломил бледную офисную мышку, своим шумом, гамом и бестолковой суетой.

Всюду сновали люди, люди и еще раз люди, всех мастей, типов и национальностей.

Аллочка мгновенно затерялась в пестрой, горластой толпе, ее поглотило шумное море торгашей и покупателей, поглотило, закрутило, завертело, не желая выпускать из цепких объятий.

Торопились шустрые цыганки, в пестрых тряпках, золотых серьгах, трясущие различными шалями, платками, халатами и прочим тряпьем, очень нужным и необходимым в дальней дороге.

Они сновали, хватали за руки, висли на плечах, уговаривали, вертелись перед носом совершенно одуревших от натиска пассажиров, хлопали по рукам и продавали всякий хлам доверчивым простакам, которые, совершенно неожиданно для себя, очутившись в прохладном купе поезда, на всех парах несущегося на жаркий юг, к солнцу и теплому морю, обнаруживали, что стали счастливыми обладателями толстых пуховых платков, шерстяных жилеток и таких же носков, являющихся жизненно необходимой вещью на курорте, вещью, без которой, ну никак нельзя спокойно плавать, загорать и поедать финики.

Пронырливые старушки, с корзиночками, коробками, сумочками, пакетами и авоськами, прилипали к потенциальным покупателям, точно блохи к собакам. Они, тоже бежали, хватали за руки, наперебой отпихивая друг друга локтями, кричали, ругались, совали в руки жирные пирожки, кулечки с семечками и орешками, початки кукурузы, одуряющее пахнущей на свежем воздухе, трясли банками с малосольными огурчиками и пакетами с молодой картошкой, сгребали немытыми ладонями деньги, сметали их в глубокие карманы и вновь неслись на отечных ногах к следующему поезду, заботясь об обеспеченной старости, захваченные суетой и сутолкой, и жаждой наживы.

Тут же, рядом, бегали мужчины, самой что ни на есть, «кавказской» национальности, все сплошь небритые, немытые и не стриженные, но хорошо умеющие считать деньги. Они цеплялись, в основном, к мужикам, выпадающим из вагонов в поисках пива, водки и сигарет.

Точно хищные пираньи бросались они на добычу, потрясая куканами с янтарной, золотистой рыбой, истекающей жиром на ярком, летнем солнце, рыбой вяленой, самое то, к холодненькому пиву, которым торговали их горластые жены, раками, красными от стыда, креветками, нежными и толстыми и прочим, прочим, прочим…

И никто из доверчивых, подпитых мужичков, этих прожигателей жизни, стремящихся на юг, к морю, не знал, что рыба эта, уже на второй день теряющая всякий товарный вид, тут же на пыльных камнях, в запахах солярки и креозота, натирается подсолнечным маслом, обмывается сырой водой и присыпается травами.. Все купит, все сожрет, все потребит, эта бесконечная, гудящая масса пассажиров, и редко найдется придира, сморщивший носик, при запахе той самой завлекательной с виду рыбки.. Тем, кто спешит к столу, заставленному пивными бутылками, не особо хочется принюхиваться и присматриваться..

В глазах у Аллочки плыло от всевозможных запахов и ароматом, блюд и напитков, от суеты и толкотни, шума и гамии…

В который раз, за этот, показавшийся ей бесконечным день, пожалела она о своем тихом, уютном офисе, с прохладой кондиционера, запахом кофе, капризными заказчиками, замотанными программистами и придирчивым хозяином..

Она была готова, высунув язык, мотаться по точкам, разнося образцы продукции, драить полы и полировать дверные ручки, покупать прокладки и колбасу для своенравной Алексис, но только чтобы не возвращаться сюда, в незнакомую, непривычную суету вокзала.

- Персики, персики, а вот кому персики! – неожиданно громко заголосила чистенькая, с виду интеллигентнейшая, старушка, в цветастом переднике – Сама бы ела, да деньги нужны! Покупай, навались, у кого деньги завелись!

Старушка явно углядела перспективного покупателя – толстенького, слегка растерянного мужичка, с барсеткой в одной руке и щуплой девчонкой, лет пяти – в другой.

Девочка уже лизала мороженое, но глазенки так и бегали по толпе, выхватывая из толпы все самое вкусное, сладкое и калорийное.

- Папа, ну, папа – услышав завывания хитрой старушки, вмиг заныло настырное дитя, белокожее и анемичное – Хочу персик! Хочу! Купи, купи, купи!

- Ой-ей-ей! – старушка, еще мгновение назад, дышавшая, точно асматичка на смертном одре, шустро оттерла в сторону Аллочку, с ее простенькой тютиной и принялась кружить над папой с его громко орущим чадом, точно коршун над цыплятами.

- Ой, а кто у нас тут плачет? Ой, а у нас тут девочка плачет! Такая славная, красивая девочка хочет персик! Ой, а ее папочка сейчас купит своей девочки персиков у доброй бабушки, вкусных, спелых персиков, самых свежих, самых сладких…

Девочка отбросила в сторону мороженое, жадно схватила персик и впилась в него своими остренькими зубками.

Она больше не вопила, и папашка, сдавшись, раскрыл кошелек.

Бабуля заломила за крошечное пластмассовое ведерко с персиками, совершенно нереальную, на взгляд Аллочки, цену, но мужчина отсчитал деньги и, схватив девочку в охапку, вместе с ведром и персиками, побежал к поезду, готовому к отправлению.

Старушка, к полному Аллочкиному удивлению, бросилась следом, хищно потирая руки, словно рассчитывая еще чем-то поживиться.

И точно, не успел поезд отправиться, как в тамбуре возник разгневанный папаша, широко и яростно размахивающий красным ведерком. Он громко кричал, вероятно ругался не совсем цензурными словами, но толпа шумела, колеса стучали, и Аллочка никак не могла разобрать, в чем, собственно, дело.

Красный от возмущения пассажир, размахнулся и прицельно запустил ведром прямо в старушку, продавшую ему персики, каким-то чудом, углядев в ее в гудящей толпе торгашей.

Ведро пролетело над головами, из него стали вываливаться какие-то тряпки, бумажки и прочий мусор, а шустрая бабуля, скакнув козликом, подхватила ведерко и мгновенно затерялась среди таких же старушек, потрясающих своим немудреным товаром.

- Чего это он? – сама у себя спросила Аллочка, так ничего и, не поняв из всего происходящего.

- Умеют же люди! – завистливо вздохнул кто-то за самой ее спиной – Который раз наблюдаю за бабкой – чисто работает, без осечек! Ни разу не нарвалась!

Аллочка с любопытством уставилась на щуплую девчонку, лет пятнадцати, щедро одаренную округлостями во всех нужных местах, в топике и шортиках, размалеванную, точно кукла, с тонкой сигареткой, зажатой в губах.

Девчонка стояла, опираясь на ручку самой настоящей детской коляски. Только в коляске лежал не толстый карапуз, а всевозможный товар – от чипсов, йогуртов, шоколадок и жевательной резинки, до презервативов, сигарет и банок с пивом.

Девчонка презрительно сплюнула и хитро уставилась на Аллочку.

- Бабка, проныра еще та! – с восторгом, непонятным девушке, произнесла малолетняя торгашка – Не поверишь – бывшая школьная учительница, меня в начальных классах, знаешь, как гоняла! А сама теперь?! Деньги дерет, как за целое ведро персиков, а это, я тебе скажу, не пятерку за семечки отсчитать! Народ берет, ничего, не жмотится, а она ведро тряпьем набьет, сверху три персика поприглядней положит и к поезду, которому вот-вот отправляться! И всегда к мужикам подкатиться норовит, они ж тупые, берут не глядя.. Мамашки, те попротивней будут, но только она к ним не суется.. Умеет жить бабка! Аж завидки берут!