За окном льет дождь. Ты больше никого не ждешь. Тихо у окна посидишь, не заплачешь, не захочешь ему позвонить. Все прошло. Стерлись воспоминания. Забылись объятия. Вы друг от друга далеки, пусть и в одном городе.

А завтра солнце взойдет. Позвонишь ему, с днем рождения поздравишь, повесишь телефон и поймешь, что все еще ждешь его.

Можно просто любить издалека, просто знать, что ему хорошо. Просто знать, чем он занят, как у него на работе дела. Можно просто невзначай встретиться в любимом вами кафе, заплатить за его кофе, похлопать по плечу, подмигнуть и уйти по своим делам. Пусть думает, это мимолетная встреча.

Можно пройтись по вашим местам и слушать песни о вас. Пронести эту грусть через всю жизнь и молчать о боли.

Только он знал. Только ты знала.

Все прошло. Но не стерлись воспоминания. Не забылись объятия. Вы друг от друга далеки теперь, ну и пусть, что в одном городе…

В семье Нины пили все взрослые – ее бабушка и дедушка, мама, мамин младший брат.

Вместе с ними жила прабабушка с красивым именем Вера. Но я не помню, чтобы она пила.

Я помню совсем другую историю, которой была очень поражена.

Нине было пять, и она жила квартирой на этаж выше.

Мне было десять, и мы жили квартирой ниже.

То есть семья Нины жила над нашей, и, так как стены пропускали весь звук, нам было слышно все, что происходило у них дома.

Днем обычно было очень тихо, но как только наступала ночь и всем пора было спать, в семье Нины просыпались взрослые. Как в игре «Мафия». Но они не играли – сначала пили водку, и нам слышен был звон бутылок. Затем они начинали громко ругаться. В такие моменты моя бабушка брала швабру и начинала громко стучать по потолку. Раньше это помогало.

Но потом им стало все равно. Бабушка стучала по потолку, мой папа стучал им в дверь, а потом мы звали управдома или милицию. К сожалению, это никогда не помогало, и на протяжении многих лет наши семьи, как семьи Монтекки и Капулетти, враждовали.

Поэтому мы не дружили с Ниной. Сейчас, когда я стала взрослой, мне ее очень жаль. А в то время все дети ее сторонились, называли дочкой пьяницы. Она очень редко выходила во двор – ходила в школу, а потом домой.

По ночам крики их семьи стояли на всю улицу. Было слышно, как ее дедушка ругается с ее мамой. У Нины не было папы, и этот факт всегда был началом любых конфликтов между дедушкой и мамой. После выпивки, нам было слышно, он грозился, что сейчас выкинет маму Нины через балкон, а мама Нины отвечала, что она сама сейчас выкинется.

Когда я стала взрослой, я много думала о том, как же жила Нина все это время? Что она делала, когда взрослые угрожали друг другу? Боялась ли она? Плакала ли? Пряталась ли где-то? Как она спала под крики родных, и как потом могла ходить в школу и учиться? И почему не было никого из органов опеки, чтобы забрать ребенка?

Но мне тогда было десять, и я не задумывалась об этом. Потому что мне тоже очень хотелось спать, но я не могла. Их крики звонко отзывались в нашем доме, и я боялась, что сейчас действительно кто-то выбросится из окна. А еще мне было жалко мою бабушку – семья Нины заполняла бак водой, а потом забывала закрывать трубы. И вода текла с их квартиры к нам. Обои в бабушкиной комнате расклеивались, появлялась плесень. А еще у бабушки была астма, и от сырости ей становилось тяжело дышать. А папе приходилось клеить новые обои.

В глубине души мы все верили, что когда-нибудь они изменятся. Наша вера в них исчезла, когда умерла их прабабушка Вера.

Они в тот день были очень пьяны и не смогли похоронить ее. Анонимно позвонили скорой, и скорая забрала ее как человека без определенного места жительства.

Мы не могли поверить, что так можно поступить по отношению к родному человеку. Но они могли. Поэтому мы даже перестали ждать, что им будет не все равно на протекшие трубы, когда им было наплевать на родного человека…

Мы так и жили – просто терпели их.

А потом бабушка и дедушка Нины умерли, а ее дядя – младший брат мамы – ушел в армию. Не поверите, но он вернулся совершенно другим человеком – очень вежливым со всеми, почти не пьющим и отзывчивым. Мама Нины тоже стала намного спокойнее.

Из их квартиры больше не были слышны крики.

Нины выросла, окончила школу и поступила в техникум.

Мы все еще не дружили с ней, но уже весело общались, когда видели друг друга, я расспрашивала ее про учебу, и она с восхищением рассказывала мне, как учится делать разные прически. Она училась на парикмахера.

А потом я уехала. И теперь я не знаю, где Нина.

Я надеюсь, что все хорошо со взрослой Ниной.

Но я все еще волнуюсь за маленькую Нину.

Смогла ли взрослая Нина обнять маленькую Нину, успокоить ее, показать, что она может быть любима и достойна лучшего.

Я хочу верить, что смогла…

Анна Николаевна, женщина средних лет, непримечательной внешности и скромного склада характера, уже полгода как жила в Москве.

Ее сын Артем, юноша восемнадцати лет, был выписан служить здесь в армии. И Анна Николаевна, заскучав за сыном, продала свою корову, сдала дом соседям и перебралась из села.

На выходных ездила к Артему, а в остальные дни готовилась к встрече с ним. Пекла румяные пирожки, варила пельмени или солила сельдь с картошкой.

В Москве она никого не знала.

Затем предпочитала одиночные прогулки по музеям, картинным галереям и паркам. Хотя Анна Николаевна была привыкшая к сельской жизни, но большой город всегда завораживал ее своей культурной жизнью.

Возвращалась она домой обычно поздно. Сидевшая перед подъездом соседка Евгения находила это любопытным – женщина живет совершенно одна, уходит куда-то каждый день и возвращается поздно вечером. Здесь явно что-то было не так, но Евгении все не удавалось узнать что именно. Анна Николаевна была женщиной немногословной и только здоровалась или прощалась с соседями при встрече.

Тридцатого декабря, накануне празднования Нового года, Артему было разрешено в отпуск домой на две недели.

И так как он был дома, Анна Николаевна целыми днями пекла для него разные яства.

А соседка Евгения уже третий день не видела, чтобы Анна Николаевна поздно возвращалась домой.

«Распутная женщина! – негодовала Евгения. – Ишь, что придумала она. Сначала по мужикам до ночи пропадала, а нынче и вовсе решила их домой водить. Негоже! Милицию вызову! Управдома! Пусть гонят ее ко всем чертям!» – решила она.

Через полчаса Евгения, милиция и управдом стучались в дверь Анны Николаевны.

Дверь открыл Артем.

– Ах ты, потаскуха! Да он же тебе в сыновья годится! – кричала Евгения.

– Это и есть мой сын, – спокойно отвечала Анна Николаевна, обняв Артема.

Милиция и управдом, извинившись за визит, ушли.

Но Евгения даже и не думала верить этой лапше.

– Увидишь еще у меня! – пригрозила она Анне Николаевне уходя. – Я теперь с тебя вообще глаз спускать не буду.

Затем Евгения снова уселась перед подъездом.

Скоро со школы должна была вернуться Наташа – ученица восьмого класса. И Евгения подозревала, что Наташа беременна от одноклассника.

Надо было с милицией и управдомом наведаться к ее родителям.

Девочке было пять лет. Она не ходила в детский сад. Когда папа и мама уходили на работу, за ней присматривала бабушка.

Бабушка готовила супы на кухне, разговаривала с родственниками по телефону или смотрела телевизор. Поэтому девочка играла одна. Расставляла плюшевого медведя, зайку в розовом сарафане, куклу, исписанную синими чернилами, и беседовала с ними о вкусе манной каши или какого цвета будет обертка от конфеты, которую она получит после обеда.