Все эти долгие дни Ушаков не имел иного развлечения, кроме как книги и газеты. От чтения голова быстро уставала, в висках начинало стучать, и все же он не мог без чтения.
В газетах печаталось всякое. Интересного было мало, но одно сообщение его обрадовало настолько, что он пожелал поделиться своей радостью с Федором.
- Помнишь ли, старина, адмирала Пустошкина?
- Как не помнить? - отозвался Федор. - В Севастополе хлеб-соль его ели.
- В газете о нем написано: эскадрой своей турок потрепал крепко.
- Ну и хорошо, - без видимого восторга заключил Федор, - авось теперь бусурман на мир с нами пойдет.
Федор ушел заниматься своими делами, а Ушаков отдался размышлениям. Пути к заключению мира с турками представлялись Ушакову не такими простыми, как Федору. Нет, одной победой Пустошкинской эскадры мира не сделаешь. Флот в сей войне не играет решающей роли. По слабости своей он не может даже создать большую угрозу Константинополю - столице Оттоманской империи. В этой войне, как и в прежних, последнее слово остается за инфантерией. А у сухопутных войск дела пока идут не очень гладко. Топчутся на месте. Правда, русской армии удалось овладеть несколькими неприятельскими крепостями, но решающего успеха она достигнуть не смогла. И винить, кроме Петербурга, тут было некого. Желая поправить положение, Александр I и его окружение не находили ничего другого, как менять командующих армией. Что ни год, то новый командующий. Добро бы хоть способных генералов назначали, а то так себе: совершенно одряхлевший и оглохший князь Прозоровский, потерявший способность отличить на карте речку от озера; генерал Михельсон, военное дарование которого в том только и проявилось, что заключил в клетку пойманного Пугачева; французский эмигрант Ланжерон, друг маркиза де Траверсе, так же, как и маркиз, восполнявший недостаток военного таланта интриганством и жестокостью к низшим чинам... Вот на каких деятелей делал ставку "всевидящий" русский император. "Кутузова бы командующим!" - мечтал Ушаков. Но Кутузов оставался в Вильно: император не желал посылать его в армию, удерживая в должности литовского военного губернатора.
Ушакову не с кем было поделиться своими мыслями, кроме как с Федором. Темниковская знать не наведывалась. Один раз приезжал только игумен монастыря. Он привез с десяток лимонов и несколько просвирок.
- Это от всей нашей братии, - говорил отец Филарет, выкладывая из сумки гостинец. - Все мы молимся за скорейшее ваше выздоровление.
Игумен приехал в тот момент, когда Ушакову было особенно худо: несколько дней кряду не спадал жар, и он совсем пал духом, угнетаемый мыслью, что ему теперь, видимо, уже не подняться.
- У меня к вам просьба, - сказал Ушаков. - Когда наступит конец, схороните в вашей обители рядом с могилой дяди.
- Эк о чем разговор завели!.. - запротестовал игумен. - Мы с вами, Бог даст, еще походим. О том и думы заводить грех.
Больше к этому разговору они не возвращались. Поговорили о том о сем и расстались.
Перед самым Крещением из Петербурга неожиданно пожаловал племянник Федор Иванович. Вот уж радости-то было! Ушаков даже поднялся на ноги, потребовал себе мундир и только после настойчивых уговоров слуги согласился вернуться в постель с тем, однако, условием, чтобы стол для потчевания гостя накрыли рядом с его кроватью и чтобы племянник все время оставался при нем.
Федор Иванович чем-то напомнил Ушакову родителя, Федора Игнатьевича, выражением глаз, что ли... У батюшки, Федора Игнатьевича, был такой же загадочно-задумчивый взгляд. Его считали человеком со странностями. Он никогда не бывал в море, видел море только с берега, когда служил в Петербурге в гвардейском полку, но мог рассказывать о нем бесконечно. Он любил море. Мало того, сумел связать с морем судьбы своих сыновей. И когда те стали мореходами, тихо, без видимой болезни, скончался: вечером ужинал вместе со всеми, а утром его уже не стало...
Четверо сыновей было у Федора Игнатьевича - Иван, Степан, Гаврила и Федор, а остался в живых только он один, бездетный Федор Федорович... Впрочем, у него, Федора Федоровича, племянник Федор Иванович, у племянника же здравствовал сын, а это значило, что род Ушаковых не пресечется.
- А я, признаться, уже якорь собирался бросать, - сказал Ушаков племяннику, виновато улыбаясь.
- Бог милостив, не допустит этого, - сказал в ответ Федор Иванович.
Ушаков не стал больше отвлекать его разговорами, подождал, когда кончит есть, затем приказал убрать стол с остатками еды.
- А теперь, - потребовал он от племянника, - рассказывай, что знаешь нового. Первый вопрос: что слышно о Сенявине?
- А я разве о нем не писал? - живо включился в разговор Федор Иванович. - Вернулся Сенявин, еще осенью вернулся и людей своих вывез. На английских транспортах. Эскадренные корабли его в Портсмуте до окончания войны задержаны.
- Это хорошо, что людей вывез, - заключил Ушаков. - Главное все-таки люди.
- Другие иначе думают. Из-за того, что случилось с его эскадрой, Сенявин в опалу попал, лишился настоящего дела.
- Дурачье!.. - с гневом процедил сквозь зубы Ушаков. Он долго поправлял под головой подушку, желая успокоиться. - Что еще нового?
- Новый министр у нас.
- Кто?
- Маркиз де Траверсе.
Боже, что делается! Неужели это правда? Ушаков вспомнил, как в Севастополе маркиз бил по лицу матроса, вспомнил рассказы о его нечестных сделках с купцами, которым перевозил на военных кораблях грузы, вспомнил все и опять ужаснулся. Все эти годы в Севастополе маркиз тем только и занимался, что разорял тамошние эскадры, а теперь получал возможность разорять весь Российский флот. И слеп же в людях император Александр!
- А Мордвинов? - после паузы спросил Ушаков.
- Остался председателем Вольного экономического общества.
- Его ли, адмирала, это дело? А впрочем, - усмехнулся Ушаков, - на другое он и не способен...
При этих словах он сильно закашлялся. Федор Иванович, встревожившись, кинулся помочь поднять под головой подушку.
- Здорово же вас прихватило, дядюшка!
Ушаков нахмурился. Вспомнилась церковная служба в Темникове по случаю заключения мира со Швецией, вспомнилась стычка с Архаровым и Титовым в дворянском собрании. Очень не повезло ему в тот день.
