Когда смотр закончился, Пустошкин стал что-то тихо говорить маркизу. Ушакову показалось, что разговор шел о нем, потому что маркиз дважды посмотрел в его сторону. Но вот маркиз сказал что-то Пустошкину в ответ и, уже ни на кого не глядя, быстро направился к поджидавшему его экипажу. Пустошкин проводил его, затем подошел к Ушакову.
- Ну, слава Богу, пронесло!.. - сказал он таким тоном, словно стыдился своих слов. - Ты подожди меня, я распоряжусь, и поедем вместе.
Ушаков не стал ждать, он пошел один, унося с собой такое чувство, словно отхлестали по щекам не матроса, а его самого.
* * *
- Напрасно расстраиваешься, Федор Федорович, - говорил Ушакову Пустошкин, вернувшись из порта. - Сами знаем: маркиз как человек - дрянь, в нашем деле понимает не больше пехотного прапорщика. Но что делать? У него власть, у него связи с двором. Посмотришь, еще министром станет.
- Оттого и тошно мне, что власть над флотом таким людям отдана, отвечал Ушаков.
Разговор происходил на крыльце, против которого стояла одноконная тележка, на которой Пустошкин только что приехал и которую не желал отпускать, потому что надеялся уговорить Ушакова принять участие в товарищеском обеде на флагманском корабле. Обед устраивался по случаю окончания смотра флотских команд, который, как уверял Пустошкин, в общем-то прошел неплохо, во всяком случае маркиз остался доволен, даже двести рублей выделил, а то, что он поднял руку на матроса, так на других флотах еще не такое случается...
- Плюнь на все, и едем. Море совсем успокоилось. В бухте благодать. Едем! Кое-кого из своих бывших встретишь.
Ушаков в конце концов согласился. Да и стоило ли отказываться? Ведь он и ехал-то сюда главным образом для того, чтобы повидать старых товарищей, подышать с ними морским воздухом.
Кучер довез их до пристани за один миг. Здесь уже толпилось человек десять - двенадцать офицеров. Шестерых из них Ушаков узнал сразу: они были с ним в Средиземноморском походе. Остальных видел впервые. Это были новички.
Отчалили на двух шлюпках. Ушаков плыл вместе с Пустошкиным, испытывая знакомое чувство неуемного трепета. Сколько раз в жизни он вот так отчаливал от берега на корабль, и каждый раз это чувство сопровождало его. Волнение проходило лишь после того, как он становился ногами на палубу корабля.
На корабле встретили с музыкой. В то время как оркестр играл военный марш, команда корабля стояла строем у правого борта, приветствуя гостей. Проходя вдоль строя, Ушаков узнал матроса, наказанного маркизом. Он невольно посмотрел на его ноги, вызвавшие гнев командующего, и немало удивился, увидев, что левая нога и сейчас была полусогнута. Он не подал вида, что заметил это, но в кают-компании не удержался, сказал Пустошкину:
- А тот матрос и впрямь не умеет стоять как положено.
Пустошкин улыбнулся:
- Он просто не может стоять вытянувшись. В ноге у него пуля. Француз угостил, когда Видо штурмовали.
- Видо? Значит, он был там? Но почему тогда не списываете его на берег как инвалида?
- Он на корабле нужен. Лучший слесарь во флоте. Кстати, ты знаешь его работу: макет, что Арапов тебе доставил, ему заказывали.
Обед проходил в таком порядке: тост - вино - закуска - небольшая пауза, ничего не значащие и ни к кому не обращенные реплики, потом новый тост, и все повторялось снова. Офицеры из новичков вели себя несколько скованно, видимо боясь предстать перед известным адмиралом в невыгодном свете. Ушакову подумалось, что не будь его, люди вели бы себя проще, и он стал ждать удобного момента, чтобы оставить компанию. Ему захотелось найти того матроса-инвалида, участника штурма острова Видо, поговорить с ним, отблагодарить за чудесный макет его флагмана. Судя по макету, у этого матроса и в самом деле были золотые руки.
Обратив внимание на отрешенный вид Ушакова, Пустошкин спросил, не утомился ли он?
- Я был бы не против немного отдохнуть, - ответил Ушаков.
- Тогда пойдем, я провожу.
Пустошкин привел его в адмиральскую каюту, где были и койка, и кресло, предложил полежать немного.
- Ложиться не буду, - отказался Ушаков. - Лучше посижу в кресле, только пришлите ко мне того матроса... Кстати, как его зовут?
- Не помню. Кажется, Егором. Я пошлю за ним, - пообещал Пустошкин.
Он ушел, оставив дверь открытой, чтобы не так томило от духоты, а минут через пять появился тот, кого он обещал прислать, матрос-инвалид. Ушаков попросил матроса закрыть дверь и сесть на табурет подле него. Матрос дверь закрыл, но садиться не стал.
- В Средиземноморском походе участие принимал?
- Так точно, ваше высокопревосходительство.
- Видо штурмовал?
- Так точно, ваше высокопревосходительство.
- Ну что заладил: так точно, так точно... Я же теперь отставной адмирал.
- Знаем, ваше высокопревосходительство, - вздохнул матрос, и во вздохе его послышалось глубокое сожаление.
- Спасибо за макет корабля, что для меня сделал, - с чувством сказал Ушаков. - Тебя Егором зовут?
- Егором, ваше высокопревосходительство.
- На флагмане я всех матросов в лицо знал, кои в походе участвовали, а тебя что-то не помню.
- Так я в ту пору на фрегате "Сергий" служил, на флагманский меня уже после вас взяли.
- А родом откуда?
- Пензенской губернии.
- Почти земляки. Дома-то как живут?
- Пока отец жив был - он на всю округу лучшим кузнецом славился, хорошо жили, а как умер, плохо стало.
Ушаков нашел в кармане золотой червонец и протянул его матросу.
- Зачем, ваше высокопревосходительство? - робко запротестовал матрос. - Я же не за деньги...
- Приказываю взять, - рассердившись, резко прервал его Ушаков.
Матрос принял деньги и потупил взгляд, явно не зная, как вести себя дальше.
- Ступай, - сказал ему Ушаков.
Матрос ушел. Испытывая наплыв досады, Ушаков заходил по каюте. Он был недоволен собой: настраивался на задушевный разговор, а разговор не получился. Что-то стояло между ним и матросом. Да и с червонцем зря сунулся, лучше бы деньги ему потом прислать...
Вошел Пустошкин, изрядно подогретый вином.
- А я думал, лежишь. Усталость прошла?
- Прошла.
- Тогда пойдем, там ждут.
- Не стоит, Семен Афанасьевич, - снова уселся в кресло Ушаков. - Ты же знаешь, я человек некомпанейский, своей персоной в подобные собрания вношу только скуку. Без меня обойдетесь. А меня лучше домой отправь.
