Пустошкин вдруг заторопился:

- Ты уж прости, Федор Федорович, совсем забыл... Завтра маркиз смотр командам учиняет. Поеду офицеров предупредить.

Перед тем как расстаться, спросил:

- Надолго к нам?

- Поживу... Домишка тут у меня остался, земли участок. Надо всем этим распорядиться,

- Понятно. Значит, у нас еще будет время поговорить. А пока отдыхай.

* * *

Пустошкин вернулся со службы поздно, когда все уже спали. Ушаков встретился с ним за утренним чаем.

- Вчера, наверное, задержали служебные трудности? - спросил он.

- Самые большие трудности ожидаются сегодня, - усмехнулся Пустошкин. - Маркиз решил делать смотр на площади против Графской пристани.

- А почему не на кораблях?

- Спроси его... Море штормит, а маркиз не переносит качки. Ежели хочешь, - вдруг предложил Пустошкин, - приходи посмотреть, на что мы способны.

- Спасибо, - поблагодарил Ушаков. - Мне необходимо сначала делом распорядиться, покупателя найти.

- Ну смотри, тебе виднее.

Пустошкин ушел, а Ушаков стал совещаться с Федором о деле, которым собирался заняться в Севастополе. Федор слушал барина с неодобрением.

- А зачем тебе, батюшка, самому в дела такие вмешиваться? - сказал он. - Всегда мне доверялся, а тут сам... Поди, управлюсь. И купцов найду, каких надо.

- Найдешь ли?

- Сам не найду, люди помогут.

- Ладно, делай как знаешь.

Ушаков сказал Федору, что пойдет полюбоваться городом, но его потянуло к морю, и он направился на берег через скверики, устроенные еще в бытность его начальствования в Севастополе.

Погода стояла солнечная, ветер почти стих, но море еще штормило, хотя и не так сильно, как вчера. Ушаков шел по каменистому берегу, по самому краю вымоченной полосы, на которую кидались грохочущие белогривые волны. По отброшенным в глубь берега засохшим водорослям и прочему мусору было видно, что полоса эта была гораздо шире, доходила до скамеек, устроенных для купальщиков, но теперь она простиралась сажени на три, не более. Набежав на нее, волны быстро теряли начальную силу и с покорным шуршанием скользили обратно, оставляя в камнях клочья пены. "Выдыхаешься, брат, мысленно разговаривал с морем Ушаков. - Ничего! Не век же буйничать, пора успокоиться..." В своих морских скитаниях он видел штормы куда сильнее, такие, от которых не выдерживали снасти, ломались мачты, но он никогда не проклинал море за его буйство, он любил его таким, каким оно было.

В бухте волнам не было разгона, здесь торжествовало относительное спокойствие. Стоявшие на северной стороне три линейных корабля не испытывали никакой качки - надежное место нашли. Когда-то с этого места Ушаков начинал свои крейсирования. Именно отсюда повел он черноморские корабли на знаменитую баталию у мыса Калиакрия...

Калиакрия... Сколько лет прошло, а память еще цепко держала картину сражения, держала с мельчайшими подробностями - утренней дымкой над береговой полосой, всплесками воды от чугунных ядер, треском ломающихся мачт, едким пороховым дымом, кипением моря меж судов, грохотом залпов, свистом шрапнелей, криками раненых, паническим страхом на лицах неприятельских матросов. Да, такие баталии долго не забываются.

Это случилось в 1791-м. Ушаков направился к Калиакрии, месту стоянки турецкого флота, имея под рукой тридцать девять вымпелов. Калиакрия считалась тогда неприступной крепостью. Мыс вдавался в море скалистой возвышенностью, обрывавшейся у берега осклизлой стеной саженей в пятьдесят, а то и больше. С высоты на море были нацелены десятки пушек, достать которые с кораблей почти не представлялось возможным. Впрочем, решившись идти на противника, Ушаков не собирался штурмовать саму крепость. Зачем ему крепость? Ему был нужен турецкий флот.

Свежий норд-ост туго надувал паруса, корабли неслись по волнам, словно птицы. Стоя на шканцах, Ушаков нетерпеливо посматривал вперед. Вот наконец и мыс показался. А вот и сам неприятельский флот. Стоит на рейде со спущенными парусами. Но что это? Он кажется гораздо многочисленнее, чем думали. Стали считать. Оказалось, что линейных кораблей у турок больше, чем у русских, на две единицы, а фрегатов и прочих судов в два раза. И это при наличии берегового прикрытия!

- Силен турок, не подступиться! - услышал Ушаков разочарованные голоса.

- Что прикажете делать? - обратился к командующему капитан первого ранга Ельчанинов, начальствовавший на флагманском корабле.

- Атаковать, - коротко ответил Ушаков.

План атаки созрел мгновенно. Между линией неприятельских кораблей и берегом имелся просвет саженей в сто пятьдесят. Будучи на ветру, Ушаков решил на всех парусах войти в этот просвет, ошеломить противника внезапностью атаки, отрезать его от берега, после чего учинить ему разгром.

- Ежели войдем в просвет, нас могут накрыть береговые батареи, усомнился в правильности его решения Ельчанинов.

Ушаков метнул на него повелительный взгляд: мол, сейчас не до рассуждений, извольте действовать... Отдавая приказ идти в атаку, он не ждал от береговой батареи серьезной помехи. Берег возвышался так круто, что мешал батарее поражать близкие цели. В случае пальбы неприятельская артиллерия рисковала своими ядрами разнести собственные суда.

Неожиданное появление русской эскадры вызвало среди турок и находившихся с ними заодно алжирцев настоящую панику. Береговые пушки открыли беглый огонь, но, как и предвидел Ушаков, они не смогли причинить нападавшим существенного вреда: снаряды, перелетая через русские корабли, подымали фонтаны брызг в непосредственной близости от турецкой армады.

Противник оказался в критическом положении. Ветер был на стороне атакующих, турки же, имея ветер против себя, не могли построиться в боевой порядок. В панике они стали рубить якорные канаты, чтобы поскорее уйти в море и на какое-то время оторваться от русских. При довольно сильном ветре это привело к столкновениям кораблей. Ушаков своими глазами видел, как в результате столкновений с одного корабля упала бизань-мачта, на другом переломился бушприт. Тот, что остался без бушприта, с трудом выбрался из толчеи и, не желая испытывать судьбу, на уцелевших парусах стал удаляться в сторону Варны.