- Что до расписки, то обращайтесь к городничему. Выздоровят, я людей ваших ему привезу, а он уж пусть сам решит, в какую партию их пристроить.

- Расписку я дам, - согласился городничий.

Ушаков попросил прапорщика проводить больных до тележки, что стоит у подъезда, да позаботиться укрыть их чем-нибудь от дождя. Офицеру эта просьба не понравилась.

- Проводить можно. А чем укрыть прикажете? У них, кроме холщовых котомок, ничего больше нет.

- Скажите кучеру, чтобы плащом моим укрыл, - сердито прервал его Ушаков.

Когда прапорщик и его люди вышли из помещения, городничий сказал ему осуждающе:

- Напрасно вы так, Федор Федорович! Зачем вам все это? Уж коли так хотите, устрою я этих несчастных у обывателей темниковских. А вам-то они зачем?

Ушаков посмотрел на него пристально и, не ответив, направился к выходу.

На улице заметно посветлело. Моросивший с утра дождь перестал. Ушакова это обрадовало: дождя нет, значит, не так будет боязно за больных... Те сидели уже на тележке рядом с кучером. От барского плаща они отказались. Вместо плаща кучер дал им лошадиную попону, чем они и прикрылись от ветра.

- Удобно вам так-то?

- Благодарствуем, батюшка наш, гоже сидим.

Пока ехали городом, они не произносили больше ни слова, но за околицей осмелели:

- А что, батюшка наш, правду ли бают, будто Москву бусурманам отдали.

- Правду, дети мои.

- Может, мы теперь и на войну не понадобимся? Бают, государь наш мира у француза запросил.

- Не знаю, дети мои, - сказал Ушаков, а про себя подумал: "Зачем государю мира просить? Просить надо не ему, а Наполеону: хотя и занял Москву, положение его плохо".

О военной обстановке, сложившейся после вступления французов в Москву, Ушаков думал всю дорогу, до самой Алексеевки. По-всякому прикидывал, и каждый раз выходило, что верх должен быть за русскими. Кутузов правильно сделал, что после Бородина не полез у ворот Москвы в новую драку. Исход войны был уже предрешен. После Бородина главным вершителем военной брани - кто кого? - стало время, а время уже давно приняло сторону русских.

В противоборстве противников в силу одного какого-нибудь просчета порою складывается такое положение, изменить которое стороне, допустившей просчет, уже невозможно. Именно такое положение сложилось в этой войне. Будь Наполеон в десять раз умнее и талантливее, он все равно уже не смог бы изменить исход борьбы. Чтобы победить Россию, ему нужно было генеральное сражение на ее границе. Тогда, имея огромное превосходство, он просто бы смял русскую армию и стал бы полным хозяином положения. Но, не сделав этого, он пустился в сомнительную погоню и растерял свое превосходство. Бородинское сражение все ему сказало. Хотя он и вышел из этого сражения с каким-то перевесом, этот перевес был настолько ничтожен, что не оставлял ему никаких надежд на победу в новом сражении с армией, которая была у себя дома и поэтому могла быстро пополнять свои силы.

"Прав был фельдмаршал Румянцев, когда говорил, что для победоносного завершения войны важны не захват территорий, не овладение крепостями, а уничтожение живой силы противника, - думал Ушаков. - Кутузов поступает дальновидно, что следует этой же стратегии".

Приехав домой, Ушаков приказал Федору освободить для больных на первом этаже комнату, поставить койки, да и вообще сделать все, чтобы им было удобно.

- Да накормить не забудь, - напомнил он.

- Накормить накормим, хлеб найдется, - промолвил без воодушевления Федор, которому не очень нравилась затея барина с поселением посторонних людей, неведомо чем больных.

- И еще: пошли кучера за уездным лекарем. Приедет - скажешь. Я буду у себя, полежу немного.

- Хоть бы чаю выпил с дороги, - хмуро посоветовал Федор.

Ушаков распорядился, чтобы чай принесли ему в опочивальню. Он чувствовал себя усталым и не хотел оставаться в столовой, где происходил их разговор с Федором.

В опочивальне было тепло и уютно. После горячего чая с липовым цветом по телу разлилась приятная истома. Ушаков лег в постель. Его удивляла быстрая усталость. Казалось бы, и поездка недолгая, а вот надо же... Притомился. А впрочем, стоит ли удивляться? Скоро за седьмой десяток перевалит. Возраст! "Хоть бы успеть записки свои закончить!" Ушаков покосился на железный сундучок, где хранилась его рукопись, и вздохнул горестно: нелегко доставалась ему писательская работа.

Вошел Федор.

- Разместил я, батюшка, мужиков твоих. Еще что прикажешь?

- Денег у нас много осталось?

- Почти шесть сотен.

- Маловато.

- Аль еще чего задумал?

- Надо бы в Темникове госпиталь устроить, а денег этих не хватит. На госпиталь, пожалуй, тысячи будет мало.

- Еще одна новость, госпиталь! Твое ли это дело, батюшка? Для устройства госпиталей власти имеются.

- Властям денег не дают.

- А у тебя что, мильон? На пенсии живешь и нас, дворовых, кормишь. Откуда деньги-то?

- Ладно, не шуми, - нахмурился Ушаков. - Я еще подумаю. Лекарь приедет, пусть сначала больных осмотрит, потом оба ко мне зайдете. Все. И Ушаков повернулся лицом к стене, давая понять, что желает остаться один.

* * *

Уездный лекарь, осмотрев больных, нашел их недуги неопасными, возникшими от простуды.

- Полежат с неделю в тепле, попьют настоя липового с медом, и можно обратно в команду отправлять, - сказал он Ушакову.

Ушаков уговорил остаться его ужинать. Они сидели в столовой до позднего часа, разговаривали о Наполеоне, о том, какой поворот может принять война после захвата им Москвы. Лекарь, в средних годах, толстый и медлительный, все допытывался, может ли Наполеон пойти в южные губернии, дойти до Тамбова и Темникова? Или, быть может, сразу на Петербург пойдет, чтобы полонить Российский двор?

- Никуда он не пойдет, - с неохотой отвечал Ушаков. - Ему теперь о своем спасении думать надо.

Федор тоже сидел за столом, но в разговоре не участвовал. Подливал из самовара чай и слушал.

После разговора о Наполеоне беседа на некоторое время прервалась, все занялись чаем. Ее возобновил сам хозяин, но заговорил он уже не о войне. Обращаясь к лекарю, он вдруг спросил, можно ли в Темникове подыскать приличный дом под госпиталь.