К письму Войнович приложил копию собственного рапорта на имя князя Потемкина, в котором представил дело таким образом, что лавры победы должны были принадлежать только ему, командующему, на флагман которого-де турки обрушили основной удар. И хотя он, командующий, писалось в рапорте, был контужен, исполнил свой долг до конца, заставил неприятеля спасаться бегством. О героических действиях авангарда не было ни слова.

Опасен не столько тот, кто слаб умом, сколько мнящий себя умнее, чем он есть на самом деле. Сама бездарность, граф Войнович жаждал славы и явно добивался от Ушакова, чтобы он, как и другие офицеры, соизмерял свое поведение с его честолюбивыми желаниями, вместе с прочими слепо возвеличивал его личность. Но много ли проку от дыма, когда нет огня?

Ушаков не мог больше служить рядом с таким человеком и написал Потемкину рапорт с просьбой уволить его из флота. "Еще с начала нашего знакомства, - писал он в рапорте о Войновиче, - когда мы были еще полковниками и оба под командою других, восчувствовал он некоторую отменную ко мне ненависть. Не знаю почему, но все дела, за которые меня хвалят, его отменно беспокоят". Касаясь реляции командующего о сражении, Ушаков отметил, что сию реляцию граф составил "по собственным своим мыслям, не соображаясь с рапортами начальников эскадр", что граф показал не то число неприятельских кораблей, участвовавших в сражении, какое было в действительности, скрыл действия авангардных судов, словом, реляцией своей "хотел отнять у нас честь и славу, которую отменным случаем заслужили".

О Потемкине в то время говорили по-разному. Одни им восхищались как талантливым организатором, другие его порицали, называли завистником, чинившим "препоны" многим военачальникам. Противоречивый по своей натуре, Потемкин и в самом деле худо относился к прославленным полководцам, в которых видел соперников. Но к флотским чинам был справедлив. Почувствовав в Ушакове талантливого флотоводца, он отказал ему в просьбе об отставке, а за проявленные в сражении личную отвагу и умение управлять боем представил его к награждению орденом Св. Владимира 3-й степени. Мало того, Ушаков получил вскоре чин контр-адмирала и назначение на должность командующего Севастопольской эскадрой. В свою очередь, Войнович был перемещен на место главного командира Черноморского флота, до этого принадлежавшее Мордвинову, которого князь вынудил уйти в длительный отпуск.

Отдав под начало Войновича все черноморские эскадры, Потемкин потребовал от него решительных действий. Однако Войнович по своим дарованиям оказался совсем не таким, каким представлял себя за застольями. Он под разными предлогами уклонялся от нападения на противника, ограничиваясь ничего не дававшими прибрежными крейсерствами. В конце концов Потемкину это надоело, и он перевел графа на Каспийское море командовать тамошней флотилией. Начальствование над Черноморским флотом было возложено на Ушакова.

Ушакову потом рассказывали, что Войновича от такой перестановки чуть не хватил сердечный удар. Он открыто негодовал, говорил, что принятое князем решение есть результат интриг "лапотного" адмирала Ушакова, уверял, что сей "лапотный" адмирал загубит Черноморский флот в первой же стычке с неприятелем.

До "загубления" флота дело, конечно, не дошло. Наоборот, став главным командиром, "лапотный" адмирал в сражении у острова Тенды нанес противнику сокрушительное поражение.

По случаю этой победы Потемкин, между прочим, писал одному из своих приятелей: "Наши, слава Богу, такого перца туркам задали, что любо. Спасибо Федору Федоровичу! Коли бы трус Войнович был, то бы он сидел у Тарханова Кута либо в гавани"*.

_______________

* Письмо Потемкина адресовано главному кораблестроителю в

Николаеве Михаилу Фалееву.

Узнал Войнович об этом письме князя или не узнал, но после победы Ушакова у острова Тендры более слышать не хотел его имени: он сделался ему открытым врагом.

Между тем слава об Ушакове, как искусном флотоводце, росла. Уже не один знак отличия красовался на его груди. За победы, одержанные им при Тендре и Гаджибее, Екатерина II наградила его орденом Св. Георгия 2-й степени, а вскоре рядом с этим орденом засиял еще один - Св. Александра Невского. Это уже за победу у мыса Калиакрия.

Им восхищалась вся Россия. Только и разговоров было тогда, что о нем да о Суворове, оба они не знали поражений, имели на своем счету только победы - один на море, другой на суше. Достойные друг друга военачальники!

Но недолго светило солнце Ушакова. Наступили пасмурные дни. В октябре 1791 года умер Потемкин, власть над флотом перешла в другие руки. На Черное море в качестве главного командира вернулся Мордвинов, ставший к тому времени вице-адмиралом, его же, Ушакова, вновь перевели в Севастополь командовать тамошним флотом. После этого имя "боярина флота" стало появляться в газетах все реже и реже, а потом и вовсе перестали писать о нем.

То, что о нем перестали писать, перестали говорить, Ушакова не очень-то расстраивало. Тревожило другое - отношение к нему Мордвинова. Невзлюбил его вице-адмирал. Правда, по мелочам не придирался, но и не поддерживал его предложений, держался с ним подчеркнуто сухо. Когда Ушаков о чем-нибудь докладывал, он, слушая, смотрел поверх его головы и как-то нехорошо морщился.

В 1792 году Ушаков получил от Екатерины II приглашение посетить Петербург. Друзья его обрадовались: наконец-то справедливость восторжествует! Они были уверены, что их любимый командующий будет осыпан высочайшими милостями и вернется домой в чине вице-адмирала. Заслужил!

Однако надежды не сбылись. Ушаков вернулся домой в прежнем звании. Знаменитый флотоводец, прямодушный, почти не знакомый с придворным этикетом, не сумел произвести на государыню яркого впечатления. На приеме его речь звучала слишком обыденно-деревенски, была начисто лишена того красноречия, которым обладали многие известные ей адмиралы. Она дозволила ему поцеловать руку, этим высочайшие милости и ограничились. В Севастополе кое-кто уверял, что тут не обошлось без интриг завистников и открытых недоброжелателей победителя турок. В этом предположении, возможно, была какая-то правда. Время поездки Ушакова в Петербург странным образом совпало со временем поездки туда же Войновича, который перед этим имел долгое совещание с Мордвиновым. Не исключено, что граф успел составить у императрицы через ее приближенных об Ушакове отрицательное мнение.