Свернул еще на какую-то узенькую улочку и вдруг наткнулся на стол, поставленный чуть ли не посередине небольшого перекрестка. За столом сидели четверо мужчин, пили рисовую брагу макколли и закусывали острой корейской капустой кимчи и копченым мясом с копытец свиней – чокппаль. Один пьяненький мужчина, заприметив меня, одиноко шатающегося непонятно где иностранца, подал знак рукой и громко позвал к столу. Я подошел. Во-первых, сам хотел таких приключений. А во-вторых, если не подойти и по-хорошему не объяснить, кто ты такой и почему бродишь в столь позднее время один по кварталам, где иностранцам не принято ходить, можно нарваться на неприятности.

Подойдя к столу, сразу начал с того, что я не американец, а советский, приехал переводчиком с артистами, в Сеуле всего три недели и т. д. Услышав все это, мне сразу предложили место, спиной к перекрестку, дали пару деревянных палочек и пиалушку для бражки, довольно большую. Чтобы по всем корейским правилам, поддерживая двумя руками, принять в пиалушку наливаемую хозяином из пластиковой бутылки брагу, пришлось взять палочки в рот. Увидев это, корейцы весело рассмеялись. Оказывается, я совершил сугубо корейское действие – ну как они. К смеющимся присоединились и какая-то старушка с женщиной помоложе, сидевшие где-то в дальнем углу кухни, возможно ресторанчика, в доме слева от меня. Похоже, все смеявшиеся хорошо знали друг друга.

Затем начался пьяный разговор. Макколли – некрепкий напиток. Но отсутствие градусов прекрасно компенсируется потребляемыми объемами. И после двух чарок, не единственными в эту ночь, я почувствовал прилив тепла и мягкую расслабленность. Один раз собеседник, сидевший справа от меня, в знак своего расположения ко мне, подал свою пиалушку и налил в нее брагу. Естественно, я держал этот белый сосуд двумя руками. Но не знал, что в этом случае полагается делать затем. Я лишь отпил немного из чарки соседа и поставил ее на стол, на что получил мягкое, но волевое указание: оставшееся нужно перелить в свою пиалушку, а ту, что принял, отдать хозяину и самому налить в нее макколли. Так я и сделал.

Разговор вертелся в основном о Советском Союзе. Слово «Россия» плохо приживается в корейском языке. Говорили мои собеседники, двое из которых были одеты в костюмы, а значит, работали где-то в фирмах, в основном о том, что, мол, Советский Союз – страна большая, природных ресурсов много, коммунизма уже нет, а есть свобода, и поэтому лет через десять или даже уже и через пять будет эта страна жить так же хорошо, как и все развитые державы мира.

Кстати, в самом начале нашего общения на мой вопрос, что они делают здесь, посреди перекрестка, хозяева ответили: «Да, вот, охраняем эти улочки. Ведь здесь много разных веселых заведений». Наверное, в чем-то это была шутка. Возможно, в шутке была доля истины.

Когда спросили меня о моем имени, я раздал им свои визитные карточки. Уж больно сложны на слух русские имена. А вот свои визитные карточки они мне почему-то не дали. Не было?

Разговор становился все более пьяным, да и время подходило к полуночи, минуло 11.40. Откуда-то сзади подошла женщина лет 45–50. Она направилась к собеседнику, сидевшему слева от меня и представившемуся врачом. Он все никак не мог остановить свою бесконечную бессвязную речь. Женщина обратилась к нему как к мужу: «Дорогой! Пошли. Ну, пошли! Уже поздно, а тебе рано вставать». Муж долго артачился, но наконец встал. Оказалось, он еле стоит на ногах. Я был удивлен, так как сидя он выглядел достаточно бодрым. Когда он ушел – видимо, жил где-то рядом, – легче было распрощаться и мне. Выпив последнюю чарку, я встал и пошел в направлении, вежливо указанном мне моими новыми знакомыми. Я им сказал, что иду к гостинице «Лотте».

Шестнадцатого августа 2014 года я поехал на сувонский вокзал, в южный пригород Сеула, поскольку по информации одного из местных жителей там находился книжный магазин «Кёбо». К тому же, зная особенности исторических центров старых населенных пунктов Кореи, я ожидал увидеть там старые депрессивные и одновременно очень романтические кварталы.

Мои ожидания не обманули меня.

Никакого магазина «Кёбо» у сувонского вокзала не оказалось, вместо него я обнаружил довольно убогий местный аналог большого книжного супермаркета «Либро». Зато старых кварталов с торговыми лавками, ресторанчиками, закопченными ветхими гостиницами и т. п. здесь было в избытке. Это в столице, у Сеульского вокзала все старые кварталы зачищены под ноль, и вместо них – бездушные громады из стекла, металла и бетона с такими же бездушно посаженными деревьями. А здесь, в Сувоне, грязная и одновременно очень романтическая старина представлена, что называется, по полной программе.

Мне нужно было постричься. В новом квартале офистелей, расположенном рядом с заводами по производству микросхем «Самсунг», никаких парикмахерских или салонов красоты по определению нет. А у вокзалов должно быть в избытке. После того как я углубился внутрь сувонского рынка, то обнаружил более или менее приличное заведение с названием «хэа шоп» (hair shop), то есть парикмахерскую. Зашел. Никого не было. На «шум» вышла миловидная дама средних лет, в униформе, с подозрительно короткой для таких заведений юбкой, чуть выше колен. Требовалось побрить мою полулысую голову. На вопрос о цене услышал:

– Двенадцать тысяч вон.

Удивился, спросил:

– А почему так дорого, ведь по всей Корее за такую стрижку берут только пять тысяч?

– Но ведь вам нужно голову мыть шампунем… И вообще это минимальная ставка такая.

А я говорю:

– Посмотрите, на моей голове и мыть-то нечего.

– Ну ладно, – отвечает, – заплатите мне так, как везде платите.

Подстригла, очень быстро.

– Сколько? – спрашиваю.

Отвечает:

– Как везде.

Отдал 5 000, пошел гулять дальше. Нужно было поискать место, где бы можно было недорого и вкусно поесть… Почему-то в квартале было много дешевых гостиниц, и я даже обнаружил магазины для взрослых, что для Кореи совсем не типично.

…После еды решил, что пора бы уже и возвращаться в мою резиденцию, которая располагалась рядом с производственным комплексом компании «Самсунг».

И вот тут-то, проходя между старыми домами, стал вдруг замечать большое количество иностранцев – мужчин-азиатов. Они шли по улице мне навстречу.

«Живут тут, что ли? – подумал я. – Странное место для проживания».

Улица с двух сторон была как бы обрамлена рядом прозрачных стеклянных витрин с занавесями. Около одной из них сидело человек восемь мужчин, они о чем-то переговаривались.

И тут-то я все понял!

За одной из витрин, в комнате, оклеенной красными обоями, сидела вызывающего вида женщина в черной одежде. Недалеко от нее, в другой красной витрине, сидела другая. Я попал на улицу «красных фонарей».

Решил выйти из квартала. Когда проходил мимо одной из витрин, женщина, сидящая внутри, стала стучать в стекло рукой, чтобы я обратил на нее внимание, но я прошел дальше, не поворачивая головы.

На улице было большое количество надписей, возвещавших о наличии здесь «салонов красоты» (미용실).

При выходе из квартала обнаружил огромную надпись, выполненную на металлическом щите, которая возвещала о том, что «вход в квартал несовершеннолетним до 19 лет» запрещен.

И самой удивительной была информация, сообщавшая о том, кто же запрещает посещать этот квартал… И это – «мэр города Сувона» (!)

К лету 2008 года на железнодорожном транспорте Южной Кореи был введен новый порядок проезда на поездах дальнего следования.

Раньше свободный выход на платформу был запрещен. Заходить разрешалось минут за десять до посадки, не ранее. При этом перед выходом на платформу работник железной дороги (или это делалось автоматически) проверял у пассажиров билеты, так что сесть в поезд, не оплатив перед тем проезд, было практически невозможно.