Я прижалась к перилам лестницы и замерла.

– Да, пап. Вспомнила, что уроки надо доделать, – крикнула Дара, нарочито громко топая по ступенькам вверх. Я поспешила вслед за ней, стараясь не производить столько шума, но старая деревянная лестница отчаянно скрипела. Как подруга ни старалась, но, когда под моей ногой повторно скрипнула одна из ступенек, ее отец, уже возвращавшийся в гостиную, обернулся и удивленно посмотрел в мою сторону. Я замерла. Он прислушался, в задумчивости пригладил рукой усы и все-таки ушел из коридорчика.

Стараясь двигаться как кошка, я медленно пошла наверх.

На втором этаже было две комнаты. Вторая, как я узнала от Дары, принадлежала ее бабушке по отцу. Та умерла пару лет назад и ее спальню сейчас использовали как кладовку для всех тех вещей, которые выбросить вроде как жалко, а в хозяйстве особо не нужны. У девочки комнатка была совсем небольшой – из-за ската крыши выпрямиться в полный рост можно было только в центре. Сидя за узким письменным столом, если наклониться вперед, можно было лбом в крышу упереться. На кровати тоже не рекомендовалось резко вскакивать.

– Вот моя светелка, – тихо сказала Дара, – садись на кровать, я сейчас спущусь вниз за книгами. Скажу, что нам сочинение по славянским мифам задали.

Она быстро вернулась с двумя увесистыми томами. Шмякнула их на стол, включила настольную лампу и принялась листать. Я решила ей не мешать – все равно не знаю, чего она там ищет. Осмотрела комнату более внимательно. В углу, на полочке у кровати пылились несколько плюшевых мишек и кукол. Дара была в том сложном возрасте, когда к игрушкам еще относишься слишком серьезно, чтобы убрать в глубину шкафа, но и играть в них кажется уже слишком по-детски и несолидно. Медалька на стене. За какие соревнования непонятно. Видно только, что второе место. Рядом пришпилена двумя кнопками вырванная из журнала страница с какой-то нелепо одетой девушкой. Скорее всего певицы – актрисы и модели обычно выходят на фото красивее. Обычная спальня подростка.

– Вот! Нашла. Ты навка!

– Что? – встрепенулась я, встала с кровати, врезалась темечком в балку на потолке и зашипела от боли.

– Аккуратнее ты, а то башку проломишь. Кстати… у тебя идет кровь, если ранить, а сейчас, небось и шишка вскочит, да?

Я помяла пальцами место ушиба. Не так, чтобы совсем все плохо, но небольшая шишка действительно наливалась. Кивнула.

– Это очень странно. Очень-очень, – нахмурилась Дара, – получается, что тебя можно покалечить, а, значит и… убить?

– Но ты же сама сказала, что я уже мертвая.

– Вот это и странно. Может быть ты сразу оживешь? А раны у тебя как заживают?

Я с содроганием вспомнила свой сон с ужасной сороконожкой. Та тоже убивала меня раз за разом. Дара в это время соскочила со стула и присела у моей коленки. Царапина как была на месте, так и осталась.

– Я ничего не понимаю. Тут написано, что навку ни ранить, ни убить нельзя.

– Да что за навка то?

– Навка или мавка – это дух умершей девушки. Ходит по суше, но очень любит воду и общается с любыми морскими и речными жителями. Типа русалки, но без хвоста. Важно другое – я вот почитала – зачем именно они приходят.

– И зачем же? Что у тебя за манера такая – самое главное никогда сразу не говорить?

– Они являются, чтобы отомстить за свою смерть! – страшным замогильным голосом произнесла Дара, для пущей выразительности испуганно вытаращив глаза.

– Отомстить?! – я задумалась, – Но для этого я, как минимум, должна помнить, как умерла. Ну и того, кто в этом виновен.

– А вот и нет! Тут написано, что навка не может отличить обидчика от остальных и мстит всем, губя всех встреченных молодых парней.

– Но я не хочу никого губить. Да и к парням нормально отно…

Тут я вспомнила, как со злостью прогнала пацанов из своего сарайчика. Может у меня действительно какая-то нездоровая реакция на них?

– Дай сюда, – я забрала книжку у Дары и принялась читать сама.

– Вот. Тут написано, что у этих мавок-навок сзади спины нет и все внутренности видны. У меня же не так! – и демонстративно повернулась к ней спиной.

– О боже! – Дара испуганно прикрыла рот двумя ладошками.

– Что там? – испугалась я и помчалась к небольшому зеркалу у двери.

Она звонко рассмеялась:

– Купилась!

– Тьфу на тебя! – фыркнула я, и все-таки посмотрела в зеркало, – Кстати, расческу не одолжишь? А то я какое-то пугало огородное. Если еще и лишняя резинка для волос есть, то вообще супер…. Я замолчала, потому что заметила в отражении то, чему там не место. Дальний от меня угол комнаты был окутан тьмой. Обернулась, чтобы увидеть, что в реальности он совершенно обычный. Опять посмотрела в зеркало. Густая черная тьма медленно просачивалась сквозь стену тонкими как волосы струями-щупальцами. Она двигалась медленно, еле заметно, но мне показалось, что она все-таки ползет в мою сторону. Или это оптическая иллюзия такая, а на самом деле она стоит на месте? Вспомнила, как смотрелась в зеркальце мотороллера. Тогда мне казалось, что на нем какая-то хитрая тонировка, но видимо дальнюю сторону площади заслоняла именно эта темнота. Тогда она была ближе или дальше? Вроде дальше, но я не была уверена. Выглядело все это жутко, но пока не очень опасно.

Обернулась и взглянула на подругу. Дара все это время смотрела на меня выпученными глазами.

– Что? – спросила я.

– Ты попросила расческу, а в книге написано, что навки всегда требуют у юношей гребень для своих длинных зеленых волос. Только откупившись им, парень может спастись.

– Да ну тебя! Ты уже бредишь! Ты не юноша и губить я никого не собираюсь. Любая бы попросила расческу, проведя две ночи в сарае.

– Дара! Ты там с кем разговариваешь? – послышался из-за двери голос ее матери.

– Ни с кем! Я одна! – крикнула в ответ подруга и прижала палец к губам, давая мне знак молчать, хотя даже если бы я тут пела оперные арии, ничего особо не изменилось бы.

Лестница проскрипела унылую мелодию в ритме медленного вальса, и хозяйка дома открыла дверь комнаты. Оглядела спальню и внимательно посмотрела на сидящую над книгой дочь:

– Чего хохочешь тогда? – нахмурившись спросила она.

– Да смешное прочитала, – спокойно пожала плечами Дара.

Мать поджала губы. Мне показалось, что она все поняла, но повода усомниться в правдивости дочери не было. Она покачала головой и пошла обратно вниз:

– Через час за стол, – сказала она, проигрывая на ступеньках лестничный вальс в обратном порядке.

– Хорошо, мам, – крикнула Дара.

Когда шаги матери стихли в гостиной, она тихо сказала мне:

– Теперь будет прислушиваться, так что давай не шуметь.

– Хорошо. Короче, никакая я не навка! Мстить никому не собираюсь. Волосы у меня не зеленые и кишки из спины не торчат.

– Но ты же мертвая и с дельфинами общаешься, как русалка.

– Только у меня кровь из ран идет, сердце стучит и шишка на башке. Такая себе мертвая нечисть.

– Бред какой-то, – заявила Дара и подперла подбородок кулачками.

– Расческа то есть? – спросила я после долгой паузы.

– А… да, конечно.

Она открыла ящичек у зеркала, достала щетку для волос и вытряхнула на стол резинки и бантики.

Тьма в отражении за все это время вообще не сдвинулась, и я окончательно успокоилась. Наверное, это такая особенность моего зрения – мне в зеркалах глючится то, чего нет на самом деле.

– Интересно, а что увидят другие? – сказала она, глядя как я закрепляю хвост на затылке – эта ярко-красная резинка для них будет в воздухе летать?

Я замерла. А правда? Что, если я надену, например, пальто? Его же будут видеть! И вот спущусь сейчас вниз, а там эта женщина удивиться, глядя как заколка дочери проплывает мимо носа.

– Оставайся сегодня у меня ночевать! – заявила Дара, видимо подумав о том же, о чем и я, – а завтра подумаем и поэкспериментируем. У меня тут для мягкости два матраса. Один тебе на пол положу. Одеяло запасное в шкафу.

– А мать не заметит, когда будить придет?